Длинная пауза, после которой последовало сдержанное:
«Вы выиграли, хозяин. Ждите заказ через пятнадцать минут».
Мило. Оказывается, чтобы получать желаемое я периодически должен это «выигрывать» у собственного амулета? Сказал бы мне об этом кто-нибудь вчера — я бы рассмеялся ему в лицо.
Спустившись в гостиную, я застал Сатору, стоявшего со скрещёнными руками в углу комнаты. Эшфорд-химэ сидела перед включённым телевизором со стопой журналов на коленях. Она их не читала, лишь перекладывала с места на место, просматривая даты и анонсы статей на обложках.
Ах, если бы только возможно было спросить у Тацуми насчёт этой леди! Вдруг он что-то знает? Но нет, про общение с тем Богом Смерти следует забыть. Тацуми согласился бы лишь на роль моего кайсяку*. И то сомневаюсь. Другого проявления помощи от него не следует ждать ни теперь, ни в будущем.
Услышав мои шаги за спиной, леди Эшфорд оторвалась от журналов и обернулась.
— Мы уже можем ехать?
— Ещё немного терпения, — сказал я, добавив в ответ на её недоумённый взгляд. — Вскоре сюда доставят плащ и обувь. Я только что заказал их. Здесь есть магазин поблизости.
Не очень качественная импровизация, конечно, но ничего другого просто не пришло в голову.
Сатору мрачно наблюдал за нами. Похоже, он не понимал, почему я так сильно забочусь об этой даме вместо того, чтобы с пристрастием допрашивать её.
Я бы с удовольствием допросил, но это всё равно было бы неэффективно. Любой мой напор наткнулся бы на глухую стену. Нужно срочно придумать, как заставить Эшфорд-химэ довериться мне настолько, чтобы она позволила извлечь некоторую информацию из её памяти.
И вообще — как бы ни повернулись события, постараюсь не выпускать её из виду. Кажется, утраченная память Лилиан-сан является одним из важных кусочков головоломки, которую я безуспешно пытаюсь сложить.
Через десять минут в дверь дома позвонили. На пороге стоял запыхавшийся пацан лет пятнадцати в расстёгнутой куртке. Он прижимал к груди две объёмные коробки, которые Сатору, расписавшись в получении заказа, внёс в гостиную. На них обеих стоял штамп магазина, расположенного в пяти минутах ходьбы отсюда. Интересно, заспанный владелец хотя бы понимал, какая нелёгкая подняла его посреди ночи и заставила отправить сюда своего сына, когда рабочий день уже давно закончился?
Значит, амулет ещё и мои выдумки перед другими оправдывает?
Фантастическая штуковина.
Но если, выполняя желания, рубин, действительно, расходует бесценную энергию заключённой в нём души? Вскоре мне придётся крепко задуматься о том, что просить стоит, а от чего воздержаться.
Я не могу истощить душу Асато-сан. Просто не прощу себе такого. Следовательно, буду использовать рубин только в случае крайней необходимости.
Пока я размышлял, Эшфорд-химэ вскрыла коробки и примерила обновки. Деловито расправила складки плаща, критично осматривая своё отражение в зеркале. Подойдя ближе, полюбовалась на модные полусапожки с поблёскивающими стразами.
Кажется, ей понравилось то, что она увидела.
Естественно, обе вещи оказались чистейшего белого цвета. Я же «для себя» заказывал.
— Благодарю вас, сэр, — вежливо произнесла Лилиан, поворачиваясь ко мне.
— Вы потрясающе выглядите.
Она ответила лёгкой полуулыбкой. Первый лёд сломан, и это обнадёживает.
Впрочем, подобного недостаточно. Необходимо, чтобы она сочла меня своим единственным другом среди океана хаоса, в который оказалась ввергнута её жизнь. Только тогда я докопаюсь до правды.
Из прошлого Эшфорд-химэ пришла или из будущего, Бог Смерти она или человек, а, может, в самом деле страдает серьёзным психическим расстройством — всё это не имеет значения. Странно другое: последняя дата, случайно сохранившаяся в её памяти — тринадцатое сентября восемьдесят первого года. День, непосредственно предшествовавший смерти Саки и той ночи, когда я получил в подарок амулет синигами.
Я не верю в совпадения. Они всего лишь часть закономерности, которую мне предстоит понять и раскрыть.
Комментарий к Глава 5. Сентябрь восемьдесят первого * Помощник при совершении обряда сэппуку. Кайсяку (обычно друг или родственник) должен был в определенный момент отрубить голову совершающего самоубийство, дабы предотвратить предсмертную агонию.
====== Глава 6. Слияние ======
Лилиан попросила отвезти её в какое-нибудь тихое место, и я выбрал Митаку.
Я всегда любил одноэтажные гостиницы, где во дворах сколочены низкие деревянные заборы, и весной можно сидеть на веранде, любуясь цветущей сливой и яблоней*, а осенью — золотыми листьями гинкго. Таких гостиниц в современном Токио оставалось всё меньше. Вместо них строились грандиозные комплексы, выходящие окнами на оживлённые улицы, где с утра до ночи сновали машины и пешеходы. Даже многочисленные парки и скверы не спасали положение.
Атмосфера прежних мест исчезала, вытесняемая погоней за западными стандартами комфорта. Нельзя сказать, чтобы я был категорически против этого процесса, ибо сам провёл несколько лет в Европе, и меня вполне устраивал западный стиль жизни. Но порой хотелось вернуться в один из онсэнов Хаконе. Разумеется, моя привязанность к таким местам была обусловлена исключительно собственными воспоминаниями.
Летом одна тысяча девятьсот девяностого года через неделю после возвращения из Цюриха отец не преминул напомнить о том, что пришла пора исполнять взятые на себя обязательства. Возражать не имело смысла. В случае отказа нравоучительные беседы, перемежаемые проклятиями и угрозой отлучения от лона семьи, повторялись бы с завидной регулярностью.
В Японии с её приверженностью традициям взрослому мужчине негласными правилами предписывалось иметь жену. Не важно, любима избранница или нет — это сугубо личное дело каждого, но здравствующая супруга должна время от времени предъявляться приличному обществу. Мой отец некогда, превозмогая отвращение, отдал дань сей незамысловатой традиции и теперь ожидал того же от меня.
Мою судьбу решили вскоре после рождения, заключив договор с семьёй Сакурайджи. Я с детства успел привыкнуть к мысли, что большеглазая худенькая девочка по имени Укё, с которой мы вместе играли в они-гокко** и аятори***, однажды станет моей женой.
Но по мере того как мы взрослели, я всё отчётливее понимал, что она вряд ли найдёт счастье со мной. Равно как и я с ней. Она была другой: хрупкой, лёгкой, наивной. Укё сочувствовала всем подряд, плакала, когда сталкивалась с малейшей несправедливостью, мирила всех ссорящихся и пыталась исправить чужие ошибки. Бесполезно было ей объяснять, что ничего у неё не выйдет. Сколько бы усилий она ни прикладывала, мир не изменить. Но она отвечала: «А я изменю совсем маленький кусочек. Тот, на который у меня хватит сил. И кто-нибудь обязательно будет счастлив».
На тот момент под этим «кто-нибудь», очевидно, подразумевался я и её родители.
В точности такой Укё продолжала оставаться и в семь лет, и в тринадцать, и в тридцать. Наверное, оттого что её душа не стремилась стареть, тело следовало за душой, и моя подруга детства выглядела гораздо моложе своих лет.
А я, к сожалению, после шестнадцати очень быстро начал превращаться в эгоистичного прагматика, абсолютно нечувствительного к чужим, да, впрочем, и к своим переживаниям.
В восемьдесят втором году мы с Укё поступили в университет Шион, расположенный в Киото. Я на отделение кардиохирургии. Она выбрала фармакологию.
Спустя месяц я попросил добавить к моему учебному плану занятия по направлению нейрохирургии, чем вызвал шок у преподавателей, но именно в том же году я впервые услышал одобрительное «молодец» от собственного отца.
Я всё ещё продолжал злиться на старика из-за его прежнего отношения ко мне и матери, но одно его слово в тот момент заставило почувствовать гордость за себя. Люди — слабые создания. Даже не верилось, что я был способен радоваться его вниманию.
