— Что же мне делать?

— А что ты можешь изменить? — тяжело вздохнул шеф. — На данный момент ситуация такова: в день Апокалипсиса ключ, скорее всего, активируется. Ты превратишься в реинкарнацию Золотого Императора, вызовешь шикигами, захватишь все три амулета и преподнесёшь их в дар Энме.

— Вот почему он не пытался нападать, — задумчиво произнесла Лилиан. — Он наблюдает с безопасного расстояния, смеётся над нашей наивностью и ждёт своего часа.

— Боюсь, ты права, — подтвердил Коноэ-сан. — Нам нечего ему противопоставить, кроме надежды на то, что ключ не сработает или Асато не поддастся чужой магии.

— Но как предотвратить это? — я не хотел сдаваться, не найдя решения. — Может, уничтожить Хрустальный Шар? Лилиан из моего мира предлагала такой выход.

Шеф задумался.

— Идея неплоха, но, поверь, Энма тоже неглуп. Наверняка Хрустальный Шар в его покоях — лишь тень, образ скрытого в надёжном месте магического предмета. Его уничтожение ничего не даст. Истинный Шар спрятан так, что его и не найти! Но это не значит, что мы не должны пробовать, — усмехнулся Коноэ-сан. — Я попытаюсь его расколоть до того, как наступит последний день двух миров, но за результат не ручаюсь.

— Зачем тогда Энма пытался атаковать Кадзу-кун? — недоумённо выпалил я и пояснил, увидев направленные на меня вопросительные взгляды шефа и Лилиан. — Это случилось в первом мире.

— Энма нападал на Мураки? Здешнего доктора, владеющего рубином?!

— Да.

В глазах Коноэ-сан затеплилась надежда.

— Тогда у нас есть шансы. Если Энма вздумал сражаться раньше дня Апокалипсиса, стало быть, он сомневается в своём непогрешимом плане. Осталось только понять, чего именно он боится.

Я нахмурился.

— Как это возможно понять?

— Вспомни, чего он хотел добиться при нападении.

— Убить Кадзутаку и захватить амулет синигами, я думаю.

— И почему он не пытается снова? — заговорила Лилиан. — Не в духе Энмы сдаваться!

Я пожал плечами.

— Энма вызвал на подмогу демонов, а они вдруг разбежались. Наверное, дело было в том, что с Кадзу-кун что-то странное случилось. От его тела распространялся очень яркий свет. Я такого ослепительного сияния никогда прежде не видел.

— Скрытая сила пробудилась, — помрачнела Лилиан.

— А это значит, что теперь основное действующее лицо в истории перекраивания Земли — господин Мураки, — добавил Коноэ-сан, — который пока не пользуется своей силой просто потому, что не хочет. Но когда захочет… Боже, помоги нам! Если перед ним без боя отступили Энма и демоны, представляю, какова его истинная мощь. И если он сам с этой силой не справится, никакой амулет и дух-хранитель не спасут его от безумия.

Меня захлестнула волна ужаса.

— Успокойся, — промолвила Лилиан, кладя свою руку поверх моей. — Дед, прекрати пугать нас!

— Но я должен был предупредить.

— Конечно, но мы будем надеяться на лучшее и делать всё, зависящее от нас, чтобы ничего подобного не случилось! А сейчас расскажи Асато-кун про его родителей. Ему ведь хочется узнать.

— Только не думай, — Коноэ торопливо повернулся ко мне, — я никого не пугаю, просто беспокоюсь и желаю вам с Ририкой-тян добра, ведь кроме вас у меня никого на этом свете не осталось…

— Но я не из вашего мира!

— Не важно. Тот Асато-кун, чья душа заточена здесь, — Коноэ указал на амулет, — ты и даже Рири-тян, которая ненавидит нас — вы все мои родные. Я-то точно родился в те времена, когда оба мира были единым целым, а, значит, вы четверо — мои правнуки.

Я жадно внимал ему, впитывая каждую кроху информации, за которую ещё некоторое время душу готов был продать, а теперь узнавал её от того, кто столько лет был моим шефом. Точнее, его двойником. Но имеет ли это теперь такое уж значение?

— Наш род относился к фудай-даймё с доходом от принадлежащих земель в 400000 коку, — начал рассказывать Коноэ-сан. — Дом располагался юго-восточнее Киото, но, несмотря на территориальную близость к императорскому двору, наша семья всегда была предана дому Токугава. Киёко, моя законная супруга, принадлежала к клану Айдзу, долгое время служившему сёгуну. Я рано потерял её. Она умерла, когда нашему сыну исполнилось три года. Я так потом и не решился жениться снова. Знал, что никого уже не полюблю, а всю заботу перенёс на мальчика. Риота рос красавцем и с четырнадцати лет выглядел совсем взрослым. Он в совершенстве научился владеть оружием, знал математику, географию, судоходное дело, умел говорить по-французски и ездить верхом. В пятнадцать лет у него уже не было отбоя от невест. Годом раньше мы провели для него церемонию гэмпуку, и он стал совершеннолетним. А в семнадцать лет он привёл в дом молодую жену. Меня немного смущало её происхождение, но Риота любил эту девушку, и я дал согласие на брак. Пусть мне и трудно было привыкнуть к мысли, что Сайюри — внебрачная дочь одного из актёров театра Кабуки, но, судя по её обмолвкам, она также являлась потомком великой Идзумо-но Окуни и Юки Хидеясу, правда, ничуть не кичилась этим. Я полюбил её, как родную дочь. Мы счастливо жили вместе с моим старшим братом Ичиро и его подрастающими сыновьями, но продолжалось это недолго. В январе 1868 года грянула Война года Дракона. В битве возле Тоба и Фусими мы с Риотой примкнули к войскам Ёсинобу. В первом же сражении меня серьёзно ранили. Я потерял много крови и был отправлен домой. Риота после капитуляции Ёсинобу отказался бежать в Эдо с остатками разгромленной армии. Он пробрался на борт «Кайё-мару» к командующему флотом Такэаки Эномото и вместе с остальными восемью кораблями отбыл на Эдзо, предварительно выслав с курьером письмо, где кратко рассказал нам о своём решении. Выздоровев, я стремился отправиться на север следом за сыном, но Сайюри поклялась, что не отпустит меня одного и непременно поедет тоже. Я отговаривал её, потому что она не выдержала бы этого путешествия. Она недавно разрешилась от бремени, родив первенца, но мальчик появился на свет очень слабеньким. Сайюри тоже никак не могла оправиться после тяжёлых родов, так что вопрос об отъезде и воссоединении семьи был отложен. Риота больше не писал нам. Из газет мы узнавали новости о том, что Такэаки Эномото в декабре 1868 года организовал на Эдзо республику. Правда, продержалась она недолго. Император Мэйдзи и новое правительство, пришедшие к власти, не собирались терпеть подобное самоуправство. Республика пала 18 мая 1869 года. Императорские корабли и семитысячная армия разгромили войска Эномото и крепость Горёкаку в Хакодате, а сам Такэаки оказался в заключении. Я даже не знал, жив ли мой сын. Потом до нас дошли слухи о том, что всех сражавшихся на стороне сёгуната и потерпевших поражение сослали на северо-восток Эдзо для освоения новых территорий. Условия жизни на нынешнем Хоккайдо были крайне тяжёлыми. Там наблюдался дефицит питьевой воды, люди страдали от отравлений и инфекционных заболеваний, но правительство не считало нужным обеспокоиться этим фактом. Несмотря ни на что, Сайюри умоляла меня ехать. Она готова была оставить сына на попечение служанок, лишь бы снова увидеться с мужем. Я же боялся за мальчика, который продолжал болеть, потому снова и снова откладывал поездку. Но никакие наши усилия не спасли того ребёнка. Первенец Риоты и Сайюри умер в июне 1869 года. Оплакав его смерть, мы отправились на Хоккайдо. До порта Хакодате путешествовали на корабле, дальше двинулись пешком. Очевидцы сражения у стен Горёкаку признались, что толком не знают, в какое из северных поселений были отправлены выжившие защитники крепости. Мы наудачу переходили из одного населённого пункта в другой. Сайюри не жаловалась на трудности путешествия, терпеливо шла рядом за мной и повторяла лишь одно: её муж жив, она верит в это. В конце концов, кто-то из встреченных нами возле нынешнего Саппоро поселенцев сказал, что бежавшие из крепости повстанцы отправились за горы. Нам предстоял новый долгий переход. Мы запаслись едой и отправились в указанном направлении. У подножия хребта Хидака на нас напали бродяги. Не знаю, чем они планировали разжиться, ибо у нас с собой ничего не было, кроме сушёных водорослей и рисовых лепёшек… Я хорошо помню, как пятеро мужчин, вооруженные танто и вакидзаси, выпрыгнули из зарослей. Четверо набросились на меня, а пятый, самый юный, сначала растерялся, но товарищи крикнули ему: «Не выпускай девчонку!» И он схватил Сайюри. Моя невестка была не робкого десятка. Она отчаянно сопротивлялась. К счастью, указ о запрете мечей в тот год ещё не был принят. Я воспользовался катаной. Убиты были все. Гораздо позже я узнал, что того юношу ошибочно осудили за чужое преступление и сослали в Абасири, откуда он бежал в компании с другими заключёнными. Он вовсе не намеревался причинять Сайюри вред. Наоборот, пытался уберечь её от своих подельников. Хотел помочь ей спастись, когда остальные отвлекутся. Но откуда я мог знать о его намерениях? Юноша погиб от моей руки вместе с другими. Расплата настигла меня спустя много лет, когда я встретился лицом к лицу с Энмой-Дай-О-сама на последнем судилище, но до того дня произошло ещё много всего.