Ватари вдруг задумался, а потом неожиданно хлопнул меня по плечу.

— Естественно. Исходный мир исчез, а два заменивших его не идентичны первому. Как не будет идентичен третий мир, возникший после Апокалипсиса. Полагаю, после того, как миры соединятся, мы не вернёмся ни к первой версии Земли, ни к одной из ныне существующих. Появится совершенно новая Земля. А сейчас в одном из двух миров по-прежнему живёт тот, кто должен помнить, каким был исходный мир. Или, по крайней мере, его душа. В Мэйфу, в раю или в аду, но где-то она есть! — Ватари продолжал рассуждать. — Поскольку мир не допускает парадоксов, здесь этот человек сейчас — всего лишь призрачная, нерождённая душа. Возможно, именно это событие и вызвало асинхронность течения времени между измерениями? Предположим, какой-то ребёнок не родился в положенное время, поскольку попал в один из миров уже взрослым. Душа разделиться в пределах одного мира не может, ибо это вызовет всеобщий кризис. И, я полагаю, тот, кто никогда не рождался, не способен умереть? Значит, мы, по крайней мере, знаем два признака этого первого путешественника: он бессмертный, и его дата рождения не должна быть известна даже в Мэйфу. А, возможно, про неё или про него вообще нет информации нигде, в том числе в списках Дворца Свечей. Давайте-ка проверим, подходит ли Эшфорд-сан под это определение?

Разумеется, попытки найти информацию о леди Эшфорд в архиве Мэйфу ничего не дали.

— А ведь о существе с таким мощным амулетом обязательно должны быть хоть какие-нибудь данные, — бормотал себе под нос учёный. — Жаль, нам её не поймать и не поговорить с ней!

— Не сожалейте. Эшфорд-сан из этого мира лжива, как коммивояжёр, а её двойник страдает ретроградной амнезией. Ни от одной из них мы не добились бы внятных ответов.

— Но что если не Эшфорд-сан виновна в разделении миров? У нас ведь нет неоспоримых доказательств?

— Именно.

— Тогда я даже представить себе не могу, кто бы это мог быть! У вас есть план действий, Мураки-сан?

— Пока приблизительный. Я собираюсь с помощью заклинаний из книги О-кунинуси снова проникнуть в замок Несотворённой Тьмы, добыть «Жизнеописание Миров», прочесть правду о дне Апокалипсиса и амулетах, после чего вернуться в свой мир и ждать назначенного дня.

— Вы способны сделать это?! — Ватари подскочил на месте.

— А почему бы нет? Разве у меня не один из самых сильных амулетов на Земле? И разве не благодаря ему мы с Каэдэ-сан оказались здесь?

— Но он ведь не обладает неисчерпаемой … — учёный не успел закончить фразу.

Дверь открылась, и в лабораторию вошёл Куросаки-кун. Выглядел он не лучшим образом. Оно и понятно: новости, услышанные от меня и Микако, не могли поднять ему настроения.

— Простите за вторжение, — извинился он перед Ватари, а потом обратился ко мне. — Могу я вас попросить показать амулет ещё раз?

— Зачем?

— Просто хочу взглянуть. Вам нечего опасаться.

— Я и не опасаюсь.

Держа рубин в сложенных чашечкой ладонях, я наблюдал за ним, убеждаясь в очередной раз, что любовь подчас — настоящая пытка. Но, в конце концов, почему я должен переживать за Хисоку? Не я его проклял. К тому же я сполна рассчитался за грехи своего двойника. Большего от меня он не может требовать.

— Амулет можно продать или подарить? — спросил юноша.

— Нет, — сразу пресёк я любые попытки торговаться. — Я не продам рубин и не подарю, но обещаю сделать всё, чтобы ваш напарник получил свободу.

И тут самообладание изменило Куросаки-сан.

— Вы не вправе распоряжаться его судьбой! — закричал он на меня. — Вы не сражались с ним бок о бок! Не смеялись, не ссорились! И даже не ненавидели друг друга! Вы видели Цузуки-сан всего раз в жизни! И вы отказываетесь отдать амулет тем, кто долгое время знал и любил его?!

— Именно так.

Вспыльчивый и непосредственный паренёк. И, без сомнения, преданный до мозга костей. Как он меня! И ведь ничего не возразишь. Неудивительно, что Асато-сан потянулся к нему. Я и сам при других обстоятельствах мог … Что-то в нём есть, определённо.

— Бон, — Ватари подошёл к Хисоке и выразительно посмотрел ему в глаза, — Цузуки спас его семью. Такие счета не остаются неоплаченными. Их надо закрывать.

Хисока отвернулся. Я видел, как он пытается взять себя в руки. Спина напряжена, плечи выпрямлены.

— Надеюсь, вы не передумаете и доведёте дело до конца, — отчётливо выговорил Куросаки-сан, обращаясь ко мне.

— Я не бросаю слов на ветер.

Он смотрел прямо на меня, и глаза его всё ещё были темны от гнева. Внезапно рука Хисоки метнулась к амулету. Я не успел его остановить.

И тогда я наконец увидел, что Тацуми-сан подразумевал, говоря: «…никто не сможет и пальцем прикоснуться к нему».

Вокруг камня взметнулся ореол чёрного огня, но он не обжёг парня, однако пальцы Куросаки завязли в этом странном пламени, словно ботинки незадачливого пешехода в расплавленном битуме. Юный синигами попытался вытащить руку, но не смог.

«Хозяин, я нейтрализовал вора, — довольным тоном сообщил рубин. — Что с ним делать дальше?»

Он был горд, как сторожевой пёс, успевший вонзить зубы в ягодицы убегавшего грабителя.

«Отпусти его».

Пора было проявить милосердие, тем более, Хисока выглядел крайне растерянным.

— Что это было? — спросил он, сумев высвободить руку.

— Вы же не хозяин амулета.

Куросаки-сан посмотрел на меня так, словно никак не мог определиться, какие чувства я у него вызываю. Я перечислил бы ему весь список вслух, но последний оказался бы чрезмерно длинным и противоречивым.

Наконец, Хисока вымолвил:

— Если с Цузуки случится беда, я вас найду, где угодно. Вы от меня не скроетесь!

— Не сомневаюсь.

Юноша резко развернулся и направился к выходу из лаборатории.

Ватари собрался что-то сказать ему вслед, но я остановил учёного вопросом:

— Как вы думаете, есть ли у нас шансы выяснить, существует ли где-либо в этом мире нерождённая душа?

В течение последующих часов я пытался найти информацию о семье Эшфорд в базе Мэйфу и в Интернете, но не обнаружил ничего, кроме сведений, которые уже получил от двойника Лилиан. Разве что количество салонов красоты и частных предприятий, находящихся в собственности Эшфорд-сан, заметно увеличилось за истекшие годы.

Ватари-сан обещал вытрясти что-нибудь новое из Хакушаку-сама, однако, вернувшись через полчаса, сообщил, что ему удалось вытянуть из Графа, впавшего в меланхолию, лишь список потерянных душ. Про Лилиан Эшфорд не удалось узнать ничего.

— Создаётся впечатление, — озабоченным тоном признался синигами, — что у Графа развивается синдром Корсакова, хотя в Мэйфу подобное невозможно. У бессмертных существ клетки тела регенерируют! Мы не можем даже заболеть, если нас не прокляли, конечно.

— И с чего вы взяли, что Граф болен?

— Как бы часто я ни упоминал имя Лилиан Эшфорд, Граф немедленно забывал его и всё с ним связанное, поэтому мне так и не удалось узнать, жива ли эта леди, или её имя надо искать в Кисеки. Никогда прежде не замечал за Графом подобной рассеянности, — синигами коварно хихикнул. — Надо влить Его Светлости в чай моё недавнее изобретение. Снадобье одно, от которого улучшаются все процессы памяти: запечатление, сохранение, воспроизведение. Сам я эту жидкость пару месяцев назад пробовал. Никаких побочных эффектов, кроме того, что в течение суток в голову лезут нелепейшие идеи. В основном, неосуществимые. Зато память укрепляется.

— Так влейте. За чем дело стало?

Ватари вздохнул.

— Коноэ-сан тоже попробовал его… Случайно. А потом целый час плакал у себя в кабинете, причитая: «Бедная девочка, бедная девочка!» Так потом и не признался, что ему привиделось. Если от моего снадобья Графу станет хуже, на следующий же день Энма-Дай-О-сама развеет мой прах над Токио.

— Тогда ему точно никто не вернёт Асато-сан. А, кстати, зачем ему ваш коллега?

— Цузуки — правая рука Энмы-Дай-О-сама, его сильнейший помощник на случай войны. У Цузуки двенадцать шикигами в подчинении. Если их вызвать одновременно, разрушения в мире могут быть катастрофическими.