Я отложил письмо Лилиан в сторону, постарался успокоиться и только после этого стал читать дальше.

«Твоя сила и сознание Золотого Императора пробудятся в день, когда сработает ключ. По словам Ока, этим ключом является энергия Хрустального Шара и два взаимодополняющих сгустка воспоминаний, дремлющих сейчас в глубинах Акаши, но на данный момент медленно пробуждающихся. Один из них, как я поняла, связан с сознанием твоего друга Ватари, условно называемого «Кин У». Другой — в субъекта, обозначенного как «Нулевой» или «Гёку-То». Око так и не сумело определить, кто это. Но суть в том, что когда чужие мемо-отпечатки активируются в сознании этих двоих, они тоже перестанут быть самими собой и вызовут к жизни Золотого Императора. После этого ты, Цузуки Асато, как человек, синигами или вообще мыслящее существо, исчезнешь и станешь, по сути, чужой реинкарнацией. Дубликатом, полностью подчинённым Энме. Подумай. У нас не так много выходов. Мы можем разрушить Акашу, но, учти, она прекрасно защищена, кроме того, вместе с Акашей рухнет Мэйфу, поскольку Акаша подпитывает мир мёртвых. Можно уничтожить разум Ватари, но, боюсь, ты будешь против такого выхода. Кроме того, есть вероятность, что Энма найдёт Ватари-сан замену. Я за следующий вариант — уничтожить Хрустальный Шар, ибо, похоже, именно там скрыт стартовый код, который подтолкнёт цепную реакцию: вызовет объединение Кин-У и Гёку-То и превратит тебя в Золотого Императора. Я даю тебе на размышление не более двенадцати дней, но я так щедра лишь потому, что мне самой нужно продумать план действий. И помни про Хисоку — чем скорее ты решишься, тем быстрее он выздоровеет».

Когда я дочитал, письмо само собой вспыхнуло в моих руках и превратилось в пепел, который рассыпался по комнате.

Почти угасший гнев всколыхнулся с новой силой. Эта женщина! Будь она проклята!

Но, если подумать, разве она одна создала ситуацию, из которой нет приемлемого выхода? Я тоже виноват, что заключил договор с Энмой. На себя и пенять…

А теперь чью бы сторону я ни выбрал, это будет ошибкой. Обезоружив Энму, я развяжу руки Лилиан. После того, как я стану не опасен, она с лёгкостью захватит мир. Отказавшись сотрудничать с Эшфорд-сан, я отдам Землю во власть Энмы, и это ничем не лучше.

Правда, я могу уничтожить Хрустальный Шар и начать сражаться против Эшфорд-сан, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, сам по себе, никем не ведомый, но тогда мне придётся убить Мураки… Расколоть его душу вместе с Оком ради лучшего мира. Просто перешагнуть через него, как он ради своей цели перешагивал через других.

Невозможно. Я не смогу.

Внезапно я с ужасом осознал, что даже если ради нового мира мне придётся пожертвовать жизнью всего одного человека, причём человека, который сам, будучи смертным, не щадил никого, я не сумею так поступить.

Именно на данном этапе размышлений я понял, что сейчас сойду с ума, если срочно не напьюсь. Поспешно собрав все свои оставшиеся сбережения, я отправился за спиртным.

Как я и думал, Коноэ-сан не прибавил к той информации, которой я владел, решительно ничего нового. То, что он прислал Тацуми, шеф объяснил тем, что некое шестое чувство подсказало ему, будто мне сейчас плохо. Он якобы сам не понимает, почему так поступил.

А я понял: очевидно, у магии Ока обнаружились некие погрешности, и одной из них была память Коноэ-сан, которая, вопреки всему, не стёрлась до конца.

Шеф спросил о моём самочувствии. Я сдержанно отозвался, что у меня всё прекрасно.

Выходя из кабинета, я споткнулся о Тацуми, тащившего кучу папок. Я пробормотал в сторону Сейитиро нечто маловразумительное и, сопровождаемый опасливым взглядом ответственного секретаря, переместился в лабораторию к Ватари.

Там я узнал, что Хисока ненадолго очнулся, но у него мгновенно начались невыносимые боли. Не помогали ни таблетки, ни уколы. Юноша промучился полтора часа и снова впал в бессознательное состояние.

Просидев возле Хисоки около часа, чувствуя себя законченным ничтожеством, не имея понятия, что ещё можно предпринять, я наудачу отправил новое сообщение Лилиан с просьбой встретиться и поговорить, но через минуту получил в ответ следующее: «Что касается твоего любовника: я пальцем о палец не ударю до тех пор, пока ты не уничтожишь Хрустальный Шар. Пустые разговоры меня не интересуют. Только от тебя зависит, как долго будет мучиться Хисока».

Я зло стёр sms, пошёл к Ватари и попросил денег взаймы. Ютака сумрачно взглянул на меня, протянул три тысячи йен, но при этом предупредил, что я окончательно сопьюсь, если начну вот так ежедневно снимать стрессы.

На следующий день о состоянии Хисоки узнали все, ибо скрывать это не было никакой возможности. Тацуми-сан, шеф Коноэ, Вакаба-сан и — неожиданно — даже Теразума пришли навестить моего напарника. Они долго меня утешали, уверяли, что всё образуется.

Я бы и рад был в это поверить, но Хисока в течение дня то приходил в себя, то снова терял сознание. И даже когда открывал глаза, не узнавал никого из нас. Сильнейшие лекарства не помогали уменьшить боль.

А ещё через шесть дней сбылось предсказание Лилиан — Хисока впал в кому.

Я был жалок и противен себе самому, но мало мне было жестокой реальности. С тех пор, как я поговорил с Эшфорд-сан в церкви Оура, почти каждую ночь мне навязчиво стало сниться, как на ночном лугу маленький Кадзутака, ещё не ведающий ненависти и душевной боли, смеётся и ловит цикад вместе со мной. А потом мы лежим, взявшись за руки, на влажной траве и глядим в небо, мечтая найти свою звезду и улететь туда вместе.

Если раньше я просыпался от снов о Мураки в горячем поту, кусая в отчаянии подушку, то теперь мои наволочки были мокры от слёз.

Я понимал, что даже этой невинной детской дружбы у нас никогда не будет.

Следующие два дня прошли в каком-то забытьи. Сейитиро, Вакаба, шеф пытались говорить со мной, но я всех упорно игнорировал. А потом свершилось чудо: то, что для меня стало искомым «третьим вариантом».

— Давай, ты будешь хоть иногда бриться и обедать, а не только пить, — увещевал меня Ютака спустя два дня после того, как Хисоку перевели в отделение интенсивной терапии.

Мы сидели в кабинете Ватари. Вернее, доктор сидел, а я полулежал на его столе, мужественно встречая последствия вчерашней интоксикации.

— Бон обязательно выкарабкается, — пытался вселить в меня надежду Ватари. — Даже люди впадают в кому, а потом выздоравливают и восстанавливаются! Не опускай руки. Борись за него! Ты же его любишь!

Я любил. Но, видимо, недостаточно сильно, чтобы предотвратить случившееся… И даже недостаточно, чтобы мои объятия, слёзы и поцелуи облегчили его жуткие приступы боли.

— От того, что ты будешь напиваться и мучиться с похмелья, Хисоке легче не станет.

Ватари прав. Всё, на что я способен — страдать, но все мои вместе взятые страдания даже близко не сравнятся с тем, что чувствует сейчас мой бедный малыш… Если бы я мог поменяться с ним местами, я бы с радостью пошёл на это! Почему, почему это невозможно?

— Кому и что ты пытался доказать, — продолжал Ватари, — когда вчера спьяну собирался телепортироваться в Англию, приняв невидимый облик? Шеф предупреждал — Европа для нас закрыта по распоряжению высшего руководства. Что ты собирался там искать?

— Лекарство для Хисоки, — невнятно пробормотал я.

— Все лекарства здесь. Я хороший врач. Или ты мне не веришь?

— Верю.

— Тогда в чём дело?

— Если б мне можно было… в Дарем… ненадолго, просто поговорить с одним человеком, Хисока бы выздоровел. Ты бы мне помог, Ватари? Всего на час!

— Что за бред! Цузуки, ты меня всерьёз беспокоишь. Давай я сделаю тебе чаю. Хочешь?

— М-мм…

— И принесу пирожные. Будешь?

— Мне всё равно.

Ватари печально покачал головой и вышел в соседнюю комнату. Оставшись один, я долго смотрел на его стол, заставленный приборами. Потом от нечего делать начал крутить в руках какие-то металлические детали непонятного назначения, высыпанные кучей в коробку. В итоге коробка перевернулась и упала на пол. Ругая свою неловкость на чём свет стоит, я полез собирать рассыпавшиеся детали, как вдруг увидел под столом Ватари странную серую кнопку.