— Ты в последнее время что-то чересчур тих и спокоен, сын! — выпалила она вдруг, не дожидаясь, пока я скажу о цели своего прихода. — Да, знаю, изверг измывается над тобой почти каждый день, наказывая за малейшую провинность, но не кажется ли тебе, что пора отбросить показную покорность, забыть о неудаче и придумать план, как вызволить ачарью, Шаткара и Бхайрава с рудников?

Удивительно! Матушка впервые после неудавшегося ограбления сокровищницы задала вопрос, который больше всего её беспокоил всегда: когда же состоится страшная месть, уготованная в её мыслях тирану ещё четырнадцать лет назад? Однако я принёс иные новости и молчать не собирался.

— Самрадж собирается восстановить Пиппаливан, вернуть с рудников наших подданных, даровав им прощение, а ещё он жалует нам две деревни, чьи жители некогда страдали от «сбора незаконных податей» с стороны Пиппаливана. Ты мне не рассказывала, почему Магадха и Пиппаливан враждовали. Наверное, просто не успела, а самрадж поведал, — не сумел я удержаться от некоторой язвительности. — Мне теперь сложно винить императора. Как вижу, у него имелись причины не любить нас. Кстати, самрадж также понимает, что и у нас имелись причины опустошать телеги торговцев. Мы это делали от бедности и отчаяния, не видя другого пути накормить женщин и детей, ибо джунгли не давали достаточного пропитания, а зерно выращивать или пасти скот на каменистых скалах и в непроходимых зарослях невозможно. Исходя из всего этого, самрадж готов отдать нам две деревни, но с условием, что между нами и их жителями будет происходить равноценный обмен. Мы будем ловить для них диких животных и собирать целебные растения, а они за это будут давать нам молоко, зерно и ткани.

Руки матушки затряслись, и жёлтые цветочные лепестки, приготовленные для поклонения Вишну, вперемешку с пряно пахнущими листочками туласи просыпались на пол.

— Он это сказал тебе? — глаза её стали вдруг растерянными, словно у Парвати, застрявшей между обликом Кали и Гаури и не знающей, в кого именно следует сейчас перевоплощаться.

— Да, это его предложение. Я согласился. А что скажешь ты?

Вот теперь её лицо изменилось вполне определённым образом. Брови сошлись над переносицей, а во взгляде засверкали молнии. Всё-таки Кали. Да поможет мне Махадэв!

— Как ты мог согласиться на подачку? — рассвирепела матушка. — Как ты мог взять хоть что-то от убийцы твоего отца? Да пусть он хоть осыпал бы тебя золотом с головы до пят! И речи не может идти о прощении. Разве я не воспитывала в тебе с младенчества гордость кшатрия?

— Может, и воспитывала, но лишь до четырёх лет, а в последующие четырнадцать Лубдхак воспитал во мне умение отличать удачные сделки от неудачных. И в данном случае сделка удачная.

— Но ты не торговец! — возвысила голос матушка. — А кшатрии не заключают сделок. Они убивают врагов!

Я понял, что первый путь завёл меня в тупик, и изменил стратегию.

— Ладно, ясно. Тебе это претит. Но скажи, — начал я подбираться к главной новости, ради которой пришёл, с другой стороны. — Если бы, предположим, я родился девочкой, а Дхана Нанд до начала сражения в Пиппаливане посватался ко мне, вы с отцом отдали бы меня ему? Или гордость кшатриев стала бы препятствием для принятия такого решения?

Колени матушки подкосились, и она тяжело упала на низкое сиденье перед священным алтарём, где возжигала благовония. Взгляд её, устремлённый на меня, стал подозрительным.

— Что тебе такое взбрело в голову, Чандра? — опасливо спросила она. — Ты не болен?

— Нет, — бодро отозвался я. — Но мне нужен твой ответ.

Она совершенно растерялась, опустила взгляд, не зная, что сказать.

— Только правду, — подбадривал я её. — Если бы удалось решить трудность между Пиппаливаном и Магадхой, выдав меня замуж за самраджа, вы бы поступили так? Предположим, он бы заключил брак сразу, отложив исполнение обязанностей супруга до времени моего взросления. Вы бы меня отдали? Хотя бы для того, чтобы сделать Магадху своим союзником, а не врагом?

Я заметил, как на её лице выступают крупные капли пота. Она торопливо промокнула лоб и шею краем расшитой накидки.

— Не знаю, — вдруг взволнованно отозвалась матушка, вставая с места и глядя почему-то не на меня, а на отцовские доспехи. — Что за странные у тебя фантазии, сын?

Я заметил, как она комкает во влажных ладонях свисающий край уттарьи. Определённо, я задел какое-то болезненное воспоминание, задав свой вопрос.

— Самрадж сказал, что сожалеет о прошлом. Будь я девушкой, он бы посватался ко мне тогда, и сражения бы не случилось вовсе. Это его слова.

Матушка вдруг вскрикнула и схватилась за сердце. Я бросился к ней, на ходу размышляя о том, что возможно лучше не заканчивать начатое, по крайней мере, не сегодня. Если ей тяжело воспринять даже такие простые вещи, что будет, когда я напрямую выложу, к чему этой длинной беседой постепенно её готовил?

— Чандра, — она затравленно смотрела на меня, — дорогой, скажи, что ты всё это просто придумал! Я не верю, что Дхана Нанд мог пообещать тебе восстановить Пиппаливан, а также сокрушался о том, что ты родился не того пола, какого ему потребно.

— Но он правда сокрушался! — я решил проявить кшатрийское упрямство и не сходить с избранного пути. — Я бы не стал так шутить. Он сначала сокрушался, что не вышло на мне жениться много лет назад, а потом предложил ремонт крепости и освобождение наших людей, которых держал на рудниках.

— Боги милостивые! Что у царя в голове? — кусая губы, матушка начала метаться взад-вперёд, словно тигрица, посаженная в клетку. — О чём этот изверг думает?

Я следил за ней, ожидая, что ещё она скажет. От этого зависело, могу ли я уже признаться в том, что мы с самраджем почти месяц тому назад, раззадоренные ударами плети, «поженились» по обычаю гандхарвов в царской сокровищнице? Или стоит повременить?

Наконец, матушка снова рухнула на спасительное сиденье, тяжело дыша, сложив руки перед собой.

— Если бы я только знала, что моё собственное упрямство станет причиной гибели мужа! Глупая… Боги, почему вы не открыли мне глаза на мою ошибку раньше? А ведь мой супруг говорил, предупреждал принять дарованное нам благо, не пытаясь его улучшить!

И матушка вдруг горько расплакалась. Теперь растерялся я сам, не зная, что и думать. Всё шло не по плану, а все мои благие намерения катились в Паталу. Хуже того — я не понимал причину её нынешней скорби.

Посмотрев на меня, матушка протянула руку и погладила меня по щеке. И вдруг настал миг откровений, которых я, прямо скажем, от неё не ждал.

— Чандра, я никогда не говорила раньше… Но когда я забеременела, царский астролог и лекарь в один голос сказали, что по всем признакам следует готовиться к рождению дочери. Чандравардан был не против такого поворота событий. Он с радостью признался, что и из девочки сделает воина. Сказал, что его дочь превзойдёт всех мужчин по умению владеть мечом и луком, а сыновья у нас ещё будут. А я заупрямилась! Я непременно хотела родить сначала сына, чтобы у Пиппаливана немедленно появился наследник. Это был удар по моей гордости. Я вышла замуж за царя, прекрасно зная, что очень немногим девушкам выпадает такое счастье! И вдруг мой первенец — девочка? Я выпросила у одного брамина, сведущего в подобных делах, травяные настойки, способные изменить пол младенца. Я попросила кормить меня пищей, которую обычно едят матери, беременные мальчиками. Я стала постоянно одеваться как мужчина и упражнялась с оружием. Я ходила в чудотворный храм на горе, поднималась туда для молитвы почти ежедневно, вплоть до последних месяцев, когда мне уже тяжело было ходить из-за огромного живота. Но я всё равно превозмогала себя, шла и молилась, выпрашивая у богов сына. И вот сбылось! Ты родился, и ты был мальчиком, — матушка посмотрела на меня с любовью, хотя глаза её были полны слёз. — Я так радовалась и гордилась собой! Я сумела переломить судьбу! Боги услышали меня и исполнили мою заветную мечту. Но теперь, — лицо её исказилось, и она снова заплакала, — выходит, что я выпросила себе и мужу вовсе не благо? Чандравардан мог не погибнуть от руки Дхана Нанда, если бы я родила дочь? Наш заклятый враг мог стать нашим зятем? И я не проклинала бы его сейчас и не оплакивала мужа столько лет подряд! За что мне такое наказание?!