— Так вы… сказали всё это про Бертильду-сан нарочно?! — глаза Лили широко распахнулись.

— Да, — кивнул учитель. — И если ты сейчас передашь мои слова, Пике-сан успокоится и решит, что всё и так хорошо, стараться больше не надо, а подобный вывод будет серьёзной ошибкой.

— Я… только подбодрю её, уверю, что она непременно справится, но не признаюсь в нашем разговоре!

— Правильно. Ты всё отлично поняла, — Хонма-сенсей удовлетворённо улыбнулся. — Ступай, успокой подругу. Пусть она знает, что ты поддерживаешь её. Однако бросать тренировки ей рано, иначе та метафорическая вода никогда не закипит. Наоборот, остынет.

— Спасибо! Спасибо, учитель! — Лили поклонилась Хонме-сенсею и выбежала из танцевального зала.

На душе у неё было легко и радостно. Теперь она убедилась, что Бертильда вовсе не является непобедимой соперницей. А раз так, Лили приложит все силы, чтобы её подруга продолжала тренироваться и не падала духом. И тогда награда принца действительно окажется в руках достойного претендента.

Доктор Бартоломос, откинувшись на спинку стула, смотрел за окно невидящим взглядом. В небе зажигались звёзды, и чётко обозначился серп луны. На столе перед ним стояла нетронутая чашка с кофе, рядом лежало письмо. Ровные красивые строчки на белоснежной бумаге казались ему ещё более безжалостными из-за их наивной честности.

«Дорогой друг! Прости, прости великодушно! Случилось кое-что невозможное, необыкновенное, но чудесное. Много лет назад я встретила замечательного человека. Его звали Арне-кун. Мы любили друг друга больше жизни, но однажды, вскоре после того, как мы решили пожениться, он уехал за границу и исчез. От него не было никаких известий. Его родные уверяли меня, что он погиб. Однако два дня назад мой жених вернулся. Ему довелось пережить много несчастий. Он был ранен, его пять лет держали в плену. По счастливой случайности ему удалось бежать. Когда он переходил границу изголодавшийся, израненный, в порванной одежде, его задержали и отправили в тюрьму, словно преступника, хотя он не совершил ничего дурного! Арне-кун пытался из заключения связаться с родными и со мной, но все его письма уничтожались. Суд длился три года. Наконец, его оправдали, и он приехал ко мне. Ты не представляешь, каково мне было снова встретить его, ведь я все эти годы считала Арне-кун погибшим! До нашей с тобой встречи я оплакивала его и почти смирилась с тем, что потеряла навсегда. Но он жив! Если ты возненавидишь меня, я пойму твою ненависть. Только не шли проклятий ему. Арне-кун не виноват. Наоборот, он клялся, что ради моего счастья согласен на всё. Он не стал бы мешать нашей свадьбе. Но, милый друг, я люблю его, как и восемь лет назад, поэтому не в силах выйти замуж ни за кого другого! Я завтра уезжаю из столицы в его родной город. Мы обвенчаемся, не теряя времени, и останемся жить у него. Мои родители осуждают меня и не дают согласия на наш брак. Они считают, что я должна выйти замуж за тебя, раз обещала. Чувство долга говорит мне о том же: ведь я не привыкла обманывать. Но что делать с бедным сердцем? Оно плачет и твердит, что я должна забыть о долге и о родительском наказе и бежать с любимым туда, где, наконец, нам удастся воплотить нашу мечту. Поэтому, если сможешь, прости свою неверную подругу, которая давала обещания, но не сдержала их. Ты замечательный человек, и я желаю тебе только счастья. Однажды ты непременно встретишь ту, кто по-настоящему тебя полюбит, а я не могу стать для тебя ни женой, ни любимой. Ещё раз прости.

Ирэн».

Дворецкий приоткрыл дверь и осторожно заглянул внутрь. Увидев хозяина сидящим по-прежнему в той же позе, печально покачал головой и бесшумно исчез за порогом.

Доктор Бартоломос протянул руку к письму, скомкал его, бросил в чайное блюдце и поджёг. Потом взял кофейную чашку и отхлебнул остывающий кофе.

— Послушай, возвращайся в комнату. Ты же не хочешь, чтобы все проходящие пялились на нас, словно мы, прости Господи, влюблённая парочка?

Факир вздрогнул и обернулся. Как ему показалось, он целую вечность простоял возле окна в коридоре, глядя во двор общежития, прежде чем услышал голос Аотоа, вернувший его из плена безрадостных мыслей.

— Уходи, — бесстрастно отозвался Факир, — если сильно беспокоишься о своей репутации. Я не заставляю тебя дежурить возле моей спины.

— Я-то пойду. Как долго ты торчать собираешься, словно корабельная мачта после крушения?

— Тебе не всё равно?

— Так, интересуюсь. Думаешь, это окно чем-то лучше твоего? Его тоже недавно грохнули вдребезги, а стекольщик вставил в раму своё новое небезупречное изделие. Как по мне, никакой разницы. Чем оно тебя привлекло?

— Аотоа, я не настроен шутить. Не трать попусту своё красноречие. Спасибо, что помог со шкатулкой, когда-нибудь я верну долг, а сейчас… Спокойной ночи.

Голос Факира звучал необычно тихо. Именно это больше всего беспокоило Аотоа. Он отнюдь не собирался уходить.

— Я не пойму, из-за чего столько переживаний? Ты получил, что хотел. Задача упростилась. Если подумать, теперь ты можешь сделать Ахиру человеком. И ты при этом расстроен?

Во взгляде Факира сквозило отчаяние.

— Ты прочёл сказку до конца. Как, ты предполагаешь, я это сделаю?

— Надо найти зацепку, — предложил Аотоа.

Никакой реакции.

— Или переписать старый сюжет.

Факир стукнул кулаком по подоконнику.

— Я могу сочинить что-то новое, но переиграть написанное — нет.

— Ух ты! Почему?

— Можно влиять на будущее, но не на прошлое. Иначе я смог бы воскрешать мёртвых. И ты ещё спрашиваешь, почему я расстроен? Я не расстроен, а размазан по стенке.

— Да что такое? — недоумевал Аотоа. — Никто ведь не умер. Наоборот, мы узнали кое-что любопытное. То есть, я узнал, а ты вспомнил, когда сказку в руки взял. Ты радоваться должен.

— Чему? — Факир прислонился виском к стеклу.

— Тому, что правда вскрылась.

— Недавно я считал, будто я лучше Дроссельмейера, — глядя куда-то в сторону, заговорил Факир. — Пусть я неудачник, бездарный писатель, бесполезный рыцарь и всё такое, но, в отличие от нашего предка, я ничью жизнь не исковеркал. А, получается, я в точности, как он.

— Ошибаешься! — горячо возразил Аотоа. — Ты совсем не такой.

— Как и он, я возомнил себя невесть кем, сломал жизнь маленькой девочке, заставил страдать Гретхен-сан…

— Твои первоначальные намерения были благородными, в отличие от замыслов Дроссельмейера.

— Не имеет значения. Получилось всё хуже некуда. Катарина могла бы сейчас счастливо жить с мамой…

— А тут всё зависит от тебя. Они обе не знают правду. Если ты им расскажешь, они и будут жить счастливо. Скажешь, нет?

Глаза Факира гневно блеснули.

— Тебе не кажется, что любая ирония должна иметь пределы?

— Я вовсе не иронизирую.

— Ты жесток.

— Ты тоже. Мы квиты.

Факир тяжело вздохнул и встал спиной к стене, скрестив руки на груди.

— Я не смогу рассказать. Как представлю глаза Гретхен… Ведь она потеряла дочь только из-за меня!

— Она не потеряла её! — Аотоа резко встряхнул Факира за плечи. — Катарина жива, и мы с тобой в лучшем виде осведомлены об этом! Чёрт возьми, почему ты так рано падаешь духом?! Напиши новую историю, где все будут счастливы.

— Не представляю, как это возможно.

— Придумай. Дроссельмейер не так давно воспользовался твоей сказкой для своих личных целей, жестоко обманув всех, в первую очередь Ахиру. Что ж… Это было вполне в его духе. Однако теперь ясно, что нить, связывающая магический и реальный миры, до сих пор цела. И она не разорвётся, пока ты не закончишь свою старую историю! Катарина должна вернуться. Ты ведь сам хочешь её вернуть?

— Безусловно, — скрипнул зубами Факир.

— Так верни! — и Аотоа сунул другу под нос лист со сказкой. — И, кстати, задумайся об аккуратности. Не знаю, насколько чисто ты пишешь сейчас, но вот тут слишком много клякс и помарок. Надеюсь, в твоей новой истории их не будет?