Зачем я это говорю? Ничего ведь не исправить, а виноват я один! Это очевидно.
— Естественно, они не докладывали, — с горечью замечает Лиза. — Не хотели, чтобы ты узнал. Но Моника стала жертвой. Она знает, что её родителей хотели арестовать по твоему приказу. Она тебя боится, и вряд ли это когда-либо изменится.
— Не стоит бояться, — выдавливаю с коротким, сухим смешком. — Ненавистного фюрера скоро не будет у власти.
Лиза напрягается.
— Ты о чём?
— Я собираюсь отказаться от должности в пользу Оливии Армстронг в ближайшее время.
— И чем займёшься дальше?
— Уеду в Бриггс. Там много серьёзной работы.
— С ума сошёл?! — неожиданно выпаливает Лиза. — Хочешь похоронить себя в глухих горах в расцвете сил?!
— Почему ты столь нелестно отзываешься о моём решении? — всё же обидно слышать подобное от собственной жены.
— Да потому что ты лучший фюрер для Аместриса! Другого не надо! Зачем ты хочешь добровольно отказаться от поста?!
— Я сделал всё, что мог. И даже успел совершить несколько фатальных ошибок. Теперь уступаю дорогу другим.
— Совершенное безумие. Если тебя подтолкнула к этой мысли рассказанная мной сейчас история, то ты просто принял решение под давлением обстоятельств. И это похоже на бегство, а не на продуманный выбор!
— Но я никудышный фюрер, если причинил зло гражданам своей страны! Сломал жизнь маленькой девочке, которой никогда не пожелал бы ничего дурного…
— Ты меня превратно понял! Я вовсе не обвиняю тебя в смерти родителей Моники. Ты никогда бы не причинил никому зла намеренно, и мне об этом известно лучше, чем кому бы то ни было другому. Я просто объясняю, почему Моника не примет тебя как своего отца, даже если формально мы останемся вместе. Она достаточно взрослая, всё помнит и никогда не забудет. Прости, Рой, наши отношения прошли долгий путь, но он окончен, и каждому из нас надо выбрать новый. Не только мне станет легче, если мы разойдёмся, лучше будет и тебе.
— Каким образом?! — вспыхиваю. — Как ты можешь утверждать такое за меня?!
— Просто знаю, — отвечает тихо, но уверенно, правда, почему-то не смотрит мне в глаза. — Ты сам однажды поймёшь, что я была права. Если ещё не понял.
— Не понял и не пойму!
— Прости, но я не изменю своего решения. Я должна уехать из Централа, как можно скорее.
— Милая, подумай, возможно, и ты сейчас совершаешь свой поступок под давлением обстоятельств?
— Нет, я уверена, что поступаю правильно. А вот тебе не советую отказываться от поста фюрера. Этим ты навредишь Аместрису, даже поставив во главе государства такого сильного, опытного и отважного человека как Оливия-сан.
— Ты приняла решение без учёта моего мнения. Почему я должен поступать иначе?
— Не будь эгоистом. Твоё решение касается не только нас двоих, а всей страны. В любом случае, иди выбранным путём, если сердце подсказывает, что этот путь верный. И, конечно, будь счастлив! От всей души тебе этого желаю! Прощай, Рой.
Разворачивается и быстро исчезает за дверью. Сам не понимаю, почему стою, как вкопанный, и не бегу следом. Наверное, внутренним чутьём осознаю, что это бессмысленно. Лиза не вернётся. Она всегда принимает решение лишь единожды и никогда не изменяет ему.
Последняя нить обрывается внутри. Я потерял за эти дни больше, чем могу вынести: тебя, Лизу, Хавока. Даже мадам Гернштейн. Это невыносимо.
Это чертовски больно.
========== Глава 10. Сосны Ризенбула ==========
Моей непоколебимой уверенности в том, что я не желаю больше тебя видеть, хватает ровно до возвращения в Ризенбул. Находясь круглосуточно под охраной в твоём коттедже, где ни мне, ни Уинри не позволяли никуда выходить, я мог злиться и называть тебя предателем, но дома гнев угас. Он стал бессмысленным.
А Уинри, как ни странно, доверяла тебе даже в те дни, когда жизнь моей семьи стала похожа на жизнь арестантов. Она постоянно напоминала, что ты не способен предавать друзей, а случай с изгнанием Хавока-сан — лишь твоя попытка защитить его от опасности, точно так же, как ты защищаешь и нас, спрятав в своём доме. Утверждала, что арестантам не меняют так часто бельё, не кормят изысканными блюдами и не выполняют малейшие прихоти. А я кипел от бешенства и не желал соглашаться. Только оказавшись в родных стенах и поразмыслив обо всём этом на холодную голову, осознал: Уинри была права. Если не считать принудительного лишения свободы, мы жили, как короли. Нас кормили на убой, приносили любые вещи, кроме газет и журналов, которые ты по непонятной причине запретил. Даже прислали симпатичную и добрую няню для Ван-тяна. Правда, Уинри тут же отправила её обратно, пояснив, что находясь сутками взаперти и не имея возможности работать, она и сама прекрасно позаботится о ребёнке.
Однако нам запрещали читать периодику и включать радио, а если мы собирались кому-то позвонить, то номер можно было набрать только с разрешения твоих охранников.
Как это меня бесило!
«Кто ты такой, чтобы контролировать жизнь моей семьи? — думал я тогда. — Ты не можешь без объяснений запереть нас в клетку и делать всё, что захочешь!»
Потому я и выпалил те обидные слова по телефону. А спустя два дня крепко пожалел.
Хотел позвонить из Ризенбула и извиниться, но не решился. Подумал, что если я всё-таки прав, и ты действительно стал эгоистичным мерзавцем, то не заслуживаешь извинений. А если я ошибся, то ты меня всё равно не простишь. Я наговорил много лишнего, а ты глава государства, как ни крути, у тебя есть гордость. В любом случае мне оставалось одно: сдержать слово и действительно никогда больше не приезжать и не видеться с тобой. Что ж, я сам принял это решение.
***
В последующие недели бабушка Пинако, словно невзначай, озвучивает новости из Централа, которые узнаёт от соседей или слышит по радио.
Так нам становится известно, что ты раскрыл заговор военной верхушки и арестовал «правдоискателей» по всей стране. Был разжалован до низшего звания и отправлен в Бриггс некий генерал Пикок… Этот хмырь, видимо, попил много твоей крови, если ты его одним махом сшиб на нулевую ступеньку карьерной лестницы, по которой он столько лет карабкался вверх. Одни его сторонники оказались в тюрьме, других услали на принудительные работы в Ишвар. Исполнителей, в зависимости от степени вины, либо осудили, либо отпустили обратно домой после строгого внушения.
Поначалу молча радуюсь тому, что тебе больше не угрожают предатели, но потом мне снова становится обидно за Хавока-сан! Уж он-то наверняка не был заговорщиком, а пострадал от твоего гнева первым, причём незаслуженно.
Через несколько дней, вздыхая, бабушка Пинако сообщает, будто ходят слухи, что ты расстался с Лизой-сан. Разумеется, мы с Уинри не верим этим сплетням. Как ты мог покинуть женщину, любовь к которой пронёс через ишварскую войну и историю с Отцом? Ради которой готов был нарушить главный алхимический запрет и рискнуть собой? Это какая-то нелепость.
Но спустя два месяца нам приходится поверить в другую нелепость, официально переданную по радио. Ты вдруг объявляешь, что сложил с себя полномочия фюрера, назначив на своё место Оливию Армстронг-сан.
Не то чтобы кто-то из нас был против её кандидатуры, но твоё внезапное решение отказаться от должности, которой ты упорно добивался, никому из нас не кажется здравым. Уинри только задумчиво качает головой, а бабушка Пинако бормочет:
— И о чём этот Мустанг думает…
Я тоже хотел бы знать, но понимаю, что при нынешнем положении дел это навсегда останется для меня тайной за семью печатями.
В последующие дни пытаюсь занять себя чем-то в лаборатории, но ничего не клеится. Всё валится из рук. Уинри искоса посматривает на меня, когда я сижу за столом, но не ем или встаю ночью и хожу по комнате кругами. Жена внимательно наблюдает за мной, однако ничего не спрашивает. Наверное, подозревает, что я и сам не могу объяснить.
И я, правда, не могу. У меня просто нет ни сил, ни желания куда-либо двигаться и что-то делать, а объективных причин для депрессии я не нахожу. Выдёргиваю себя из этого состояния, а оно возвращается. Оно побеждает, а я проигрываю.
