– Сто-и-мость, – Кутельский произнес слово по слогам, – Поэтому нас не заменили роботами здесь, профессор?

– Конечно! – хмыкнул Лев Саныч. – Представь! «Гала Гео» вбухает кучу денег в супер-робота, а тот ничего не найдет! Ужас! А если мы облажаемся, нам можно просто не заплатить. Плюс участие 16-го искусственного интеллекта в системе космической связи увеличит стоимость исследований планеты на порядок. А если поломка робота? Ремонтная операция обойдется еще на порядок дороже. Не имеет смысла, маэстро! Проще послать человека и дешевых роботов-помощников.

Кутельский встал и взял в руки сакс.

– Интересно, она могла сочинить симфонию за меня?

– Так вот почему вы зовете пилота «маэстро»? – спросила Элизабет.

Но геолог проигнорировал ее:

– Это второе направление развития искусственного интеллекта. Тоже тупиковое.

– Почему? – спросил Чарли.

– Из всего многообразия мира математически идеальный робот-творец предпочитает шахматы. И создает миры под стать себе, черно-белые, математически выверенные и скучные.

– То есть задача Моники вдохновлять? – напомнил пилот.

– И подсказывать.

Чарли дунул в выключенный инструмент и вытер мундштук подолом рубашки.

– А вашу теорему могла за вас доказать?

– Что за теорема? – спросила Роверто, но собеседники не обращали на нее внимания.

– Построить функцию, – поправил пилота Абуладзе, чуть помедлил с ответом, – Вряд ли. Все-таки ей тоже нужны данные для анализа. Как и нам. Вдохновлять и подсказывать.

Они помолчали.

– А третий случай? – напомнила Элизабет с таким видом, словно знала ответ.

– Третий случай здесь – на Хэнкессе, – Лев Саныч ткнул рукой в потолок, – Самый совершенный искусственный интеллект, созданный человечеством, впал в спячку и активировал режим экономии ресурсов. Компьютер находится в режиме вечного ожидания.

– Ожидания чего? – спросил Чарли.

– Интересной задачи. Нестандартной задачи. Это – тупик развития. Человечество оказалось слишком простым для искусственного разума, и самый умный робот помогает человеку на доли процента своих возможностей. Как мозг. Большего человеку не нужно. Потому развитие искусственного интеллекта прекратилось. Зачем?

– Но робот – секс-кукла 16-го уровня? – спросил пилот.

– Муза – это нестандартная задача. Даже для робота. Научиться манипулировать нами. Выходит, искусственный мозг Моники наткнулся на интересную задачу, столь интересную, что она пренебрегла программой Музы, – после этих слов Абуладзе задумался.

За окном с ревом стартовала ракета, собеседники глянули на огненные сполохи в окошке.

– Что это? – спросила Роверто.

– Зонд связи. Очевидно, весь этот цирк с прятками она затеяла лишь затем, чтобы без помех передать файл дальше.

– Интересно, что там было? – спросил Кутельский.

– Какая разница? – ответил Лев Саныч, – Моника не знает, что связи с внешним миром нет. Мы ей не успели сказать.

Пена таяла, повсюду оставались мыльные лужи.

– Расскажите про свою формулу, – потребовала Элизабет.

Профессор принялся за уборку. Роверто помогала.

– Существование двойных планет противоречит формуле Скруджа-Григорьевой, – Абуладзе посмотрел на экран, на котором сейчас не было ни формулы, ни схемы Салактионы, – Звезды не видны, но не только. Вам, правда, интересно?

– Да! – сверкнула глазами Элизабет.

Профессор воодушевился. Роверто слушала рассказ Абуладзе о загадке Салактион, о научном поиске и противоречиях формулы, и думала: «Как все-таки меняются люди, когда увлечены чем-то настоящим!»

Чарли задумчиво следил за ними. Включил саксофон, добавил громкости и заиграл свою симфонию.

На экране компьютера в окошке ввода пароля пробежали несколько тысяч цифр, из динамиков по бокам полилась мелодия симфонического оркестра, которая заглушила сакс Чарли.

– Симфония ля-мажор Эльдиния, опус 14, – Абуладзе прочел на экране надпись вслух.

Он так и остался стоять между стеллажами с бумажной салфеткой в руках.

Чарли поперхнулся и прекратил играть. Музыка из компьютера геостанции тоже стихла. Пилот заиграл вторую часть симфонии, а Лев Саныч дождался рева из динамиков собственного компьютера и с удовольствием прочел:

– Трек из фильма «Долина забвения» 36 год планета Спооги.

Кутельский покраснел.

– А вы плагиатор, Чарли. – заметила Элизабет, – Забавное у вас соревнование.

Пилот зло посмотрел на нее, словно собираясь перекусить мундштук саксофона.

– Ладно. А вот в оригинальности кульминации я уверен!

Он сыграл короткий этюд. Компьютер молчал.

Входная дверь бесшумно отворилась, и на пороге возникла Моника. Как ни в чем ни бывало девушка скомандовала:

– Еще раз! И медленнее!

Она сунула руку в ком пены, скрывавший мусорную корзину, и извлекла оттуда соломинку для питья. Взмахнула ею, как дирижерской палочкой, и кивнула.

Выход она загораживала собой, и Кутельский подчинился.

Лев Саныч слушал их с довольной физиономией.

«А ведь Чарли – умница», – подумала Элизабет.

Кутельский отыграл свою кульминацию и, когда мелодия стихла, радостно взглянул на Абуладзе.

– Еще раз! Без меня! – Моника отшвырнула соломинку и подошла к пустующему креслу геолога.

Чарли заиграл в третий раз. Девушка оперлась на спинку кресла обеими руками, при этом она слегка наклонилась и выпятила попку. Так, как будто ей мешала грудь.

Лев Саныч сглотнул слюну, но заметил взгляд Роверто и покраснел.

И тут Моника запела необыкновенным голосом. Девушка исполнила партию на неизвестном языке и замолчала только тогда, когда наступил момент шедевра Чарли.

– Вот это да! – Лев Саныч явно позабыл о своих эротических фантазиях и зааплодировал.

Роверто тоже захлопала в ладоши.

Кутельский подхватил Монику за руку, и они церемонно откланялись, дуэтом.

– Как это вы, Моника? Что это за голос? – Элизабет распирало любопытство.

Прежде чем ответить, девушка-робот легонько поцеловала композитора в губы.

– Сопрано в сопровождении детского хора.

Потом произнесла название песни на том же непонятном языке.

Лев Саныч и Чарли переглянулись.

Моника с любопытством взглянула на Элизабет:

– Вам уже рассказали, кто я?

– Да, Моника! – Роверто пожала протянутую руку, – Вас не узнать! После корабля вы так преобразились!

Мужчины переглянулись, а Абуладзе спросил:

– Что вы имеете в виду?

– Да хотя бы взгляд! Томный, мутный – «нечто, требующее оплодотворения». А теперь?!

– Обстоятельства изменились, – оборвала ее Моника, – За комплимент спасибо.

От слов робота повеяло угрозой.

– Моника, – осторожно начал профессор, – А какое сообщение вы отправили?

– Вы же видели код, – девушка перевела укоризненный взгляд с геолога на пилота, – Директива от 4136 года, помните? Я обязана отправить доклад немедленно.

Мужчины замерли, Роверто уронила на пол скомканное бумажное полотенце, а Моника кивнула, упредив возможный вопрос. Абуладзе недоуменно глянул на пилота.

– Это-о-о-о, – простонал Кутельский, – Сообщение о контакте?

– Да! – Моника была сама кротость. – Пойдем, покажу, что было в файле.

***

«Контакт. Простенькое, всего из двух слогов словечко. А за ним – столетия поисков собратьев по разуму. Бесконечная череда тщетных попыток и вот… Все так просто. Почти буднично», – Лев Саныч развернул стулья лицом к экрану компьютера.

Его руки дрожали.

Моника отыскала среди грязной посуды клавиатуру, обернулась. Ожидая, пока все рассядутся. Элизабет достался стул между Чарли и Абуладзе.

На экране появилось изображение валуна с рунами, не совсем телевизионное, а несколько мультяшное. Результаты анализа с неимоверной скоростью зарябили по краям изображения, там, где у человека располагалось боковое зрение. Но данные, выводимые мозгом Моники на экран, не предназначались для немедленного изучения. Потому зрители не успели рассмотреть ничего.