Осторожно они двинулись по карнизу, огибая здание и заглядывая в каждое окошко. Роверто было не по себе видеть верхушки кипарисов в пяти метрах внизу, но ее спутники на карнизе чувствовали себя уверенно.
Моники нигде не было видно, но, когда они добрались до кухонного иллюминатора, Лев Саныч чертыхнулся. Роверто последней заглянула внутрь, увидела лабораторию, склад насквозь и распахнутую входную дверь.
– Назад! – велел Кутельский.
Пилот подтолкнул профессора, тот – Элизабет, и через пару минут они оказались на прежнем месте. На платформе Моники не было. Лев Саныч с опаской осмотрел дверь. Вошел внутрь. Кутельский еще раз оглядел пустую платформу, последовал за ним. Внешне ничего не изменилось – обычный беспорядок. Последней вошла Роверто. И тут дверь у них за спиной скрипнула, закрылась, замок щелкнул.
– Обвела вокруг пальца, как детей! Но зачем? – воскликнул Абуладзе и опустился в кресло.
А вот у Кутельского еще оставались силы стучать и ругаться. Роверто невозмутимо налила себе пива в кофейную чашку.
«Ситуация, однако. Взбунтовавший робот. Восстание машин».
Абуладзе ткнул пальцем в клавиатуру – компьютер не включился.
– Какие будут идеи, маэстро?
– Почитаем инструкцию, профессор! – Чарли взял со стола пачку бумаги. – Если она сошла с ума, у нас нет никаких шансов. Искусственный интеллект, 16 поколение. Безнадежно. А ваш комп какого?
Лев Саныч снова потыкал клавиатуру, сплюнул:
– Был четырнадцатого. Вы в своей летной школе компьютеры проходили?
Чарли неуверенно кивнул, от Абуладзе эта неуверенность не ускользнула:
– Троечник?
Кутельский еще раз кивнул.
Элизабет спросила:
– Розетку смотрели? Может она провод… того?
Абуладзе метнулся к последнему стеллажу. С минуту оттуда торчали его крепкий зад и худые ноги:
– А вы – голова!
– Вы тоже ничего! – улыбнулась в ответ Роверто.
Профессор вернулся в кресло. На гигантском экране возникло окошко с требованием пароля.
– Пароль установила. Взламывать умеете?
Чарли и Роверто отрицательно покачали головами. Помолчали. Пилот постарался успокоить профессора:
– Зато так светлее. С включенным экраном.
– Нет, юноша, напрягайте мозг. Уж насколько я старый человек, и то помню из школьной программы, что робот не может причинить зла человеку!
– Искусственный интеллект 16 уровня? Противопожарная система управляется компьютером? – спросил Кутельский.
– Нет. Я ее отключил тумблером.
– Ну, так включайте. Сейчас устроим маленький пожар и… Двери разблокируются.
Пока Абуладзе ходил к щитку, Чарли Кутельский выложил на включенную плиту бумажки, вырванные из блокнота профессора, поджег протянутый Элизабет комок.
Когда бумага загорелась, и дым повалил к потолку, товарищи по несчастью заранее заняли место у двери.
Сработала сигнализация, послышались обнадеживающие щелчки, из раструбов на потолке повалила пена, из специальных щелей в стене – углекислый газ. Много газа.
Сначала пилот, потом профессор и Элизабет по очереди подергали ручку двери.
– Заперто, черт бы ее побрал! – Лев Саныч растерянно посмотрел на Кутельского.
Дышать стало труднее.
– Что это щелкало? – Чарли потянул Абуладзе за руку, как ребенка, в сторону окна.
Профессор не ответил, он готовился упасть в обморок, но подчинился пилоту.
– Залезайте! Углекислый газ выталкивает кислород к потолку, сможете дышать.
Чарли и Роверто подсадили грузного Льва Саныча на верхнюю полку стеллажа. Профессор уселся там, неуклюже прижимаясь к потолку, за который хватался руками. Элизабет забралась рядом. Сам Кутельский подергал ручку окна. Окно тоже не поддавалось. Углекислого газа стало больше. Пилот схватил кухонный нож и принялся долбить стекло. Оно оказалось космической прочности и, конечно же, не уступило усилиям Чарли. Лоб его покрылся испариной. Сдавшись, он забрался на стеллаж и примостился рядом с девушкой:
– Что вы там говорили о первом законе робототехники, профессор? Сдохнем сейчас.
– Не паникуйте, – только и смог сказать Лев Саныч сдавленным голосом.
Роверто передумала сидеть на одной полке с мужчинами, набрала полную грудь воздуха, задержав дыхание, спрыгнула на пол и перебралась на стеллаж напротив.
Вдруг раздался еще один щелчок, окна геостанции распахнулись, послышалось шипение. Автоматика пожаротушения решила, что справилась с огнем, и теперь вытесняла углекислый газ забортным воздухом. Потные, покрытые клочьями пены, геолог и пилот не спешили слезать. Сейчас они напоминали жалких мокрых куриц, застрявших на насесте, черную и белую. Роверто хихикнула:
– А почему вы решили, что система разблокирует дверь, Чарли?
– В кино видел.
– Ну, так значит, она это кино тоже видела и предусмотрела.
Они еще чуть-чуть подождали развития событий, но ничего не происходило. Спустились вниз.
– Она предвидит наши поступки, – задумчиво произнес Абуладзе, остановившись перед рулоном бумажных полотенец на стеллаже.
Пилот стер ком пены с кресла геолога и жестом предложил Элизабет сесть:
– И?
– Думайте, Чарли, это должен быть нестандартный ход! – сказал Абуладзе.
– Почему, профессор? Что стало причиной такого поведения Моники? Она запрограммирована соблазнять и вдохновлять!
– А вы ее не обижали? Что случилось? – Роверто взяла инструкцию и бегло пробежала глазами по верхнему листу.
«Отозвавшись на обращение «профессор», я поторопилась», – подумала она.
Абуладзе пожал плечами и внимательно посмотрел на девушку:
– Безусловно, она умнее нас. Где и когда были столкновения человечества с искусственным интеллектом?
– Да не было таких столкновений! – ответил Кутельский.
– Знаете почему? – Элизабет скомкала ком из пены на столе перед Чарли. – Вот эта сфера – личность человека. Внутри клубятся мотивы. Извлеченные из подсознания мотивы при достижении поверхности сферы становятся желаниями.
– Я это проходил в школе, – буркнул Кутельский.
– Эго, – пояснил Лев Саныч.
Роверто принялась водить пальцем по поверхности пенной сферы. Мыльные шарики лопались, и ком уменьшался на глазах.
– Общество рисует узоры на поверхности сферы, правила и ограничения, согласно которым человек живет. Условия.
– Супер-Эго, – сказал профессор, – Это экзамен по психологии?
Роверто не ответила на вопрос, а продолжила:
– У искусственного интеллекта нет мотивов и нет подсознания. То есть, если личность Моники – сфера, то она пуста, и робот действует согласно написанной разработчиком программе.
– Так что происходит с программой нашей девушки? – Абуладзе хлопком ладони уничтожил ком. – Я могу вспомнить только три случая, когда ученые баловались личностью искусственного интеллекта.
– Планета Дрюма, – вспомнил Кутельский.
– Дюрма, – поправила Роверто.
– Но там было не то, – сказал Абуладзе, –Тамошние ученые стимулировали наркотическое опьянение у искусственного разума. Создали ему рецепторы удовольствия и мотивировали удовлетворять их. А так как любой робот питается энергией, искусственный интеллект Дюрмы мгновенно рассчитал кривую угасания удовольствия, определил, сколько ресурсов ему для этого понадобится, и обесточил планету.
– При этом он закрылся от человечества и до сих пор пребывает в нирване, – добавила Элизабет.
– Боевые роботы не превышают девятого уровня, – сказал Чарли, – Я всегда думал, они быстрее, сильнее, эффективнее человека. Что мешает им нас подмять под себя?
– Нет мотива, юноша, – профессор посмотрел на Элизабет, – Извечный вопрос «зачем?» Столкновение искусственного интеллекта и человека невозможно, потому что собственное существование для робота не является ценностью. Он не будет бороться за свою жизнь, потому что мотива жить у искусственного интеллекта нет.
Абуладзе смахнул пену со стеллажа и увидел на полке саксофон.
– Категории «ценность» и «стоимость». Робот может посчитать стоимость своего существования, но это – не ценность. У него нет мотивов.