– Вы еще и биолог? – Кутельский обернулся к Льву Санычу.

– Да нет, что вы. Так. Вершки. Съедобное – несъедобное…

Абуладзе допил кофе и подошел к кухонному столу поставить чашку. С трудом отыскал свободное место.

– А почему планету исследуют всего два человека? – поинтересовалась Моника, не оборачиваясь.

– Все, что мы отыскали на Салактионе полезного, недостаточно для колонизации. Добыча в промышленных масштабах нерентабельна. Но на планете есть гибсоний, я нашел немного. Похоже, что Салактиона его вырабатывает. Очень редкое во вселенной соединение здесь – возобновляемый ресурс. Сказка. Но как? Где? Откуда? Каким образом? – Лев Саныч потер переносицу. – Интересно другое. Видите ли, Салактиона – двойная планета. Двойные звезды человечеству известны, но двойные планеты… С точки зрения астрофизики, это невозможно. Два твердых небесных тела, примерно одного размера, с атмосферами, вращаются относительно друг друга, не притягиваются и не разлетаются. Так не бывает. Что-то здесь не то.

Парочка внимательно слушала, но если Кутельский смотрел на Льва Саныча, то Моника тонкими, почти прозрачными пальчиками касалась значков на экране.

– Это же формула Скруджа–Григорьевой? – Моника ткнула пальцем в экран.

Мужчины изумленно застыли с приоткрытыми ртами, переглянулись.

– Да, – Абуладзе быстрым шагом вернулся к креслу, схватил клавиатуру и сделал формулу крупнее.

– Не хотите рассмотреть ее, как частный случай? – спросила Моника.

Абуладзе взглянул на Монику с усмешкой:

– Хочу! Мы сейчас утверждаем, что эта пара получила свою премию за формулу с ошибкой?

– Нет!

Мужчины выжидающе смотрели на Монику.

– В формуле четыре константы…

– Уже, – перебил Абуладзе и замолотил по клавиатуре. – Я запустил компьютер перебрать другие значения для этих констант. Так, чтобы формула не потеряла смысл.

– И?

– Без толку. Вот наиболее похожие варианты, – их геолог вывел на экран, – Моника, а вы астрофизик?

– Нет, что вы! – девушка дурашливо захлопала ресницами.

«Переигрывает. Строит из себя дурочку», – Лев Саныч поморщился.

Чарли Кутельский нервно зашагал вдоль экрана.

– Разрешите? – пилот убедился в том, что привлек внимание собеседников. – Может, найдем способ отправить Монику … с планеты?

– Я думаю на шаттле девушку хватятся, завтра покажут туристам огненные реки Салактионы второй, и послезавтра вернутся за вашей Моникой.

– А связь с ними есть?! – Чарли обрадовался.

– Пока «вторая» нас заслоняет, связи не будет.

Все посмотрели на шкаф с комплексом космической связи, отделявший компьютерный экран от кухонных шкафчиков. Моника подошла к нему:

– И мощности для передачи хватает?

– Только для приема. Для передачи, чтоб спасательный шаттл, например, вызвать с Хэнкессы, приходится запускать зонд в стратосферу. Но зачем лишний раз начальство беспокоить?

«И внимание банкиров лучше к себе не привлекать, милашка, – добавил геолог уже про себя, – У этих толстосумов семь пятниц на неделе. Лучше уж сидеть, как мышь под веником и не баловаться с зондами».

– И завтра я успею осмотреть всю первую Салактиону? – Моника развела руки похлопать в ладошки. – Ведь так?

– Моника…Хватит прикидываться дурочкой, – Лев Саныч устало посмотрел перед собой, – Вам не идет.

Моника изобразила понимание, но хлопать своими ресничками-сестричками не прекратила.

– Путеводитель читали? Зеленые облака у подножия горы ядовиты. Тропические леса вырабатывают зигрит. Он тяжелее кислорода, потому наверх не поднимается. Но для человека смертелен. В рюкзаке Чарли наверняка есть персональная маска для дыхания. И у меня есть. А у вас, Моника, багаж состоит из одного чужого полотенца?

Девушка кивнула.

– Значит, забудьте. Может быть, если пилот позволит, – Абуладзе скептически посмотрел на Кутельского. – Мы возьмем вас утром на борт флаера. Тот герметичен. Но не более того. Собирать цветочки не получится.

Абуладзе снова потер переносицу и представил Монику в веночке из ромашек. В одном только веночке. Получалось неплохо. Очень даже неплохо.

– В ангар заглянем? – отвлек геолога от эротических мечтаний пилот.

– Конечно! – Лев Саныч встрепенулся.

– Я с вами! – девушка первой направилась к выходу. – А часто сюда прилетают туристы?

– Салактиона – симпатичная планета, но все же захолустье. Редко.

Абуладзе прихватил со склада алюминиевую стремянку, которую как лестницу приставил к крыше ангара. Первым забрался наверх, подал руку девушке.

Солнечные панели покрывали крышу ангара почти целиком, троица гуськом добралась до стеклянных ставней. Внутри горел яркий свет.

Лев Саныч рычагом открыл ставню, боком протиснулся вниз, снова подал руку Монике.

– Осторожно, пожалуйста!

Антресоль тянулась вторым этажом вдоль П-образной стены ангара вокруг накрытого пыльным брезентом гидроплана. Из отсутствующей четвертой стены с моря тянуло сыростью. Лампы, встроенные в проемы между окнами в потолке, светили на грядки, занимавшие всю антресоль за исключением узкого прохода.

– Это – моя оранжерея! – Абуладзе бросил осторожный взгляд на Кутельского.

– Ячмень? – Моника потеребила стебель.

– Ага! А вон там, – Лев Саныч указал за спину злого Чарли, спустившегося последним. – Моя гордость. Хмель!

– Поэтому вам не хватает электроэнергии? – саркастически заметил пилот.

Абуладзе сложил ладони на животе:

– Ну да. Ячмень дает два урожая в год. Солод получается божественный. Хмель… Это – мой секрет.

Геолог вздохнул.

– Так вот что это за запах, – Кутельский сделал глубокий вдох.

– Пиво продаете? – Моника с улыбкой посмотрела на пузико геолога.

– Только туристам, – Лев Саныч вздохнул еще раз, – То, что остается. Идемте, я вас угощу!

– Лев Саныч, но здесь придется навести порядок, – Кутельский перевесился через перила и потрогал корпус гидроплана. Осмотрел кончики пальцев в поисках ржавчины, – Флаер из-за этих бочек я не смогу выкатить.

– Это – котлы, а не бочки.

– А мое рабочее место где?

Геолог нетерпеливо ткнул в темноту под антресоль по другую сторону флаера:

– Там и склад, и опреснитель, и генератор, и подъемник… Я ничего не трогал после Юры.

Они вернулись в дом. Абуладзе извлек из холодильника бутыль из-под воды, наполовину заполненную янтарного цвета напитком, нацедил три стакана пива.

Один подал Монике, стоявшей у кухонного стола, второй отнес севшему на стул пилоту.

– Как оно?

Девушка дождалась, пока Чарли оценит напиток. Лишь когда тот одобрительно крякнул, пригубила и, дождавшись, когда внимание мужчин сосредоточится на ней, эротично слизнула кончиком языка пену с верхней губы.

Кутельский допил стакан залпом, вскочил, наклонился за рюкзаком:

– Моя комната где?

– Справа, – отозвался Лев Саныч.

По пути Чарли зацепился рюкзаком за стеллаж, внутри что-то звонко и нехорошо звякнуло.

– Ой!

Испуганный Кутельский, не глядя ни на девушку, ни на геолога, быстро юркнул к себе в спальню.

– Еще один загадочный клоун, вы давно знакомы-то? – улыбнулся Абуладзе.

– Не. Недавно. На корабле познакомились.

Моника покраснела, словно была в чем-то виновата, и отвернулась, собираясь уходить. Геолог проводил ее плотоядным взглядом.

Потом посмотрел на формулу, застывшую на мониторе.

«Так-так. Если эта формула неправильно описывает гравитационное поведение обеих Салактион, значит геологическая модель планеты неверная. И гибсоний я ищу не там, где следовало бы. М-да. И попка хороша. И веночек из ромашек – самое то…»

Вроде бы ничего особенного, но уснуть в первую ночь на новой планете способен только обладатель кожи слона и нервов, толщиной с канат.

Кутельский не имел ни того, ни другого. Наоборот.

Ворочаясь в своей постели, Чарли вспоминал о том, как его родители в один голос твердили, что у сына чересчур тонкая душевная организация.