Дед же громко и зло доказывает какому-то невидимому собеседнику, что больно много развелось умных, дураков нет, а вот работать как надо не все хотят. Кто умные, а кто дураки и почему они работать не хотят, Ванька так и не понял. Увидев ребят, дед попросил их помочь женщинам. Мать тут же дала ведро и послала в колодец за водой.
Ребята в охотку сбегали к колодцу и раз, и другой. Колодец далеко, через пять дворов, к тому же посреди огорода, но им так не хотелось глядеть на все то, что делалось во дворе. Воды же для промывки внутренностей коровы требовалось много. Тетка Дарья их похвалила за расторопность. Потом молча стояли и ждали каких-то других указаний, но их не было. Слушали, о чем разговаривают старшие. Дед Алексей громко советовал матери, как правильно поступить с мясом, чтобы оно не только не пропало, но и для семьи была бы польза. Говорил, что мясо надо поменять соседям на хлеб, картошку, на все, что потом самим пригодится в еде. Мать, кивая, соглашалась. А куда денешься, если теперь лишилась единственной кормилицы? Она была задумчива, часто вздыхала и больше помалкивала. Глянув на Ваньку, попросила подать ей кусок старого покрывала, которым у плетня было что-то прикрыто. Ванька сдернул покрывало и... Господи!.. Там лежал паукообразный скелет теленка.
─ Ой-ё-ёй! ─ заныли ребята. ─ Те-ле-но-чек!.. ─ Стали разглядывать слепое, тонконогое, неживое существо.
─ Вот и "ой-ой!" ─ буркнул дед. ─ А ведь когда тащил из утробы, вроде бы еще пошевелился. Да что толку...
─ Куда девать-то его? ─ спросила мать.
─ Чё-нить придумаем. ─ Дед устало разогнулся. Руки у него в крови, на штанах и старых сапогах пятна крови и кусочки мяса.
С разделкой туши, а потом и обменом мяса на другие продукты провозились до позднего вечера. Ваньке было больно смотреть, как мать торговалась с соседями за каждый кусок против муки, зерна, картошки. У него страшно разболелась голова. Хотелось уснуть, позабыть обо всем. Была корова, и никогда теперь у них ее уже не будет. Душа просто разрывалась от горя...
После ссоры с матерью из-за ее николаевского гостя и смерти коровы Ванька не находил себе места. Пора бы уже обратно в Рубашевку продолжать учебу, ведь последняя четверть такая короткая, но его будто кто крепко-накрепко к Анучинке веревками привязал. Был мрачен, неразговорчив, ну точь-в-точь как мать. Той тоже не до радости: во дворе никакой живности, а к такой нищете она с детства не привыкла. Задуматься, причем крепко, заставляла и ссора с сыном. Николаевский ухажер ей нравился, она на него рассчитывала: как и Сергей, работал в торговле и мог в случае чего помочь. К тому же клялся, что влюбился с первого взгляда, пообещал с женой развестись. Да и внешностью был нисколько не хуже Сергея. А ей нравились красивые, молодые, да и тому же и с положением мужики, потому и сцепилась с Ванькой. Ведь все складывалось как нельзя лучше, но заявился сынок и все испортил. Такого еще не было, чтобы он вот так бесцеремонно влезал в ее личную жизнь. Ухажер-то теперь Анучинку за версту станет обходить, не то что в дом прийти. А если все-таки ненароком заглянет, нет, вряд ли. Ведь Ванька напрямую, паршивец, заявил, что видеть его тут не желает. Весь в батяку, а может, и в нее ─ такой же упертый. С ним надо как-то по-другому, угрозами да подзатыльниками не возьмешь. А вот на ласку он может откликнуться. Александра была вся в раздумьях. За выходку сына можно было выдрать и похлеще, но какой с того толк? Ведь убежит в Бирюч к отцу или к другим родственникам, и потом попробуй вытащи его оттуда. Да и сраму не оберешься, когда узнают из-за чего сын от нее сбежал. Нет, тут надо как-то по-иному. Как бы ни была зла, а подход нужен другой, ласковый...
Целый день Ванька будто лунатил бродил по двору, где еще больше расстраивался. Уходил к Кольке и сидел с ним на крыльце. Колька его понимал, но со своими советами не лез.
Ванька молчал до самого вечера и на второй день. Он считал, что мать его сильно обидела и вообще он ей, видно, стал совсем не нужен. Хотя ведь еще недавно было по-другому, он же это чувствовал. А тут из-за какого-то торгаша стала его мутузить. Ну, он ей еще выскажет, а коль не поймет, то вовсе уйдет. Только вот к кому? В семье отца скоро третий ребенок появится. Он опять скажет, что мать бросать нельзя, и посоветует вернуться. Вот если бы послушал отца до переезда в Анучинку, то все было бы по-другому. Ничего хорошего не могли посоветовать Ваньке и тетка Дарья с Колькой. Говорят: сам решай, чай, не маленький.
На второй день, к вечеру, мать вдруг сама затеяла разговор.
─ Ну и долго будем в молчанку играть? ─ спросила уставясь на него холодными глазами. ─ Тебе учиться надо, а ты об том, поди, и не думаешь. Как понимать?
Но Ванька не стал говорить про учебу, а сразу загвоздил главный вопрос, который его постоянно мучил.
─ Скажи, мам, за что ты меня так ненавидишь? Что я тебе плохого сделал? ─ И, быстро-быстро заморгав глазами, словно готовясь заплакать, стал дожидаться ответа. Ведь от того, что она скажет, зависело все. Вопрос этот и раньше хотел задать матери, но не решался.
Александра мрачно поглядела на Ваньку, потом опустила голову.
─ Я ведь хоть и маленький, но все понимаю... ─ почти прошептал Ванька.
─ И чево ж это ты понимаешь?! ─ удивилась мать, посмотрев на Ваньку как-то по-новому, как на взрослого.
─ Да ты сама сто раз говорила, что жить тебе мешаю... Эти слова Ванька выдавил из себя с большим трудом. Боялся, что не сдержится, разревется и никакого разговора тогда не получиться. Но ведь он все это не выдумал, он постоянно ощущал, что матери куда больше доставляло удовольствие проводить время с отчимом, а не с ним.
Сколько раз зимой и летом она уматывала к нему в Курлак, оставляя Ваньку одного! Неужели не чувствовала, как ему без нее нелегко? А за николаевского ухажера не просто вступилась, а прямо, стала лупить! Выходит, он ей дороже сына? Разве не обидно? И не известно, чем бы все закончилось, да вот корова помешала, что не вовремя стала телиться, но так и не растелилась.
─ Вон даже как?! ─ всплеснула руками мать, но не злобливо, а скорее удивленно. ─ Ну а еще что, сынок, матери своей скажешь? Ты, гляжу, только плохое запоминаешь, будто хорошего ничего и не было.
─ И хорошее помню, все помню! Приезжал из Рубашевки, а ты так радовалась, что даже в лоб и в макушку целовала. Знаешь как мне было хорошо...
Александра охнула:
