Дед ушел, а тетка Дарья сидит на небольшой скамеечке и доит. Ванька, вытряхнув из мешка овцам корм, схватил ведро и побежал к колодцу за водой. "Интересно в жизни получается", ─ думал он. Мать и тетка Дарья хоть и не родные, а все-таки считаются сестрами. По годам одинаковые. Но тетка Дарья вышла замуж за отца отчима и теперь ему вроде как стала бабкой. А мать ─ жена сына ее мужа... Но Дарья ему хоть и бабка, он все равно зовет ее теткой.
Поставив на порожек ведро с водой, Ванька вздохнул: какие же мать и тетка Дарья разные. Тетку муж, хоть он и намного старше, слушается и уважает. А вот мать и в самом деле втрескалась в Серегу. Но чем же она хуже его? Да нисколько не хуже, а даже лучше!..
Размышления Ваньки прервала тетка Дарья.
─ Вань, ты далеко-то не уходи, я уже скоро. Уходить Ванька никуда и не собирался. Он думал, что если мать очухалась, как сказал дед Алексей, то может, удастся с ней поговорить насчет учебы. Если уж откровенно, то ехать в Рубашевку не хотелось. Были на то у него и другие причины.
Наконец дойка закончилась. Передав Ваньке ведро с молоком, тетка Дарья заспешила домой кормить троих мужиков и заниматься своими делами. У нее этих дел выше макушки. Когда-то она даже позавидовала матери, у которой жизнь дюжа беззаботная. Вот бы, мол, мне такую! Хотя сама же и призналась, что жить, как мать, она бы не смогла.
С ведром молока Ванька вошел в избу и поставил ведро на лавку. Мать уже зажгла лампу, но постель так и не заправлена. А к чему заправлять, если скоро спать? В избе прибрано. Мать сидела за столом с таким видом, будто все перед ней в чем-то провинились. Однако разговор с Ванькой завела по-доброму, даже похвалила, что в трудное время он оказался хорошим ей помощником. "Может, чем подсобить?" ─ спросила как-то странно и необычно.
─ Нет, мам, ничего не надо, ─ ответил Ванька и рассказал, что корова и овцы накормлены, двери закрыты. ─ Вот молоко если разлить в горшки.
─ Это сделаю, ─ махнула она рукой. ─ Спасибо тебе, сынок. ─ Подошла к Ваньке, обняла и притиснула к себе. На глаза Ваньки навернулись слезы. Он прижал свою вихрастую голову к ее груди, что случалось редко: уж так сложилось, что он всегда был от матери на каком-то отдалении. У нее не хватало времени побыть с ним, узнать, чем он живет, что его радует, волнует...
А ведь как хорошо, когда они вместе и никто им не мешает! Да Ванька уверен, что без отчима им будет куда лучше и спокойней. Но говорить матери об этом сейчас не стоит, не поймет. Прикидывал, как бы поудобней спросить насчет учебы. Волновался ─ ребята учатся, а он сиди дома. Если бы отец узнал, то уж точно отругал бы. Мало ли, что ему не хочется ехать в Рубашевку?
Да учеба Ваньку тревожила, но было еще и то, то просто мучило. Да, именно мучило. Это началось давно, сразу после того как отец ушел из семьи, и ушел из-за матери. Она ему изменяла, говорила, что не люб ей, ─ Ванька это сам слышал. И вот, пытаясь понять, почему мать так ведет себя, Ванька пришел к нерадостному выводу: его мать-то, оказывается, "охоча на мужиков". Таких баб в Бирюче называли "гуленами". О связях матери с разными мужчинами ему пришлось услышать, когда она жила в доме на Новой Слободе. Это после неудачного председательства. Тогда она даже еду не готовила, а вот любовников к себе на ночь вроде бы впускала. Об этом добрые люди нашептывали бабушке Марфе. Даже называли, кто к ней захаживал, чтобы переспать. Бабушка и верила и не верила. "Мало ли что люди в своей злобе на бывшую председательшу могут набрехать!" ─ вздыхала. А время шло, разговоры о "нечестности" матери нет-нет да возникали. И с тех пор Ванька крепко запереживал: ну кому понравится слушать подобные разговоры о собственной матери? Расстраиваясь от злых ребячьих уколов, Ванька не раз думал, что если бы был поболе да посильнее, ох и дал бы этим "ночлежникам". Но приходилось терпеть, а к матери с такими вопросами и не подступишься.
Но вскоре у Александры появился анучинский ухажер, с которым она и раньше встречалась. И Ванька согласился, чтобы дядька Сергей стал его отчимом. Ну а теперь вот и отчима нету... Ваньку до боли в душе мучило, как поведет сейчас себя мать. Что если к ней опять зачастят "ночлежники"? Вот отчего Ваньке и не хотелось оставлять ее одну. Прервав невеселые мысли, Ванька начал было опять рассказывать чем занимался днем, но вдруг решил не тянуть волынку и прямо спросил насчет учебы. Вздохнув, мать отстранилась от него.
─ Мам, ты только не подумай, что мне так уж охота в Рубашевку ехать. Я, если надо, и учиться стану и с тобой сколь хошь побуду... ─ туманно изрек Ванька, ожидая каким будет ответ.
Александра опустила голову.
─ Учиться, сынок, надо, тут и думать неча... Вот соберу кой-какие пожитки да еду с собой ─ и поезжай в Рубашевку. Пошукаю насчет попутки. Без тебя мне будет хуже, но что делать? Не сидеть же вечно рядом со мной... Плохо, все, сынок, плохо, ─ горестно всплеснула руками. ─ К зиме не готовы, теперь вот думать надо, как заново жить станем ─ заново, чуешь? ─ Голос матери задрожал, и Ванька испугался, что снова начнется истерика . Вспомнив разговор с дедом Алексеем, сказал:
─ Корову на выгон будет Колька выводить, а местечко, где трава получше, я завтра ему сам покажу. И овцам траву он будет рвать. Ты только, мам, не переживай. ─ Ванька никак не хотел, чтобы мать опять заводила речь о том, как все плохо. Ведь кому-кому, а ему и без того ясно, что все лето жили ожиданием переезда в Курлак и зимовать в Анучинке никак не собирались.
─ Ладно, сынок, ты пока поешь, а я молоко в горшки разолью. ─ Мать пошла к загнетке. Ох, как же ласкало Ванькин слух это слово ─ "сынок", как хотелось, чтобы она почаще к нему так обращалась... Ванька принялся за еду, а мать начала разливать молоко. Между делом говорила, что с коровой-то хорошо, только вот чем ее кормить зимой? Ведь "он" так обещал, так заверял, что с кормом решит. "Он" ─ это отчим, понял Ванька. Но мать не стала продолжать эту тему, а к радости Ваньки сказала, что было бы хорошо, если б он почаще навещал ее. Ванька заверил, что обязательно постарается. И мать впервые за долгое время улыбнулась.
"Может, и в самом деле очухалась?" ─ подумал Ванька, запивая хлеб парным молоком.
А с утра мать вновь захандрила, погрузившись в уже знакомый Ваньке "отруб". Лежала, уставившись в одну точку, и молчала. В такие моменты ей говори ─ не говори, проси ─ не проси, все бесполезно. О своем вчерашнем обещании покумекать насчет попутной подводы в Рубашевку даже не вспомнила. Хорошо, что Ванька привык сам рано вставать, а то спал бы и спал. Поев хлеб с картошкой и запив простоквашей, Ванька сел на лавку поближе к кровати и стал ждать. А чего ждать-то и сколько ждать? Может, сразу и спросить? Как скажет, так и будет. Ишь как опять распереживалась, бедная! А вчера вечером вроде уже была нормальной, даже улыбалась. Вот и пойми ее...
