Вышли на крыльцо. Сергей закрыл замок и положил ключ в широкий карман галифе. Молча уселись в шарабан, и серая лошадка помахивая хвостом, потрусила в сторону церкви.

  Запряженная в шарабан лошадка, почувствовав, что никто ее не подстегивает и не понукает, перешла на тихий шаг изредка, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, как бы интересуясь, почему это ездоки не спешат?

  А Ермильевна и молодая пара и в самом деле не спешили: каждый думал о только что состоявшемся нерадостном разговоре, и в душе у каждого осталась какая-то неудовлетворенность и недосказанность.

  Александра, об этом уже не раз говорилось, была по характеру вспыльчивой, могла в запале обидеть кого угодно, даже самого близкого человека и привыкла чтобы только ее слушали и ей подчинялись. Ермильевна совсем не такая, она много думает и переживает, прежде чем накопившуюся в душе боль кому-то высказать. А поделишься-то не с каждым ─ вот зачастую эта боль так и оставалась при ней. Между тем племянница была отходчива и умела после того, как крепко испортить настроение, скажем, той же тетушке, так умильно и трогательно потом к ней подтатариться, что та, повздыхав, старалась забыть прежние обиды. Так было всегда.

  Вот и сейчас первой подала голос Александра. Пододвинувшись поближе к Ермильевне и обняв ее, заговорила так ласково, ну прям голубкой заворковала.

  ─ Тетушка, миленькая, ну перестань дуться, не такие уж мы плохие! Ведь знаешь, что я тебя люблю больше всех на свете. Погляди мне в глаза и скажи, что тоже любишь свою глупую Саньку. Ну, погляди!..

  И Ермильевна начала понемногу оттаивать. Глубоко вздохнула:

  ─ А зачем же тада мне нервы трепать?

  ─ Уж так получилось, но поверь, все обладится и будет как ты хочешь.

  ─ А кого ишо-то любишь? ─ Ермильевне в радость, чтоб она назвала Ванюшку. Александре того и надо: тут же всхлипнула, что сыночка своего любит, Сергея тоже, но больше всех тетушку.

  Ермильевна пристально посмотрела на племянницу и притихшего Сергея.

  ─ Скажу опять, и ты учти: Ванюшка в Анучинку уезжать не хоча. Помолчав, спросила Сергея: ─ В самом деле или выдумал, что он не дюжа станя супротивничать?

  ─ Сережа к любому подход найдет! ─ протараторила Александра.

  ─ Не тебя спрашиваю! ─ осадила ее Ермильевна.

  ─ Его бы надо свозить в Анучинку. Есть у меня одна мыслишка... ─ протянул парень.

  ─ И когда свозишь? ─ спросила Ермильевна.

  ─ А хоть бы прямо и сёдня. Заберем и поедем, а завтра к вечеру привезем. Скажем: забирать супротив твоей воли не станем. Пускай знает и не боится.

  ─ Что за мыслишка, почему я не знаю? ─ недовольно зыркнула Александра.

  ─ Потом, потом! А вам, Ермильевна, только и сказать Ване, что так надо. Прокатись, мол, с мамой всего лишь на одну ночку в Анучинку?

  Так и не разобравшись, в Сергеевых задумках, Ермильевна согласно кивнула.

  ... Мишку и всю дядькину детвору Ванька увидел игравшими с другими ребятами на школьной площадке. Предупредив Мишку, как старшего, что скоро мать позовет всех обедать, Ванька вернулся к дядьке ─ отпроситься сбегать к дому, куда уехали бабушка с мамой и дядькой Серегой. На удивление, тот сразу согласился.

   ─ Ладно, беги, ─ хмыкнул добродушно. ─ Только, чтоб никуда окромя, понял?

  ─ Понял-понял, ─ обрадовался Ванька и побежал вдоль Новой Слободы к Сидорову пруду. Но посреди широкой улицы он увидел Витьку Толкачева. Тот не спеша срезал ножичком грибы-опятки и складывал их в чашку. Маленькие опята обычно появлялись после теплых летних дождей. Они душисты и вкусны, особенно жареные. Ванька их тоже не раз собирал, а бабушка поджаривала. Витька, как обычно, молчаливый и деловитый. Вообще-то Ваньке с ним всегда интересно, даже, когда они ничего не делают, а просто вместе сидят и молчат.

  Для Витьки у него сейчас такая новость, что тот, не умеющий плавать, ахнет. Интересно ─ поверит или нет? Решил не бежать к дому, а побыть с Витькой. Ведь когда бабушка с матерью будут возвращаться, он их все равно увидит и вернется с ними.

  Витька Ваньку встретил спокойно и продолжал как ни в чем ни бывало заниматься своим делом ─ срезать шляпки у малюсеньких опят и класть их в чашку. Ванька стоял, а Витька с ним даже не разговаривал. Потом, будто сам себе, сказал, что это мамка грибы увидала и послала их собрать. Они с грибами или супец сварят, или поджарят. Жареные опята так вкусны, что язык проглотишь. Вечно голодный Витька потянул носом и сглотнул слюну. Он уже с полчашки насобирал этих чуть-чуть липких, горбатеньких, вылезших ночью из земли грибов.

  Ванька собрался сообщить о себе, но Витька опередил.

  ─ Ты чё, ─ спросил, ─ с мамкой насовсем от нас уезжать собрался?

  ─ Откуда взял? ─ удивился Ванька.

  ─ Люди гутарят, что ваш дом тоже в Анучинку скоро увезут.

  ─ Брешут люди, никуда я не еду. Я бы тебе сказал.

  ─ Мне без тебя будет плохо, ─ признался Витька.

  ─ Мне тоже, ─ вздохнул Ванька и решил наконец поделиться с другом новостью.

  ─ Ты знаешь, ─ сказал он, подсев ближе к Витьке, и помолчал, чтобы покрепче удивить его.

  ─ Ну? ─ промычал тот. ─ Чего "знаешь"-то?

  ─ Я плавать нонча научился.

  ─ Ври больше, ─ как-то равнодушно отреагировал на новость Витька и даже не глянул в его радостные глаза.