Отвернувшись, бабушка стала кончиком платка вытирать глаза.
─ Потом как-то по-детски беспомощно и жалобно призналась:
─ Я ж без тебя, Ванечка, тут совсем пропаду..."
─ Я туда сам не поеду! ─ отрезал Ванька решительно. ─ Останусь в Бирюче! Батяка говорит ─ живи у меня! Но я хочу с тобой. ─ Ванька прижался к бабушке, обнял ее и, плача, стал просить, чтоб не отдавала его матери.
─ Ну не реви, Ванечка, не реви! ─ совсем разволновалась бабушка. ─ Да разве ж я против? Потому и переживаю, что не все так просто!.. ─ Стала объяснять, что сама она старая и больная, а вдруг да что случится? Мать есть мать, с ней ребенок, хоть и без отца, но считается полсиротой, а с отцом, но без матери ─ сиротой. И дом ведь тоже нельзя тут без присмотра оставлять. В нем кому-то жить надо, а кому? Обнимая Ваньку, бабушка говорила, что хочет жить с ним, что, возможно, так оно и будет, но надо упросить мать.
Разговор Ваньки с бабушкой был долгим...
На другой день Ванька побежал к отцу. Дорогу на Моховую он изучил настолько, что мог днем и ночью, огородами и задами, по мосткам и подсохшим тропкам через речку Битючку запросто пройти туда с открытыми и закрытыми глазами. Ванька рассказывал отцу о разговоре с Ермильевной сумбурно, перескакивая с одного на другое, волнуясь и переживая.
Тимофей слушал, не перебивая, а когда Ванька буркнул, что с матерью лучше всего поговорить втроем: бабушке, батяке и ему, покачал головой.
Ванька насторожился:
─ Ты чево, бать? Ведь так-то лучше?
─ Эх-х, да не захочет она со мной разговаривать? Тем более, о тебе и о доме?
─ А почему?
─ Да я уже и просил, и умолял отпустить тебя ко мне ─ бесполезно. знаешь, лучше и ты не лезь в это дело. А вот бабушка, раз уж она тебя так любит и жить без тебя не может, пускай попробует. Это не помешает.
─ А я-то думал... ─ почесал голову Ванька.
─ Ты, Ваня, плохо знаешь свою мать. Она уж если что решила ─ не переубедишь. Может, дай-то бог, у Ермильевны что получится. Посмотрим, посмотрим... Вот ее я обязательно попрошу не тянуть с этим разговором. Она меня всегда понимала...
Слова отца Ванька в тот же день передал бабушке. Та согласилась, что втроем уламывать мать нет никакого резона: разобидится и все равно сделает по-своему.
Прошло несколько дней. Мать из Анучинки не приезжала, и Ванька о грядущих семейных проблемах стал понемногу забывать: в каникулы чем только не приходилось заниматься. Но изрядно докучал дядька Левон, у которого просьба всегда одна ─ посидеть с ребятишками. Их у него трое, старший ─ Колька. И ведь попробуй откажись, коли дядька сам с ним Ванькой возился, когда он был совсем маленьким. А иногда дядька брал Ваньку купаться на Черное озеро ─ бабушка его одного купаться ни за что не отпускала. А еще дядька Левон подстригал Ваньку наголо старой ручной машинкой, которую брал у соседей. Когда начинал подстригать, Ванька, стиснув зубы, терпел. Машинка была до того стара, что часть волос подстригала, а часть выдергивала с корнем. Если заноешь ─ получишь от дядьки вдобавок подзатыльник, а стрижку он все равно закончит, да потом еще и попросит посидеть с его ребятней.
...Весь день нещадно палило солнце. Мужики вернулись с поля уставшие и грязные. Дядька Григорий и еще двое соседских решили перед ужином сходить на Черное озеро и смыть после дневного зноя пот и пыль. Дядька Левон с ними почему-то не пошел. Услышав про купанье, Ванька стал приставать к бабушке, чтобы та упросила дядьку Григория взять и его с собой. Тот нехотя согласился. Прихватив полотенца и мыло, мужики шли к озеру не спеша, курили и судачили о чем-то своем. Ванька шел поодаль, чтоб не мешать их разговору. Так уж заведено: если старшие разговаривают, мелкоте рядом крутиться не положено. За надоедливость могут и уши слишком любопытным надрать. Ванька все это понимал и порядок соблюдал.
Вот и озеро, самое широкое, чистое и глубокое в округе. Купавшихся и загоравших не так уж и много. В основном кучковались на противоположном, травяном берегу. Мужики быстро разделись и шумно, с криками бултыхнулись в воду. Намылившись, поныряли и поплавали, а выйдя на берег, давай забивать в карты. Ванька между тем сидел и послушно ждал своей очереди. Ему команды купаться пока не поступало. Но вот подобревший после омовения дядька кивнул:
─ Ну, чё сидишь-то? Снимай штаны да пошли.
Ванька штаны сразу же скинул, а дядька взял его за руку и подвел к воде. Когда Ваньке стало по колено, дядька отпустил его и строго-настрого предупредил, чтоб дальше ни шага, ни полшага. А сам, подняв кучи водяных брызг, размашисто поплыл на другой берег. Он и отплыл-то еще всего ничего, Ванька решил хоть чуточку шагнуть дальше. Ведь там, где стоял, если даже пузом ляжет в воду, она его полностью не скроет. Сделал один шаг, а вот вторым уже не почувствовал под ногой дна и, судорожно набрав в себя побольше воздуху, стал погружаться в воду по самую макушку. Ощутив, как верх стриженой головы защекотала водяная зыбь, Ванька попытался как-то выпрыгнуть и позвать на помощь, но ноги и руки дергались вразнобой и, хлебнув ртом воды, он, сцепив зубы и закрыв глаза, стал уходить на глубину. Нестерпимо застучало в висках, сдавило уши, а голова так просто трескалась... Сколько все это продолжалось, Ванька не помнил. Он вдруг почувствовал, как чья-то сильная рука схватила его подмышку и рывком вытянула наверх. Продрав глаза, Ванька с кашлем сделал глубокий вдох и увидел своего спасителя. Им оказался молодой еврей Виньяха, живший с семьей в Бирюче. Виньяха, между тем, вынес Ваньку на берег, посадил на траву, легонько похлопал ладонью по спине и молча ушел к своим.
Придя в себя, Ванька натянул штаны и огляделся. Дядька как раз подплыл к противоположному берегу. Как Ванька тонул и как проходивший мимо Виньяха вытащил его, он, похоже и не видел. Ванька отошел подальше от озера и стал глядеть на воду, где только что едва не утонул. Когда дядька приплыл, он промолчал и молил Бога, чтоб и Виньяха никому не рассказал о случившемся. Вообще-то все произошло так быстро, что никто ничего не заметил.
Наигравшись в карты, мужики еще раз искупнулись, оделись, свернули по цигарке махры и, дымя табаком, тронулись в обратный путь, оживленно о чем то между собой рассуждая.
