Олугбаде заставил меня надавить на рукоять сильнее. И еще раз. Но нож так и не коснулся шеи императора.

Между кожей и лезвием оставалось пространство толщиной в волосок: тонкий невидимый барьер, который не могла разрушить никакая сила.

Олугбаде усмехнулся, отпуская мою руку. Нож со звоном упал на пол.

– Ты знаешь, что это, Тарисай? – спросил он, показав на маску льва.

После моей неудачной атаки одна из полосок на обсидиановой гриве начала тускло светиться.

– Маска, – ответила я неуверенно и заметила на ней вырезанное слово «Оба». – Из-за нее я не могу вам навредить?

– Нет! – Олугбаде рассмеялся. – Маска – всего лишь доказательство моего права на трон Аритсара. Доказательство внутреннего могущества. Каждая полоска на гриве льва символизирует смерть, которой я не могу умереть. А убить меня, – добавил он, – во всем Аритсаре – нет, во всей вселенной! – могут только люди, находящиеся сейчас в этой комнате.

Император показал на группу из одиннадцати мужчин и женщин, которые сомкнулись вокруг него, явно желая защитить от меня.

– Я не умру, пока это тело не разрушит старость. Такова сила Луча, дитя. Она была у моего отца, а теперь есть и у моего сына. Только Совет Одиннадцати может убить Лучезарного, которого оберегают небеса. И никто не сможет пробиться сквозь барьер. – Он холодно улыбнулся. – Даже твоя умная Леди.

Песенка, услышанная от караванщиков в Суоне, эхом отдавалась в моей голове:

– Совет Одиннадцати? – выпалила я. – Почему все вокруг постоянно об этом говорят?

Я могла бы услышать, как падает перышко. Придворные, которые уже вернулись на свои места, смотрели на меня, разинув рты.

– Ты хорошая актриса, Тарисай из Суоны.

– Не думаю, что она играет, – сказал бледный мьюец в клетчатой мантии, поглаживая рыжую бороду. Он оглядел меня глубоко посаженными зелеными глазами с некоторой долей веселья. – Великий Ам. Леди гениальна.

Олугбаде все еще усмехался, хотя теперь его смех казался несколько натянутым.

– Не говори ерунды, Таддас.

– Нет, вовсе не ерунда, а действительно гениальна. – Таддас покачал головой. – Подумай только: Леди знала, что каждый ребенок должен быть чист сердцем. И вырастила дитя в полном невежестве относительно императорского Совета. Если мы не докажем, что она только изображает наивность, то по закону обязаны представить ее принцу Экундайо. Дьявольский план, это точно, однако оригинальный.

– Мальчика она увидит только через мой труп, – прошипела женщина рядом с Олугбаде.

Ее продолговатое лицо с острым подбородком напоминало наконечник копья. Глаза-бусины переводили взгляд с меня на императора. Судя по акценту, она была из Ниамбы, соседнего с Олуоном королевства, где люди умели предсказывать будущее по звездам.

– Олугбаде, ты и близко не подпустишь девочку – нет, это существо – к нашему сыну.

– Таков закон, – вмешался Таддас. – Божественный закон, Навуси. Она ополоснула руки. Нам как минимум стоит проверить, есть ли у нее Дар, иначе мы не сможем избавиться от нее, не нарушив правил…

– К демонам правила, – огрызнулась Навуси. – Если Экундайо возмет это отродье в Совет, Луч не сможет его защитить. С тем же успехом мы можем собственноручно отправить принца на смерть.

– Ты уверена, что такова судьба?

Женщина помедлила, поджав губы.

– Звезды мне ничего подобного не предсказывали, – признала она. – Но девочка – отродье той женщины.

Таддас вздохнул.

– Если мы откажем ей, то нарушим священные традиции. Совет Дайо будет проклят навечно. Вот что ты предлагаешь?

Навуси яростно вцепилась в подлокотники кресла, глядя на меня пронзительным взглядом.

– Убийство у нее в крови, – прошептала она, и я вздрогнула.

– Похоже, – сказал чей-то мелодичный голос, – нам нужно решить, говорит ли девочка правду. Возможно, мне стоит ее проверить?

Говорила женщина, полулежавшая на диване рядом с Таддасом. Она являлась уроженкой Суоны – самый чудесный человек, которого я когда-либо видела. Ее кудри оказались сострижены почти полностью, а на высоких темных скулах блестела золотая пудра. Вдоль носа и на веках у нее были нарисованы белые точки, а с изящной шеи свисал медальон в виде пеликана: такой носили жрецы Ама.

– Я Мбали, – представилась она. – Подойди, Тарисай.

Татуировка на ее подбородке означала, что Мбали – гриот. Я читала о них в исторических свитках: гриоты были песенниками-сказителями, знали множество преданий и легенд и считались наиболее почитаемыми из жрецов Ама. Когда я приблизилась, Таддас положил руки на плечи Мбали, будто думал, что я на нее нападу.

Она взяла меня за подбородок, заставляя посмотреть в ее черные глаза, похожие на два зеркала.

Я обмякла, как и всегда при чьих-то прикосновениях. Вдруг у меня закружилась голова, и перед глазами поплыло. В борьбе за контроль я дотронулась до руки Мбали, пытаясь украсть ее историю. Но ментальные щиты жрицы были словно сделаны из алмаза. Ее разум дал отпор… и победил.

Мое сознание наполнило спокойствие – будто дым накрыл пчелиный улей. Руки безвольно повисли по бокам.

– А теперь, – сказала Мбали, – мы узнаем правду. Тарисай, твоя мать послала тебя сюда для убийства императора?

Я не смогла бы солгать ей, даже если б захотела.

– Нет.

Все с облегчением зашептались.

– Очень хорошо, – продолжила жрица. – Значит, она послала тебя сюда для убийства Экундайо, наследного принца Аритсара?

– Никогда о нем не слышала, – искренне ответила я. – До сегодняшнего дня.

Мбали просияла, погладив меня по щеке.

– Хвала Аму, – выдохнула она. – Даже представить больно, что Леди могла использовать в своих целях ребенка. Если твоя душа чиста, мы постараемся, чтобы она такой и осталась.

Я огляделась. Сила Мбали могла убедить почти любого скептика. Лица мужчин и женщин, только что враждебные, теперь смягчились от любопытства… за исключением Олугбаде и Навуси, которые до сих пор смотрели с недоверием.

– Неважно, насколько она невинна, – заметила Навуси, вздернув подбородок. – Она не может присоединиться к Совету принца без Дара.

Олугбаде кивнул.

– Леди не божество, она не сумела бы спланировать рождение ребенка, наделенного Даром, – он слегка наклонился и снисходительно улыбнулся. – Видишь ли, есть разница между обычным талантом и Даром. Последнему нельзя научить: это мощная способность, которая сопровождает младенца с первого дня жизни. Мало кто обладает Даром… Тем не менее, чтобы все было по закону, мы разрешаем тебе попробовать. Леди научила тебя декламировать стихотворения наизусть? Это довольно популярно! – Олугбаде усмехнулся. – Или… дай угадаю: ты жонглер. Или укротительница гиен.

– Матушка ничему меня не научила, – возразила я. – Но я могу видеть ваши воспоминания.

В комнате вновь воцарилась тишина. На лица придворных вернулся страх.

– Ты имеешь в виду, – произнес Олугбаде медленно, – что можешь представить то, что, по твоему мнению, случилось в прошлом. Истории, которые скармливала тебе мать.

Я отрицательно помотала головой.

– Я же говорю, Леди ничего мне не рассказывала. И мне не нравится возвращаться на целые годы назад, от этого болит голова.

– Почему бы тебе не показать нам что-нибудь? – предложила Мбали.

Я коснулась ее щеки, а она дотронулась до моей. Кожа жрицы была гладкой и прохладной, только татуировка на подбородке пульсировала жаром. Я закрыла глаза. Первое воспоминание, которое я нашла, произошло сегодня утром. Таддас склонялся над Мбали, тепло улыбаясь. Его борода щекотала ей шею. Потом его губы коснулись ее рта и…

Я отшатнулась, распахнув глаза.