– Не мог заснуть.
– И что ты делал?
– Я… сидел здесь, смотрел на тебя.
– Это не честно смотреть на людей, когда они спят! Это неправильно, так нельзя делать!
– Прости, я сначала хотел уйти, но когда ты спишь, ты такая…
Снова ее раздражение растворилось в его любви как горстка соли в воде. Она улыбнулась, выбралась из-под одеяла и перебралась к нему на кресло.
– Что всю ночь просидел?
– Нет, потом я пошел к Марго – ей что-то приснилось, она заплакала так жалобно. Побыл у нее, хотел сюда вернуться, но побоялся тебя разбудить. Когда входишь в комнату, где человек спит, словно проделываешь собой дыру в его сне, и сон пугается и начинает сквозь эту дыру утекать, даже если ты очень тихо себя ведешь и не шевелишься, само присутствие неспящего мешает тому, кто спит. Поэтому я пошел на кухню и сидел там, читал.
– Почему ты не спал?
– Когда волнуюсь или о чем-то думаю неотвязно, не могу заснуть.
– О чем?
– Много о чем, так не расскажешь.
– Скажи, что было вчера? Почему ты был таким? Ведь ты доверяешь им, они любят тебя, да они… они просто боготворят тебя…
– Знаю. Прости, я вел себя…
– Ты был в каком-то воспоминании… тяжелом, да?
– Да, прости.
– Прощу, если расскажешь, – пора было пускать в ход клещи. – Давно это было?
– Пять лет назад. Тогда… я тогда… в общем, первый раз собрался жениться. Все очень странно было и плохо закончилось.
– Вы расстались.
– Нет, совсем плохо. Ладно…
Артур очень коротко, тщательно выбирая слова, рассказал ей про Кэт.
– Господи, как же… Она… послушай, разве она тебя любила?..
– Она словно пыталась ухватиться за какую-то соломинку, так меня обо всем расспрашивала, что и как будет, словно надеялась на что-то, но я, видно, не смог оправдать ее надежды… Я, наверное, все делаю как-то не так, меня поэтому невозможно любить, ну еще как брата или друга, может быть, а вот… Ну что ты?
– Нет! Нет-нет-нет! – Эммануэль прижалась к нему и сквозь всхлипы сдавленно повторяла свое «нет», потом вдруг отстранилась от него, словно вспомнив что-то такое, что изменило ход ее мыслей, посмотрела ему в глаза, снова обняла. – Так не может быть! Это несправедливо! Так быть не должно! Ты лучше нас!
– Маню, разве можно так? Как можно решить, кто лучше кого.
– Я могу для себя решить! Помолчи! – она закрыла ему рукой рот. – Я знаю, что ты лучше меня, ты лучше Роланда и еще многих моих знакомых! Тебе, наверное, в детстве такое часто говорили, – она осторожно пыталась разворошить тот пепел, который покрывал его боль, пытаясь расчистить от него свою догадку. – Ты делаешь не так, говоришь не так, одергивали, даже когда ничего плохого не натворил, да?
– Всех так воспитывали.
– Знаешь, я однажды случайно разговорилась в кафе с женщиной, немолодой уже. Она сказала, что жить с нелюбимым мужчиной это преступление, непростительное, и самое ужасное в том, что эта нелюбовь может переноситься и на детей, особенно, если они похожи на того, кого она не любит. Она сказала, что теперь уже не может ничего исправить, что ее сын вырос, и теперь она видит все последствия своего преступления.
– Мы вчера говорили об этом…
– В последнее время мне все говорят об этом! Я раньше не понимала, насколько все это может быть серьезно, Артур, только сейчас начинаю. Не знаю, что будет между нами, не хочу тебе врать. Ты готов ждать и терпеть все это?
– Да. Но мне не нужно ничего терпеть… это тебе приходится… Обещай быть честной с собой и со мной, и не бойся огорчить меня, если что-то хочешь сказать, – ложь гораздо хуже.
Чувствуя вновь подступающие слезы, она прижалась лбом к его лбу, его глаза слились в один, большой и видящий насквозь…
– Я…– начала она.
Он едва заметно покачал головой, не давая ей соврать.
– Я хочу любить тебя, – поправилась она, вкладывая, кажется, все это желание в поцелуй.
Предисловие in transitu. Фрагмент 3
Иногда вдруг мне становится очень тяжело. Как правило, накатывает беспричинно. Я вдруг обнаруживаю, что все обессмыслено, что рутина, обыденные обязанности и моя собственная лень и несобранность обкрадывают меня каждый день, съедая плодотворное время, что моя жизнь не удалась, что нет в ней радости, что мои попытки сделать что-то хорошее провалились. Я могу часами слоняться по дому, пытаясь взяться за какие-то дела, но так ничего и не сделав. Я пытаюсь подобрать утешения, как ключи к замку, чтобы открыть дверь и выйти из этого сумрака, но у меня не получается. И почему-то верное решение не приходит мне в голову сразу, наверное, так нужно, чтобы я накопила нетерпение. И вот, наконец, появляется спасительная мысль о тайном убежище, о том, что мне всегда интересно, о том, с чем я не разлучаюсь ни на день в своих мыслях. И я наливаю чашку кофе и иду к своему столу. Иногда я просто читаю то, что написала до этого, иногда сразу начинаю записывать новые мысли и пришедшие образы, иногда составляю или меняю планы, но как бы там не было, с белого листа на меня льется свет, спасающий, утешающий. И вот я снова радуюсь и волнуюсь, плачу и дрожу, все обретает краски, все начинает жить, и я благодарна этой своей другой жизни. У меня есть то, что есть не у каждого.
Память о прошлых грехах
– Новости! Цоллерн подал на меня жалобу в городское управление, требует независимой оценки состояния коммуникаций – так ли они нуждаются в ремонте, и раззвонил уже об этом, где только мог. С каким рвением он укорачивает себе жизнь!
– Мерль!
– Я с ним разберусь!
– Не стоит кидаться такими заявлениями!
– Вот увидишь! Он не доберется до меча раньше меня! Спишу все на Город, и еще полицию подниму на поиски! Мне надоел этот п..бол! Да одного того достаточно, что он сын человека, из-за которого погибла моя сестра! Что молчишь? Неужели в тебе нет ни малейшего желания отомстить?
– Но ты же сам сдал ее отцу, Мерль! Ты шпионил за ней, а потом шел докладывать!
– Ты что – не понимаешь? Я хотел уберечь ее! Я знал, что их отношения закончатся плохо!
– Благодаря тебе, Мерль!
– Откуда мне было знать, что Бернар…
– Кого ты сейчас обманываешь, Мерль? Ты прекрасно знаешь, чьих рук это дело.
– Я не верю в это, Дориан! Это всего лишь твои домыслы, потому что у тебя в голове помутилось от горя. Не мог он! Тем более в машине кроме нее был ты…
– Не мог? А мама, Мерль? Кто подстроил ту аварию?
– Кто?!
– У него были подозрения, видимо, он их как-то решил, и не в нашу пользу.
– Говори.
– Мама раньше была с другим человеком, и отец подозревал, что мы с Арианой не его дети, т.к. родились на два месяца раньше… Вот в тебе он был уверен на все сто, и не зря… Ты похож на отца, но ты не он – тебе такое легко не дастся. Не торопись с решениями, Мерль, что тебе эта жалоба? Пока-то они соберутся, пока найдут организацию, которая будет проводить эту оценку, кстати, этот выбор можно будет оспорить…
– Ладно, подумаю об этом.
– Да, подумай, и отвлекись пока, сходи кино посмотри, ты какой-то слишком взбаламученный…
– Пойдем вместе?
– Нет, извини, от этого у меня потом голова разболится надолго… Лу позови.
– Ха, его теперь дома не видно, не пойму – то ли он прячется от меня, то ли впрямь ищет этого гаденыша… Что-то он там себе кумекает, совсем отбился, ты бы поговорил с ним, как-то выяснил, что у него в башке.
– Хорошо, поговорю, когда увижу, обещаю.
_______
За последние пятнадцать минут Луи Пеллерэн смотрел на часы не меньше двадцати раз. Все остальное время он смотрел на портьеры, закрывавшие небольшой кабинет от общего зала ресторанчика. Наконец, разбив их рукой, словно саблей, вошел мальчишка.
– Думи, я решил, что ты не придешь! Мы так давно не виделись, я себе просто места не находил?
– Ну, поехал искупаться, чего ты? – он плюхнулся на засаленный диван рядом с Луи.
– Я боялся за тебя, скучал по тебе. Раньше я не страдал, а теперь…
