Голос был слабым, монотонным, но Артуру казалось, что он видит все это как свои воспоминания.

– Я открыл глаза и увидел свет из угла, и вспомнил, что до этого постоянно видел черную пасть, я пытался отодвинуться от нее, закрыть руками лицо, но ничего нельзя было сделать, она была вокруг, я висел посреди пропасти в темноте. Свет был от маленькой лампы в углу комнаты. Пытаясь разглядеть, я понял, что лежу где-то в тепле и тишине и страшно хочу жрать. Человек приблизился ко мне, это оказалась женщина, я не мог назвать ее ни старой, ни молодой, она была очень некрасивая, толстая и вся в розовых бородавках, а голос у нее был хоть и хриплый, но добрый, и глаза веселые. Она улыбнулась мне и принесла чай, пахнущий травой. Я хотел поднять руку, взять чашку и не смог. Я заржал. Она тоже хмыкнула, присев на постель, мы с ней смотрели друг на друга и смеялись, потом она подняла меня, подпихнула мне под спину подушку, взяла мои руки и вложила в них теплую чашку. Я пил, и мне все было так чудно, будто я с луны свалился и совсем не знаю, как здесь все…

Она кормила меня, поила, обтирала меня какими-то жидкостями, а я только лежал и наблюдал за ней или дрых. Иногда к ней кто-то приходил, тогда она задергивала занавески у моей постели, я слышал тихие голоса, постепенно я понял, что она продает что-то –лекарства или наоборот яды. Потом я смог сидеть, я по-прежнему ничего не делал, но однажды она подошла ко мне с глиняной миской, в которой были какие-то семена и попросила выбрать почерневшие и скрюченные. Конечно, я взялся за дело, но скоро устал и закимарил с миской на коленях. В следующий раз я сам спросил, чем ей помочь, и она дала мне растирать какой-то зеленый порошок, сказав, чтобы я не вздумал его лизнуть. Я перетирал его сколько хватило сил.

Потом я смог вставать, поправился, и мы с ней вместе занимались ее всегдашней работой – готовили из растений порожки, мази, настои. Я многое узнал от нее, все было удивительным, я словно попал в сказку, где все было возможно. Можно было замедлить или ускорить время, исцелить или заставить медленно чахнуть, можно было умереть и воскреснуть, приворожить кого угодно. Она любила повторять, что только любовь не подчиняется нам, а все остальное – подвластно. Приворожить можно надолго, но если любовь не вспыхнет, привязанность вскоре выродится, выгорит в мучение.

Я долго прожил у нее – несколько раз была зима, она любила зиму, особенно дни, когда нельзя было выйти на улицу из-за ледяного ветра. В такое время мы рано ложились спать, потому что успевали сделать все, что наметили, не отвлекаясь на посетителей, и перед сном она давала мне какой-нибудь шарик. Если я болел, он помогал поправиться, а если нет, просто приносил сны. В этих снах мы уносились очень далеко, иногда каждый сам по себе, иногда вместе – это были классные места и такие приключения, что я ждал их повторения и упрашивал ее снова устроить нам прогулку по другим мирам. Она смеялась и говорила, что если часто уходить глубоко в сны, жизнь будет казаться слишком скучной, а это хреново.

Однажды она вернулась домой и сказала мне собираться. Вещей у меня почти не было, только те, что на мне, но она сказала, что я должен взять с собой ее лекарства на всякий случай, а остальное и так всегда при мне – в голове и сердце. Я спросил, куда мы пойдем, и она ответила, что отведет меня туда, где я буду в безопасности. Я не чувствовал, что мне что-то угрожает, но замечал, что она тревожилась в последнее время. Я сказал, что ничего не боюсь, и пусть даже я сдохну, но не хочу разлучаться с ней. Она села рядом со мной и засмеялась. «Дать тебе отворотное зелье?» – спросила она, и я ответил, что любовь ей неподвластна. «Это верно, – согласилась она, – как верно и то, что живем мы не только для себя, и что наши судьбы сплетаются с судьбами других людей».

Она встала позади меня, положила руки мне на голову и велела закрыть глаза. И я увидел то, о чем она говорила. Я был в каком-то большом саду, там было много народу и каждый был занят чем-то своим. Я разглядывал их, пытаясь понять, зачем я здесь, а потом я начал видеть, что всех нас накрывает одно большое прозрачное покрывало из разноцветного воздуха, я поднял руки и всколыхнул это покрывало, и волны, радужные переливающиеся волны, разошлись от меня по всему покрывалу, я словно увидел весь мир, все человечество, и колебания этого покрова коснулись всех – кого-то больше, тех, кто был рядом, кого-то меньше, но всех, каждого в мире. Кто-то совершил движение, и я почувствовал колебания этого цветного воздуха, докатившиеся до меня и всех остальных. Я понял, из чего состоит это покрывало – это были… мысли и чувства… людей…

Последние слова он произнес уже внутри сна.

Мальчишка приоткрыл дверь, прислушиваясь к голосам, доносившимся из столовой.

– Есть арабское предание, будто меч изобрели иудеи, а место, где первый меч был выкован – гора Касиум в окрестностях Дамаска, она прославилась в исламском мире своей сталью, а еще, по легенде, именно на этой горе Каин убил своего брата. Наш меч явился нам как «похороненный меч», такой в средневековых легендах часто символизирует наследство, которое предстоит отвоевать, проявив доблесть и чистоту помыслов. А на востоке меч традиционно является символом духовного поиска, возможно, слова Христа «не мир я принес, но меч» об этом же, о той внутренней войне, какую постоянно ведет искатель истины.

– Этот меч хочет не только внутренней войны, так мне показалось.

– Да, он активная сила, как знать, может, действительно, он так влиял на честолюбивого безумца, положившего всех своих людей в Ронсевале. Помнишь, говоря о мече, он в перечисляет то, что завоевал: Анжу с Бретанью, Мэн и Пуату, норманов, Прованс и Аквитанию, ломбардов, фламандцев, баварцев… и еще полмира. Меч влек его по пути кровавых побед, привел к смерти, а сам не захотел погибать.

– Странно, что этот человек стал таким героем для Европы.

– Герои в то время были очень нужны, и они возникали из любого намека на подвиг, это сейчас их принято унижать и уничтожать, а тогда… Ничем, возможно, не выделяющийся граф бретонской марки Хруодланд участвовал в сражении, где франки потерпели сокрушительное поражение. Россказни, народные героические сказания, чья-то свободная фантазия, а может, и заказ – и он превращается в героя, даже в супергероя! Жеста о Роланде самая популярная из всех песней о деяниях.

– Мы с отцом были как-то в Галле, там на площади стоит памятник Роланду. Нам сказала экскурсовод, что подобные фигуры есть еще в Бремене, Дубровнике и еще каких-то немецких городах.

– Есть-то они есть, – усмехнулся Роланд, – только экскурсовод не сказала вам, а может быть, и сама не подозревала, что к Хруодланду, прототипу графа, и к персонажу «Песни» эти фигуры отношения не имеют. Они увековечивают другую фигуру, не менее популярную в истории западного мира – фигуру палача, или фигуру карающей власти!

– Неожиданно! Это правда?

– Вероятнее всего – да. На изображениях Хруодланда его обязательным атрибутом кроме меча был Олифант, знаменитый рог рыцаря, а немецкие «роланды» его не имеют, а еще на некоторых из них – короны, что тоже никак с героем «Песни о Роланде» не вяжется. В руках у немецких статуй длинные двуручные мечи – именно такие мечи раньше отсекали пойманным преступникам конечности и головы. Поначалу в тех местах, где вершилось правосудие, устанавливали просто меч, позднее – шест со щитом или гербом города, а к десятому веку появились статуи рыцарей. А поскольку земля там была пропитана кровью, то часто и называлась «красная земля», по-немецки «рот ланд» – название, которое превратилось в имя изображенного рыцаря. Под влиянием входивших в моду французских легенд, «ротланд» сросся с образом Роланда. В общем, то, что рыцарь оказывается палачом, на мой взгляд, – символично…

– И невесело… – Хильда, последние несколько минут смотревшая через плечо Роланда на приоткрытую дверь в комнату Доминика, вдруг заторопилась. – Извини, я пойду, мне нужно записать кое-что…