Она ушла наверх.

_______

Мальчишка открыл дверь и демонстративно направился на кухню. Достал пачку крекеров и не спеша пошел обратно.

Роланд, скривив рот в невеселой усмешке, рассматривал его.

– Странно, что они тебя упустили, оставив всего-навсего узоры на физиономии, – сказал он, когда Доминик проходил мимо его кресла. – Я было отнесся к Мерлю как к человеку серьезному… на его месте я бы уже давно с удовольствием тебя пытал.

– Можешь попробовать на своем, ты, вроде, хотел в самом начале нашего знакомства.

– Сейчас в этом уже нет необходимости, у меня другой путь – без посредников.

– Ох.еть! Круто!

– Твое бестолковое использование обсценной лексики лишает это выразительное средство языка его настоящей силы.

– Чё?

– Присядь, ужасный ребенок, – покровительственно сказал Роланд, – выпьешь?

– Не, не хочу кислятину, я пиво буду.

– Пива нет.

– У меня есть. Угощаю.

– Ладно, неси.

– Раз ты такой добрый сегодня, может, и покурим чего-нибудь? Как раз есть…

– Так! Наркотики держишь в доме!

– А где их держать – на улице, что ли?

– Артур с тобой нянчится как мать родная, а ты…

– А что я? Какой от меня вред?

– Не удивлюсь, если у тебя атомная бомба под кроватью припрятана…

– Я ж полезный! – вкрадчиво произнес мальчишка, – Вот ты захотел, а у меня – есть.

– Давай.

– Вот! У тебя нервишки как – крепкие?

– Что у тебя за отрава такая?

– Улет! Сам увидишь.

_______

– Ты можешь описать этих людей? Хотя нет, подожди, я попробую угадать, как они выглядят. По-моему, я с ними тоже встречался, только вслепую. – Роланд старался припомнить голоса и производимое ими впечатление.

– Хм, ну, валяй, угадывай!

– Старший довольно высокий, средней комплекции, обычная стрижка, выбритое лицо, серые волосы… длинный нос.

Доминик прыснул:

– Ну, вроде… нос я не разглядывал.

– Так, – продолжил Роланд, – ну, а младший… коренастый, ниже первого, короткие светлые волосы, скорее всего прыщавый, лицо подонка.

– Вот, сразу, блять, все понятно! Лицо подонка! – Доминик разглядывал собеседника, застрявшего в своем воспоминании.

– Такое свинячье немного… Таких постоянно встречаешь, они как под копирку с какого-то оригинала срисованы.

– Под твои описания куча народу подходит, но в общих чертах – попал.

– И все-таки, почему они тебя упустили.

– Кто знает, – пожал плечами мальчишка, – сначала мне казалось, что это я такой ловкий, но потом пришло в голову, что ребята работали четко по плану… Гадать можно до второго пришествия, но чуйка такая…

Он остановился, посмотрел на собеседника очень серьезно.

– Говори.

– …будто в игру вступил кто-то, кто до сих пор себя никак не проявлял…

– Или оставался незамеченным, – добавил Роланд и, пользуясь настроением, в котором последние несколько минут пребывал мальчишка, попросил:

– Расскажи про того, кто управляет Городом.

– Пф! Так запросто не расскажешь, он необычный человек. – Доминик разлегся на диване, закинув ноги на его спинку, и пускал вверх струи дыма.

– В чем это проявляется?

– Он… видит.

– В каком направлении?

– О-о! Вопрос в точку! – Доминик щелкнул языком. – Он не предсказывает будущее, его не интересует прошлое, он смотрит в тебя и понимает что-то главное про тебя, и тогда он принимает решение, принять тебя или нет.

– Кому-то он отказывал?

– Да. Не каждый выдержит жить в Городе. А получится ли когда уйти, неизвестно.

– То есть тот, кто попадает туда, должен иметь в виду, что может пробыть там до конца жизни?

– Да.

– Почему?

– Потому что выбор тех, кто обращается в Город, это выбор между совестью и жизнью.

– Совестью и жизнью?

– Ну, например, в Городе живет человек, который раньше работал на Пеллерэнов. Ему, как я слышал, было поручено кокнуть одного денежного мешка. Приходит он к тому прямо в кабинет, зная, что он в доме один, уже готов выстрелить, а тут открывается дверь и вбегает сопляк лет пяти – и прямо к деду на шею. Короче, сплоховал, хоть понимал, чего ему светит, поэтому решил уйти в Город. Ему все равно за его дела срок хороший полагался. Не хотел бегать как заяц, не хотел, чтобы пострадала его родня, состряпал самоубийство и исчез.

– Значит, то, что в городе живут жертвы невидимой войны двух семейств, правда?

– Мало кто из жителей Города рассказывает свои истории.

– А что вообще они там делают?

– По-разному. В основном пытаются срубить бабла, кто как может, ну, а еще тусуются, кто хочет – учится. Старший занимается с ними языками и всякими медитациями.

– Медитациями? Так слухи о секте тоже неспроста.

– Как хочешь можно назвать. Два человека сядут рядом, будут думать каждый о своем, не говоря ни слова, и кто-то назовет это сектой. Старший просто учит тому, что знает, а знает он много.

– Курсы экстрасенсорики? Ты своим штучкам тоже в Городе научился?

– Чему научился так это не смотреть с пренебрежением на то, чего не знаю.

– Отличная черта, конечно, но ты как будто бы знаешь все, ребёнок.

– Не, не все, но точно знаю – сейчас тебя нахлобучит, держись!

_______

Роланд стоял в своей комнате перед зеркалом. Восковым мелком он начертил на стекле несколько линий, и его отражение приняло комически грозный вид, он подрисовал двойнику еще и бонапартову двурожку, а рядом с правой рукой перевернутого себя нарисовал меч. От распахнувшейся створки окна по зеркальному миру прошелся луч, сверкнуло лезвие. В руках Роланда теперь был настоящий меч. Расхохотавшись, он взмахнул им перед собой и рассек двойника, который, впрочем, остался в полном порядке в своей грозной нелепости. Странная усталость вскарабкалась ему на плечи, и он опустил руку, меч выскользнул и не издав ни звука исчез. Тишина затопила комнату красным страхом, но он не мог понять, где его источник. Стоял, слушал эту пустоту и ощущал, как утекают куда-то в невидимую брешь силы, как немеют ступни и слабеют колени, как начинает звенеть в голове.

Вместе с силами, куда-то исчезал и воздух. Роланд сорвал с шеи платок, раскрыл ворот, расстегнул верхние пуговицы рубашки. Посередине грудины он увидел надрез с кровоточащими краями. Отшатнувшись вначале, а затем приблизившись к зеркалу, он недоумевая смотрел на багровую линию. Сорвав пуговицы, он распахнул рубашку. Грудь и живот были вспороты и края раны расходились, приоткрывая внутренности. Роланд взялся за эти края и раскрыл створки ребер. Внутри слабо пульсировали сосуды, еле-еле, как детская игрушка, у которой кончается завод. Эти движения угасали. А сердце уже было неподвижным. Тишина стала абсолютной.

Роланд понимал, что должен как-то запустить тот механизм, который поддерживает в нем жизнь, но не знал, как это сделать. Дотянуться до сердца рукой он не мог – этому мешали раздвинутые торчащие вперед ребра. «Разве может быть, что сейчас, из-за какой-то дурацкой выходки… неужели всё?.. Нужно кого-то позвать, нужно позвать малыша, но если крикнуть, он не услышит, а выйти в коридор так… Нельзя… И быстрее…» Он повернулся к двери, приблизился к ней, не ощущая шагов, и открыл. Из сумерек сверкнул на него взгляд.

– Ты? Что?

– Ты нормально? – негромко спросил мальчишка.

Роланд смотрел на него, не отвечая. «Притворяется, что не видит, или…» Он перевел взгляд на свой живот. «Черт!»

– Я в порядке, а что вдруг?..

– Да так… тихо у тебя было очень.

– А обычно я ору, когда ухожу в свою комнату?

Доминик ухмыльнулся.

– Обычно – нет.

– Хорошая шмаль, – задумчиво глядя на него, проговорил Роланд. Трудно было избавиться от ощущения, что мальчишка знает все, что сейчас происходило с ним. – Было страшно. Есть еще?

– Нет.

– Не жмись, я заплачу.

– Нету.

– Достать можешь?

– Ты… знаешь, не спеши так… – ответил мальчишка, отводя взгляд.

– Звучит как начало мигрени это твое «Маню сказала… Маню хотела… Маню решила…», – Роланд откинулся в кресле и сквозь дым своей сигареты щурясь смотрел на брата.