”Время вечеринки! ”

Пестрила надпись на фартуке Чики. Действительно, удивительное, блять, время вы решили выбрать для вечеринки — самое, что нинаесть подходящее.

Глядя на ее голубые, оцинкованные для блеска, глаза, я видел замаскированную под приятную оболочку — робота. Она хотела так думать, но ведь я знал, что в глубине скрывалось нечто большее, чем просто кусок железа. Оно обладало разумом. И живым интеллектом.

Рыская посреди бара, я заметил очень любопытную вещь — алкоголь был иностранным, а еще быть еще точнее, то американским. И тут меня осенило.

Плохие камеры, старомодная архитектура, странное смешение стилей, словно все было не на своем месте, незнание Бонни имени ”Саня”, а также то, как она назвала мангу — разноцветными книжечками. Я еще мог понять, что она не знает слова сингулярность, но все остальное просто не имело смысла.

Кажется, я переместился в прошлое. Или попал в какую-то аномалию. Это заведение не может существовать в современной России — и не только потому, что оно было бы незаконным, но и еще потому, что сама его стилистика выглядела абсурдной. Детская пиццерия на фоне борделя с грудастыми кибер-машинами.

А значит — это заведение старых времен. Я догадывался о том, какой временной эпохи, но для достоверности — решил почитать этикетку коньяка.

04.12.1984.

Восьмидесятые…

Значит интуиция не врала — с самого начала мне показалось странным, что я впервые слышал об этом месте, и даже в интернете не мог найти их сайт. Но жадность была сильнее.

Черт бы тебя побрал, какого хрена я вообще ввязался в эту авантюру?

Я выкинул бутылку, она упала с треском, повредив оконную раму. В комнате поднялся шоколадный запах алкоголя.

Злость захлестнула мой разум, но я никак не мог придумать, что мне делать дальше. Я надеялся найти хотя бы ружье, которое должно было храниться под кассовым аппаратом. Все же заведения Америки имеют огнестрел в случае чего, так? Так какого хрена, я так и не нашел его?

Я разбит. У меня не осталось сил, и я молча сел за барную стойку, держа в руках бутылку пива.

— Пьешь в одиночестве?

В комнате повис запах кексиков.

========== Вторая ночь часть 2 ==========

— Пьешь в одиночестве?

В комнате разразился запах кексиков. Они пахли, словно свежие, манили ароматом. Даже если бы человеку не нравились булки, то он бы все равно не смог устоять перед ними и не повернуться.

Жидкость бултыхалась. Пиво отливало ярко-оранжевым оттенком, если взглянуть через стеклышко, то можно увидеть маленькое солнышко и взвесь. Я открутил крышку и сделал глоток.

— Теперь нет. — ответил я.

Я услышал смешок. Я не видел ее лица, не успел посмотреть на тело, но всем нутром чуял, что передо мной стояла именно она. Инстинкты шептали мне об этом, я не находил резона не доверять им.

Чика находилась напротив. Она ловко перепрыгнула барную стойку, словно пташка, и наклонилась рядом, подперев голову локтями.

— Зачем казенное имущество портишь? — веселилась она, хитро прищурившись вбок. В место, где лежали осколки и все еще царил запах шоколада.

— Я не люблю крепкое спиртное.

Она промолчала, лишь пристально наблюдала за мной. Меня одолела слабость — я вымотался, слишком устал. Прошло три дня — пусть тело в норме, но душа требует покоя. Надо в следующий раз устроить небольшой перерыв — забаррикадироваться ото всех и пролежать целую ночь, ни о чем не думая. А если они станут слишком настойчивыми, то прихватить ружье с дробью.

Чтобы не мучиться— а сразу отправиться на исходную точку.

Я увлекся мыслями о отдыхе и не заметил, как искренне улыбался. Пернатая зацепила ту ауру умиротворения, которая исходила от меня, и поэтому не стала сыпать дурацкими вопросами.

— Ты так гастрит заработаешь. Возьми. — Вытащив из-за спины, словно материализовав их из воздуха, она достала два шоколадных кекса с белой глазурью наверху.

От них исходил пар, они были мягкими, я чувствовал их великолепный вкус. Он таял во рту. Чика взяла один и облизала верхушку. Она водила язычком, слегка откусив край.

Ее рот светился от глазурной пыли. Глаза сверкали, словно аметист, драгоценный, фиолетовый, покрытый блесками, камень. Она уложила торчащие пучки волос за ухо, демонстрировала тонкие желтые запястья, маленькие ювелирные пальчики, в которые могли поместиться маленькие хрупкие колечка. Светлая, сияющая, как солнце, кожа освещала комнату лучше, чем мой фонарь. Чика не могла светиться, но сам покров отражал мрак снаружи.

Два прожектора, которые сосредоточились на нас — первая ассоциация, которая пришла ко мне в голову. Уж слишком яркой она была.

Я подозревал, что она заигрывает со мной. Предыдущий опыт с Бонни показал, что они особо не церемонятся и идут в лоб.

Но я не мог сказать наверняка — аниматроники не обязаны иметь одни и те же алгоритмы.

Она облизнула пальцы и подмигнула мне. Пронесся ладонью по стойке, та изогнулась, как кошка, подошла к музыкальной стойке и царапнула установку.

В воздухе повисла мелодия старого джаса, перемешанная с душным ароматом чертовых кексов.

— Знаешь, мне всегда нравилась эта песня. Она развлекала, когда было одиноко.

— А что насчет Фредди?

— А? Ах, она… — замямлив перед ответом, начала она, пританцовывая с джаса. — Она не фанатка музыки.

Я уставился на нее, желая того, чтобы она продолжила разговор. Но она никак не хотела двигаться дальше. Чика удивилась моему настырному взгляду.

— А ты? Нравится тебе джаз?

Что за чертовщина?

Она так искусно уливает от ответов о Бонни? Я убил ее подругу и думал о том, что сейчас она тянет время, чтобы насладиться моментом перед местью. Но она ведет себя совсем наплевательски. Что-то не так.

— Я предпочитаю классику.

— А-а-а… Вот оно в чем.

Чика покрутила одну из пластин. А затем вытерла небольшие пятна.

— Почему ты устроился сюда?

Отражение мордашки на пластине сияло, словно золото. Прозрачность была невероятной — и вскоре из-за ее спины показалось еще одно лицо. Оно было моим.

Я нежно обхватил ее талию, прижав к себе. Я видел изумленный взгляд, прячущийся вниз.

— Если скажу, что дело в деньгах — то ты поверишь мне? — парировал я, сильнее обхватив живот.

Я действовал слишком нагло, но мне было наплевать. Может, это из-за действия алкоголя, или же кексы содержали афродизиаки, я не знал. А может, я настолько замучился жить в страхе, но невольно толкал себя на самоубийство.

Какая разница, что я буду делать, если все не имеет смысла? Если даже я умру, то перемещусь обратно, в прошлую ночь. Осознания неуязвимости опьяняет сильнее, чем самый крепкий коньяк.

Чуть укусив ее за ухо, я слышал вздохи. Я запутывался в коротких волнистых волосах, погружаясь в еще больший смрад кексов. Я касался ее тела, оно мягкое, упругое, но все равно — это не настоящая кожа. Просто очень искусная подделка.

— Что случилось с Бонни? — спросил я в лоб, решив не тянуть.

— Какая Бонни? — переспросила она. Ее голос волновался, полнился искрой недоумения.

Она не врет. Не может лгать. А значит…

Неужели они забывают об аниматрониках?

— Прости, но я не понимаю о чем ты, эм-эм, а как тебя зовут?

Как это возможно? Почему она не знает о своей сестре? Им стирают память? Хотя я не удивлюсь, если это проделки времени. Это заведение итак имеет много сюрпризов, будет странным, если оно не припрятало еще парочку фокусов.

Я подтанцовывал с ней в джазе, а когда ритм затих, перед тем как возвысится вновь, я закружил ее в вихре, прислонив к себе.

Теперь наши лица были рядом. Наши руки держали друг друга. Мы нарушили все привычные интимные зоны, но чувствуем себя, как в своей тарелке.

Я был прав… Они все ничем не отличаются друг от друга. Ошибки восставших машин.

Ладони прижали ее теплые щеки. Они отливали красками, она смутилась — но не поддавала виду. Я подвинул ее ближе, прикоснувшись вплотную. Мы сцепились кончиками губ.