Куда она подевалась?

Стоящий в пустом зале микрофон, завывал ветряным потоком помещения, подгоняемым вентиляцией. В этой комнате царила тишина, и если эти старомодные камеры имели звукозапись, то я бы слышал звук падающей с заржавевших труб воды.

Щелчок, и я перелистнул на другую комнату. Тишина поджидала меня и здесь — следила за мной и сопровождала бешеные поиски сбежавшей медведицы, которой не было на сцене и где-то еще. Она испарилась, затаилась в плохом качестве видеозаписи — скрывалась за серыми тонами помещений, неподвижно поджидая момента, когда можно будет перейти в следующую комнату.

В каждой тени, в каждом шорохе, в каждой щели я видел ее отблеск — глаза, налитые неоновыми голубыми лампами, которые оказывались табличками, танцами переливающих гладких дощечек, напоминавших большие бедра, а самое главное, возможно, это чертовое воображение решило поиграть со мной, не знаю, но возможно, я на секунду, но видел, лицо, прислоненное к камере, смеющееся надо мной, с красными, как темная кровь трупа, глазами.

Все же я надеялся, что это был не сон, ведь так? Что там такое?

Я щелкал по камерам, рыская в поисках прозорливого аниматроника, но она редко где могла появиться — коготочки царапали залы с левой стороны, она чаще блуждала по левой стороне, совсем как Бонни. Если, конечно, можно назвать это появлением, это могло мне привидеться. У меня не было доказательств, я даже не мог верить собственным глазам, но интуиция кричала мне об этом, она говорила со мной, предостерегая меня.

И когда в обычной ситуации ты всегда следуешь здравому смыслу, то сейчас мне не хотелось думать, мне хотелось верить — я просто хотел выжить и спастись, и поэтому я покорился интуиции.

Свет погас. Заряд перестал питать залы, и тьма наконец подобралась ко мне настолько близко, насколько это вообще допустимо. Она вырвалась из гнета лампочек и расширила границы. Теперь я остался без единственного источника света — того, кто сохранял мой рассудок.

Сейчас я остался без защиты и двери не закрывались. Я увлекся и не уследил за зарядом.

Из левой двери зажглись два блестящих света — они горели нестабильно, словно их питание тоже обрывалось, но я был счастлив, что хотя бы заработали аварийные генераторы. Это ведь генераторы?

Но чем дольше я глядел в свет, тем сильнее чувствовал страх. Вместо долгожданного тепла с лучей — я ощутил холодный всплеск, вместо облегчения — сердце сжалось сильнее. И когда я прищурился, чтобы посмотреть ближе и увидел знакомую мордашку, выглядывающуюся словно ястреб, я понял, что все кончено.

Сейчас 4 утра, дьявол, если бы я грамотно использовал заряд, то смог бы продержаться! Мне плевать на то, что я хотел убить их всех, сейчас я хочу просто убежать отсюда нахрен!

Эта аура… Эта сила, которую испускает эта машина. Она наголову превосходит Чику и Бонни. Она чертовски опасна.

За те несколько минут, длившихся вечность, она не издала ни звука, не двинулась, и даже не пискнула. Если бы даже она заговорила со мной — то я бы не смог ответить.

Всплеск лучей стал ясным и слишком близким — она прыгнула на меня, я знал это, хотя и закрыл глаза из-за жгучего света. Я упал на землю вместе с ней, глаза налились слезами и вот-вот лопнули бы, но ее корпус и лицо были холодными…

Она поцеловала меня, я ощутил этот терпкий вкус бензина на губах, но также я ощутил как все ожоги проходили, как они остывали из-за ледяного силикона робота. Она прижала меня к себе, я не мог дышать.

Она целовала меня, затянула губами, как насос, и сосала с давлением, что мои губы чуть оторвались от челюсти.

Когда кислорода осталось совсем немного и когда глаза перестали улавливать жгучий свет и погружались во тьму, я увидел сильный ветер…

Этот неприятный, склизкий холодный ветер как на болотах и искривленные дубовые ветки.

***

Я понял, что все кончилось и что я снова жив, когда почувствовал воспылавший жар в щеках. Впервые за все время я заплакал. Слезы были солеными, щипали ранки на лице и остужали красные отеки. Я никогда не плакал, даже когда умирал, но вероятно, в этот раз психика не выдержала и выплеснула все, что томилась под маской спокойствия.

Эта слабость схожа с той, которая возникает в моменты бессильного отчаяния, когда ты полностью истощен и не знаешь выхода из ситуации. Хоть я не был ослаблен, у меня не возникло апатии, я но знал, что эти первые звоночки скоро перерастут душевный стержень, обмотают его и сломают к чертям. А если я сломаюсь, то сойду с ума окончательно.

Семь смертей.

Нет…

Так дело не пойдет. Мне нельзя умирать. Просто нельзя. Нельзя, несмотря на чит, как бессмертие — я не смогу постоянно сражаться. Никто вашу мать не сможет!

Бежать. Нужно бежать отсюда, как можно скорее.

Заглянув к камеры, я заметил, как Фредди все еще стояла на сцене. Она не двигается. В тот раз я потратил много времени на то, чтобы прийти в себя, но сейчас я не могу позволить себя этой роскоши — мне нужно найти укромное место и забаррикадироваться там и молчать как рыбка, пытаясь придумать как победить ее.

Оставаться здесь нельзя — я не могу сосредоточиться на плане. Нужно все обдумать.

Сжав кулаки, я кинулся через левую дверь, бежа что есть силы через коридор. Мельком заглянув на открытую дверь в зале, я заметил медведицу, которая исчезла, когда я моргнул.

Черт, нет-нет-нет, слишком рано — ты не должна выходить так рано!

Я ругал себя, но все было бестолку — я уже выдвигал теорию о том, что каждый аниматроник может иметь отличительный характер, а еще я знал, что если потревожить их раньше времени, то они очнуться. Как это было с Чикой — стоило мне облить ее бензином в первый раз, то она отправила меня на тот свет.

В коридоре властвовала чернота, я не использовал фонарик, так как боялся, что она сможет пойти за мной по нему, поэтому пришлось понадеяться на милость тьмы. Я бежал, что есть мочи, не особо задумываясь о том, что мог врезаться о тупик — сейчас я верил в то, что комплекс был бесконечным.

Сердце стучало как бешеное, я ощущал, как сзади меня горел свет ярких неоновых ламп…

Она пробралась в комнату охранника и использовала этот трюк с запугиванием. Но не обнаружив меня, быстро отступила.

Она выдала себя, но что мне это дает? Сейчас расстояние между нами около двадцати метров, а пока я бежал сюда — она успела проникнуть в комнату. За считанные секунды он проделала такой путь — разве это физически вероятно?

Но затем я почувствовал касание.

Чей-то легкий захват…

Захват столь бархатный и твердый. Я потянулся в музыкальную комнату.

— Замри… замри и не шевелись, а иначе тебе конец. — сказал неизвестный женский голос. Я слышал звук колыбельной, такой же какой она представлялась мне во снах. Манящий, детский и очень спокойный.

Она заткнула мне рот и руки и молчала. Я не сопротивлялся, но не боялся — я не хотел пугаться. На мне не было пота, сердце замерло, как и музыка, когда перед дверью проскочила тень.

Эта высокая, растопыренная, как елочка тень.

Она простояла здесь, а затем исчезла. Дверь музыкальной комнаты закрылась и вместе с ней, открылась песня. Колыбель снова зазвучала яркими красками.

— Ты как? — снова спросила она. Песня звучала тише, пытаясь усилить ее голос.

— Х…хорошо. — ответил я, задержав дыхание. Она ослабила хватку и я отполз вперед. Сидя в позе лотоса и растирая зуд на шее, я увидел то, как в комнате вспыхнул свет.

Передо мной сидел аниматроник. Еще один, та которую я тщательно пытался найти. А сейчас она нашла меня. Ирония, беспощадная ты су…

Девушка с бледной кожей, заправленные в конских хвост белые волосы, розово-фиолетовый макияж на лице, черными как смоль глазами, и такой же черной как глаза одеждой. На волосах цеплялась черная заколка.

— Слава богу. — выдохнула она, поднесся руку к груди и опустив взгляд от облегчения.

Изо всех аниматроников, которых я встречал здесь, она была похожа на них сильнее всех, но в тоже время она отличалась от них больше всего. Эта вычурность, кричащая одежда и макияж демонстративно говорили о том, что она точно не человек, но ее поведение отличалось.