– Как объяснила?

– Сказала, что надо проявить себя. Этого хватило. Он мне верит.

Карина говорила нарочито спокойно, но капля пота предательски скатилась вдоль кромки волос – она словила ее у подбородка легким движением платка.

– Не нервничай. Не стоит, – проговорила трубка.

Карина прикрыла глаза. От него ничего не скроешь. Он самый мудрый. Все видит. Все знает.

– С ним точно будет все нормально?

Трубка усмехнулась.

– Ты мне не доверяешь?

– Я хочу помочь, – Карина сглотнула кислую слюну. – Но Влад мне…

– Очень дорог, – трубка понимающе вздохнула. – Не бойся, с ним будет все в порядке. Я лично прослежу.

– Спасибо, – сказала Карина шепотом.

– Ты умница. Отдыхай.

Трубка в ее руках запищала короткими гудками. Карина ухватилась за край стола и буквально упала на стоящий рядом стул. Если все пройдет успешно, Влад войдет в историю. И, возможно, она тоже.

День омерзителен. Где небо? Сплошная серость. Мрак, тоска. Родители с утра поссорились. К моменту, когда я разлепил глаза, мать уже кричала. От этого, наверное, и проснулся. Когда они заткнутся? После отита правое ухо барахлит. Любые звуки – падает ложка, звякает о пряжку язычок или кто-то орет противно – вызывают нечеловеческую боль. Хочется заткнуть уши ватой и ничего не слышать. Накрылся подушкой. Не помогло.

Выезд у нас в обед сегодня. Странное для сборов время. Обычно в лагеря и прочие кружки ссылают утром. Чтобы день даром не терять. Впрочем, мне без разницы. Надежды выспаться разбились о крики милых родственничков. Прямо «Моя заводная семья». Папашкина любимая песенка, из девяностых. Старички Самойловы2 поют. Видимо, поэтому папашка ее так любит. Настраивается на нужную волну. Вот и сейчас далекий дзынь (тарелка-стол, парящая яичница) услаждает слух мой. Доброе утро, страна!

Выползаю из-под одеяла, словно древний ящер, после – в коридор. Надо пробраться в ванную, она же туалет. Дверь, как всегда, закрыта. Там моется сестра. Она так часто это делает, как будто шарится по кладбищам и свалкам ночи напролет. Так, с туалетом не прокатило. Теперь надо попробовать пробраться на кухню и стащить хоть что-нибудь съедобное, пока тебя не съели самого. После этого можно убираться восвояси, в логово, где пахнет покоем, носками и новенькими кедами цвета апельсина – оранжевые, словно кусочек солнца.

Квест «ванная-холодильник-бегом назад» простым не бывает никогда, но каждый раз по-разному. Стать невидимкой невозможно. Дверь на кухню открыта настежь. Так и так заметят, поэтому прикидываюсь дурнем:

– Сегодня туда вообще пускают?

Обреченно дергаю за ручку ванной. К сожалению, мой маневр не срабатывает.

– С какого перепуга ты полюбил мытье?

Это мать. Отвлекшись от обсуждения трат на коммуналку и уродов, что окружают повсюду, ввинчивает в меня свой взгляд. Ощущение, будто на шомпол насадили.

– Приличные люди здороваются для начала! – вступает со своей партией отец. Если глаза и уши меня не обманули, те самые «приличные люди» начали сегодняшнее утро со скандала. Чем же тогда занимаются неприличные?

– У меня сегодня выезд. Летняя практика. Забыли? – вяло сопротивляюсь я. Сейчас начнется самое отборное. «Спасибо, что напомнил», «без сопливых гололед», а дальше, конечно – «на что ты шмотки покупаешь, неблагодарный тунеядец!» и прочее подобное. Пытаюсь смыться хотя бы обратно в комнату, но родителей уже не остановить. Открывается дверь ванны, выглядывает сестра. Розовая махровая чалма возникает в проходе коридора и тут же исчезает. Маша не дура.

– А ну, поди сюда! Я еще не закончил! – орет отец.

Когда родители все же заканчивают высказывать мне все, что думают обо мне и моей жизни с момента зачатия, мне уже не хочется ни есть, ни мыться.

На площади народу ноль. По центру – каменный мужик какой-то. Боксер, походу, или летчик, а, может быть, писатель. Люблю литературу. Пушкина там всякого. Тургенева. «Му-Му».

Солнца тоже нет. Не жарко – не вспотею. Чую в воздухе шашлындос. Все в парке. Мясо жарят. Убойный запах. Эх, пожрать бы. Пардон, похавать.

Стоп, есть народ. Значит, я пришел не первый. Первым не люблю, ботанская забава. Короче, не один я здесь. Не сразу обратил внимание. На лестнице к памятнику стоят. Двое: парень в белом поло и девчонка. Еще один – за деревом спрятался типа осины или дуба. Думает, что его не видно. Даже за километр можно его патлы разглядеть. Ненавижу волосатых. Самое оно – под ноль. Удобно. В драке особенно.

Подхожу. Никто не реагирует, как будто нет меня. Пытаюсь «прощупать» их радаром. Это меня Сохатый, тренер научил. Как бы считываешь ауру человека – друг он или враг. Типа чтения мыслей, только еще круче. Ничего хорошего не чувствую: в животе бурчит и жарко. Ну и пусть, и я здороваться не буду. Тут же подгребает из-за дерева патлатый. Дымом от него разит, хоть ноздри затыкай. Курил, гад. Ненавижу. Из домашних курит только отец. Теперь – в общем коридоре, Алина настояла. Жена его, типа мачеха моя. Иногда и от нее есть польза. Не только ногти мазать лаком научилась. Всего полгода ора – результаты налицо. Теперь у нас типа эко-пространство. ЗОЖ. А раньше отец дымил в квартире. Воняли полотенца, одежда. Даже унитаз. Я этот запах чую за версту. Значит патлатого – в черный список сразу.

Сзади голос.

– Прошу прощения, что припозднился!

Оппа, прибавление у нас. Мужичок какой-то. Пиджак, очки, три волосины через плешь. Зануда. Сохатый что-то говорил мне про куратора. Если это и есть куратор, то задразнят. Особенно дылда в поло. По морде видно – весь на пафосе.

– Меня зовут Василий Петрович, – мужик тот улыбается, чудак. – Сейчас посчитаемся и будем упаковываться. Автобус скоро подъедет. Я тут по просьбе вашего куратора, Вадима Алексеевича. Он с минуты на минуту будет здесь.

Ну, слава Тору. Повезло тебе, очкарик. Тут же сочиняю про себя радостную песнь о спасении Петровича Василия. Такая нехилая рэпчинка. Что-то типа «мужик, ты че, в натуре, здесь тебе не дуры, точней, не дураки». Дальше не успел, времени не хватило. У меня вообще-то талант к стихам. На площадь въезжает автобус – зеркала на ножках, типа усов гигантского жучары. Люблю сравнения. Это все от литературы. Чтение мозги развивает.

– Итак, поехали по списку. Ника Стелева! – говорит Василий.

– Я, – вперед несмело выходит девушка.

Осматриваю. Ничо так, всё на месте. Люблю блондинок.

– Влад Волошин!

– Я.

Ага, это пижон.

– Так, а остальные – Олег Рудьев и Николай Михайлов. Все верно, не ошибся?

Олег – это патлатый. А я – Коля-Николай.

– Нас должно быть чуть больше. Точнее не нас, а вас! – Василий все лыбится. Жизнерадостный чувак. – Пока можете загружаться. Опоздавшие нагонят. Успеют к отъезду, я надеюсь, а то придется идти пешочком, топ-топ, – типа пошутил он. Не смешно ни разу.

Автобус новый: пахнет чехлами и освежителем. Мыльный такой запах, как в самолете. Прохожу в конец. Не желательно, чтобы кто-то мостился со мной рядом. Потом, когда все познакомятся, можно присмотреть напарника для тесного общения. Среди адекватных, разумеется.

Бросаю сумку на сиденье. Ага, порядок. В сетке для журналов пусто, запихиваю туда конверт из-под чебурека (прихватил в палатке и слопал по пути). Выкручиваю кнопку кондиционера. Реакции – ноль. Посылаю мысленный привет тренеру, он ведь меня сюда рекомендовал. Посидел бы он в этом пекле сам, каково?

Жарища жуткая. На улице попроще. Видно, все же употею. Снаружи движение. Новая девчонка, только что подошла. Вся в черном. Капюшон, рейтузы с мотней, кроссы. Волосы сбриты на висках. Пацанка. Сразу видно – дерзкая. Что-то вкручивает бедному Василию. Тот типа улыбается, но как-то вяло.

Закрываю глаза. Спать охота жуть. В голове крутятся слова моего тренера.

– Езжай. Тебя там прокачают.