Всех устроил такой ответ, который, как на самом деле все понимали, был лишь завуалированной отсрочкой уже фактически принятого решения. Ну, и остаток вечера все просто расслаблено сидели и трепались кто о чем. Попутно выяснилось, что вся обслуга решила остаться (никто и не удивился), а князь хотел с ними еще переговорить о жизни.
–Начни, княже, с поварни, с Магды – самым серьезным тоном посоветовал Гридя, и все грохнули хохотом.
–Ты не поверишь, так и хотел – когда все отсмеялись, не менее серьезно ответил ему князь, и хохот грянул снова.
«Совсем пацаны – думал Седов, улыбаясь тоже – но это даже хорошо. На такое дело старики не пошли бы. Это ладно, но мне скоро собираться в дорогу…». Впрочем, о том, что это будет нужно сделать, он знал заранее. Все же тот вариант, что машина останется в деревне до лета, они изначально рассматривали лишь на самый крайний случай. Так что, пока все еще сидели, он прикинул, что брать с собой. Ну, а кого ему дадут в провожатые, и когда надо будет отправляться – они решат завтра. Тем более, что князь собирался вроде как Ефима посылать к старосте Вацлаву… Планов было еще много.
К ночи, когда все стали расходиться спать, Семен с Гридей пошли проверить дозорных. Так-то Семен давно взял за правило это делать, никто уже не удивлялся, ну, а Гридя вышел с ним проветриться перед сном. Они проверили оба внешних поста и остановились перед крыльцом, где их никто не мог услышать.
–Что – сказал Гридя – опять, скажешь, это старче заслуга, что и ополчение ушло на полдень, и начальство орденское в Риге?…
–Заметь, это ты сам сказал – несколько флегматично отозвался Семен.
–Нет, ну ты же понимаешь, что он не мог того знать никак?
–Понимаю – Семен был спокоен, как удав, хотя они оба про удавов и не слыхали – однако ж вот, и с литовцами стычка, и этот их капитул как раз…
–Зимний поход он предложил, не спорю – Гридя хотел справедливой оценки ситуации – но сроков не знал, а то, что воины их нападения ожидать не будут, ты же сам говорил!
–И сейчас говорю – Семен имел вид человека, которого какими-то пустяками пытаются убедить, например, в неверности таблицы умножения – однако, все могло быть по другому, успей, к примеру, тот орденец из соседней деревни нас увидеть да уйти сюда. Пару конных в оба конца дороги, а там и из этого… Везенберга, и из Юрьева хоть по сотне подтянуть, можно даже не рыцарей, и все.
–Так… мы же сами с тобой решали вкруговую дозор пустить?… – Гридя никак не мог понять общий настрой друга.
–Я и дальше буду все делать, как положено, Гридя – Семен все же решил несколько прояснить свою позицию – но, сдается мне, все уже в основном решено… без нас.
Спорить с этим Гридя не стал, плюнул только, да и что тут скажешь, и друзья вернулись в усадьбу. Там все уже ложились спать, и, по ощущениям, народ был сегодня в хорошем настроении.
Седов просыпался снова под шевеления в усадьбе. Все-таки такое количество народа было для нее избыточным, и, хотя и места всем хватало, и поварня пока справлялась, некий постоянный шум все же был, за исключением трех-четырех часов глубокой ночью, да в тот же нужник постоянно кто-то ходил. Вот и сейчас – девки с поварни поднялись задолго до рассвета, менялся дневальный десяток, а там и ранние пташки из отряда начали просыпаться, в общем, Николай Федорович тоже проснулся. Сегодня он не стал разлеживаться, дел было много, и, совершив утренние процедуры и выпив взвара с лепешками, он… ну, не прямо уж побежал по делам, конечно, но первые пару часов занят был плотно.
Сначала он сходил к церкви, в избу к ребятам. Петька с Олавом еще дрыхли, но он их безжалостно разбудил, кратко рассказав, какие на сегодня планы. Они прониклись и начали суетиться, пытаясь сделать все и сразу, но он погнал их завтракать, а сам пошел открывать церковь. Когда он открыл все ставни и начал прикидывать, как расставить нужное, пацаны вернулись, да не одни, а вместе с Ефимом, который тоже волновался насчет сегодняшнего… действа. Пока Петька прибирался в церкви, они втроем с Олавом прикинули, что из имеющихся церковных вещей им пригодится, и начали обустраивать все окончательно. Ефим волновался, что будет мало света, но оказалось, что были специальные лучины и места для них на стенах, надо было только принести и поставить плошки с водой для угольков. Проверили, вроде видно было все, да и день, хоть и ожидался сегодня облачный, потихоньку наливался светом. Ефим все же сходил в усадьбу и принес пару светильников дополнительно. Седов еле отбился от Петьки, увидевшего зажигалку, пообещав дать ее посмотреть, когда все закончится.
А когда у них было уже все готово, пришел Семен с парой своих людей. Они принесли знамя и все остальное, что обещали сделать вчера с орденскими символами. Некоторое время потратили на расстановку всего этого, еще раз проверили свет – вроде, получилось впечатляюще. Всех все устроило, Семен задумчиво чесал в затылке, его бойцы вообще смотрели с почтением и даже сняли шапки перед готовой композицией. Николай Федорович немного устал от всей этой суеты, хотя физической нагрузки почти никакой и не было, и они сходили с Ефимом выпить взвару по чашечке, оставив церковь на Олава с Петькой. В той части длинного двора, которая к церкви примыкала, Михайла с бойцами тем временем начал устанавливать какие-то подставки для организации прощания с погибшими. Пока они всем этим занимались, пока выносили гроб с телом Седмеца и тела орденцев – и двор от снега утоптали, и начали подходить из деревни люди. Как оказалось, с утра посылали пару дневальных к новому старосте, предупредить. В основном, пришли одни мужики, баб было немного, а детей не было совсем, только жена того орденца, что жил в селе, рыдала у его тела, да при ней держались двое мелких. Тела орденцев и Седмеца были устроены по разные стороны от входных дверей в церковь, возле своего побратима постоянно стояли, сменяясь, по паре бойцов из первого десятка.
Седов отправил пацанов проститься с пастором, сам он глянул мельком, проходя – вряд ли пастору было больше 25 лет, мертвенно-бледное лицо без усов и бороды было совсем молодым. К нему, кстати, подходили прощаться многие деревенские, на бойцов Ордена они глядели лишь вскользь. Разве что сам рыцарь привлекал внимание, но… мертвое тело и есть мертвое тело. Сейчас от остальных оно отличалось лишь отсутствием бороды – погибший рыцарь носил только усы.
Особо никого не ждали, совсем рассвело уже давно, и кто-то еще шел по дороге от деревни к усадьбе, когда на крыльце появились князь и десятники. Негромкие разговоры во дворе затихли, и народ стал плотнее стягиваться к церкви. Вышли и все бойцы отряда, кроме дневальных, прихромал, опираясь на своих, раненый, пришли и кухонные девки, и конюх с помощниками. Какое-то время все выстраивались, оставив пятачок у дверей церкви свободным, а потом возле покойников зажгли свечи и Ефим начал заупокойную службу. Еще утром, когда они все готовили в церкви, он, волнуясь, попросил у Николая Федоровича его крест. Тот без вопросов дал, и сейчас он раскачивался в руке у Ефима, вместо кадила, которое, как помнил Седов (как любой, наверное, человек его возраста, он неоднократно бывал на похоронах, и даже сам принимал участие в их организации), должно было быть у священника, проводящего отпевание.
Голос у Ефима был звонкий, слышно было всем, пока он, обходя гроб Седмеца, читал молитвы. Николай Федорович особо не прислушивался, но знакомые обороты – «согрешения вольные и невольные… тебе славу воссылаем… ныне и присно и во веки веков», конечно, улавливал. Молитвы Ефим читал две, вторая была Седову совсем незнакома, а потом стал отпевать орденцев Олав, по латинскому обряду. Как понял Седов, это был переделанный даже не на немецкий, а на сочетание немецкого и местного языков вариант молитвы, Олав краснел, сбивался (Ефим ему негромко подсказывал), но дочитал. В руках у него при этом было распятие, оставшееся от патера. Он утром пытался было отказаться от этой чести, говоря, что в сан не введен, и вообще ничего не знает и недостоин, но, получив от Ефима ответ, что в сан введенных тут нет вообще никого, и что теперь, без отпевания хоронить?… – все же согласился. Народ на все это реагировал сдержанно, но как-то одобрительно, в нужных местах все крестились, а потом свечи погасили и убрали, и все пошли на погост. И вот тут по толпе прошелся некий шум – гроб с телом Седмеца подняли и понесли сам князь, Семен, Черный и Степан, а то что это, считай, новые набольшие – деревенские помнили еще с речи князя, да и слухи успели разойтись… И до кладбища (мимо церкви и по пологому спуску в небольшую лощинку, метров триста) они дважды менялись, уступая очередь бойцам из десятка Черного. На краю погоста, среди растущих кое-где кустов и небольших деревьев, выделялись на снегу черные холмики возле новых могил. Крестов, на удивление, на кладбище было очень мало, больше стояло простых, слегка отесанных деревянных столбиков. Какое-то время заняла расстановка тел и людей вокруг них, но вообще на кладбище все прошло очень быстро – князь сказал короткую речь, отметив то, что земной путь у всех людей заканчивается одинаково, и судить их ТАМ будут как надо и кому положено, а вот память о себе здесь они оставляют разную. Но даже враги достойны человеческого погребения, ну, а дальше будет, мол, видно – про кого помнят и как. Под рыдания вдовы, уже в голос, могилы стали закапывать, Седов с Ефимом, кинув по горсти земли Седмецу, заторопились в церковь, зажигать свет. Справились, и к тому моменту, когда с погоста потянулась основная часть людей, двери церкви были широко открыты, а сама она – ярко освещена внутри. Деревенские, заходя и проходя ближе к алтарю, впадали в ступор и издавали невнятные звуки, бойцы отряда, кто с утра не участвовал в оформлении, тоже замирали, распахнув глаза.
