− Это же Сквигельф, − слышит он.

− Пусть посидит до утра в участке!

− Еще с их юристами связываться… отбери у него бутылку, и отвезем его домой. Может быть, его мать нас отблагодарит, ха!

Это была последняя капля. Жирные неповоротливые копы даже не успели схватиться за оружие, как он успел одному разбить нос, а шутнику – бутылку об голову. Он вылетел из бара, вслед ему неслись угрозы, ему было плевать. На полу осталась лежать брошенная куртка.

Сначала был холод, холод, отсекающий все, оставляющий лишь полное равнодушие. Все его мысли, все, что его беспокоило все эти дни, осталось за чертой реальности. Токи, его мать, другие люди из его жизни остались где-то очень далеко, а здесь был только холод, окутавший его изнутри и снаружи. Сквизгаару казалось, что и он сам состоит целиком изо льда и холода, и теперь ему уж точно на все плевать. Он больше не был даже пьян, наступила полная ясность – зрение и слух усилились, он отчетливо видел неповторимый узор каждой падающей снежинки, слышал, как они опускаются на его распростертое на земле тело.

Было на удивление спокойно, и вскоре ясность сознания начала понемногу отступать, он словно уплывал куда-то, веки стали тяжелыми. Он не чувствовал абсолютно ничего. Он позволил холоду забрать его полностью, унести себя. Пусть он сам станет частью этой стихии, пусть вместе с последней зимней вьюгой его унесет отсюда. Пусть он уснет и больше не будет знать ничего, кроме этого бесконечного холода. А потом все закончилось.

− Я тебя ненавижу, урод ебаный! – темнота вдруг взорвалась огнями, голосами. Знакомое миловидное лицо, склонившееся над ним. Вот только оно кривится от злости, и на щеках – разводы. И без того большие глаза сейчас вообще как блюдца.

− Ты что, блять, делаешь?! − в голосе слышны злые слезы. Он смутно удивляется, что это с Токи, неужели он сам довел? Надо бы выяснить, в чем дело, успокоить его… Но почему-то он не может пошевелиться. И кто все эти люди вокруг? И почему так отчаянно хочется спать?

========== 5. Разговор ==========

Потом было пробуждение и острая боль – тело как будто растягивали на дыбе. Лежащие на груди два одеяла казались тяжелыми, словно изготовленными из камня, они как будто совсем не грели. Глаза отчаянно слезились, и ему было сложно разглядеть того, кто стоит рядом.

− Токи? − прошептал он с трудом.

− Нет, он поехал с ребятами в город за лекарствами. Ты тут такого наговорил в бреду, что бедный парень решил, что ты на самом деле помираешь. Орал тут, что убьет Ларссона, если тот не даст ему свои мотосани… Вообще, ты идиот, Сквизгаар… Хотел ходить тут с хмурой рожей и портить всем настроение – ладно, но это что было? «Я так ненавижу свою мать, что пойду, убью себя, и пусть всем будет плохо», так, что ли?

Он понятия не имеет, что это было, и лишь огрызается:

− Какая разница, тебе все равно плевать… − его начинает знобить.

Сервета подходит ближе, смотрит на него, скрестив руки на груди. Ну надо же, сменила сорочку на вполне приличный свитер с мини-юбкой. Ну, для нее приличный… Смотрит долго, будто изучая. Ее силуэт расплывается, и он прикрывает глаза.

− Вот скажи, это все из-за твоего последнего визита? – говорит она наконец. – Надо было дальше притворяться, что нам нужна такая жизнь? Ты бы сейчас с радостью отказался от своей гитары, от своей группы? От этого милого припадочного норвежца? Работал бы на лесопилке и женился бы на этом синем чулке?

Он молчит, не зная, что ему ответить. Она продолжает:

− Я не знаю, какого черта мне понадобилась вся эта чушь с замужеством. А тут еще ты со своими вопросами, пресса… Но знаешь, что? Если бы я не сорвалась тогда, сорвался бы ты. В один прекрасный день твоя примерная, твоя супер положительная жена нашла бы тебя в вашей спальне в компании из семи шлюх. И я не удивлюсь, если бы одна из них оказалась ледибоем из Бангкока. Просто я сорвалась раньше тебя, Сквизгаар. Но ты сам знаешь, мы одинаковы. И не надо мне говорить, что ты – это совсем другое. Не хотелось бы верить в то, что мой сын – долбаный сексист.

На кухне что-то шипит, и она уходит туда, оставляя его в раздумьях. Но он слишком слаб, его лихорадит, и он проваливается в сон.

Ему четырнадцать. Он мрачно сидит за столом и тыкает вилкой бифштекс, не собираясь его есть.

− Ну что опять? – слегка раздраженно спрашивает его мать. – Эти подростки, эти вечно постные рожи… - она делает взмах рукой, будто отгораживаясь от всего этого. Сервета уже слегка навеселе.

Сквизгаар молчит. Если не реагировать, то, может, она отстанет?

− Будешь хмуриться, придется к выпускному копить на ботокс.

Потрясающий юмор. «Просто отвали от меня, ладно?» − думает он. Но все же отвечает:

− Сегодня в Стокгольме концерт…

− Ааа, твои эти… волосатые с гитарами? Так иди, если хочешь.

Было бы все так просто. Она и не заметила, но он пару дней буквально ночевал в очереди, стараясь добыть желанный билет, но ничего не вышло.

− Мне не удалось достать билет, − угрюмо говорит он и встает из-за стола.

Сервета хмыкает.

− И чего? Иди так, – она достает зеркальце и принимается прихорашиваться.

Сквизгаар взрывается. И так у него, считай, смысл жизни потерян, он не услышит, как тот потрясающий гитарист играет соло, не получится спросить у него, как он выполняет…

− Господи, какие глупости! − обрывает его она. − Всему тебя учить надо. Пошли!

Она подхватывает сумочку и кивает ему. Ничего не понимая, он плетется за ней на автобусную остановку. Автобус до Стокгольма вот-вот приедет.

− Что ты собираешься делать? − пристает он. Она удобно устраивается на скамейке и закуривает.

− Сегодня мы немного развлечемся. И убери сейчас же эту постную морду, Сквизгаар, иначе ничего не выйдет!

Очередь в клуб растянулась аж на всю Бруннсгатан.

− Я же говорил, - начал было он расстроено.

− Сквизгаар, заткнись, а то я передумаю! – недовольно говорит она. Отпивает еще раз из своей фляжки, взлохмачивает ему волосы и велит держаться рядом. В тусклом свете фонарей в ее коротком платье она скорее похожа на его старшую сестру. Уверенно огибает длинный хвост в очереди, останавливается поболтать с одним из парней в форме охранника. Шепчет ему что-то на ухо, и тот кивает. Подходит еще один.

− Жди здесь! – кричит она ему и уходит с ними. Минуты тянутся бесконечно, он чувствует себя полным идиотом, стоя один сбоку от основной очереди, без билета и денег. А что, если она совсем забудет о нем, увлечется этими мужчинами? Такое ведь бывало, и не раз. Мало того, что он не попадет на концерт, еще и ночевать придется на лавке в парке…

− Сквизгаар! − слышит вдруг он. − Да иди же сюда, живо!

Он удивлением увидел, как Сервета высунулась из-за входной двери клуба и помахала ему. Как это возможно, ведь она уходила совсем в другую сторону?

− Не тормози! – она ухватила его за рукав и втянула внутрь. Он успел заметить, с какой завистью на него посмотрели из очереди.

− Но как ты…

− Был бы ты девочкой, я бы научила бы тебя паре трюков. А так… еще эта твоя вечно унылая рожа… без вариантов. Иди и слушай свой рок, я останусь тут, в баре.

В тот вечер Сквизгаару в первый раз в жизни вовсе не хотелось, чтобы его мать была как у всех – со скромной аккуратной прической, сидящей дома по вечерам и пекущей сдобные булочки. Даже когда после концерта ему все равно пришлось ночевать на лавке в парке – мать удалось обнаружить лишь к утру.

Тогда он был таким наивным кретином. Но он был… счастлив? Он и помыслить не мог, что ему захочется сменить эту яркую, красочную, шумную рок-н-ролльную жизнь на жизнь обычного смертного. Зачем? Чтобы почувствовать себя нормальным? Кому это вообще надо? Что вообще за идиотская потребность быть этим самым нормальным?

Он открывает глаза. Его лихорадит.

− Выпей это, − Сервета протягивает ему большую глиняную кружку.

− Что это? – из кружки валит пар, в нос ударяет резкий запах.

− Половина моего бара, − мрачно отвечает она. − И корица.