Впечатлённый увиденным Могута уже не раздумывал и позвал богатыря в дружину. Некоторое время к нему прислушивались и присматривались, проверяли, брали на слабо. Но Фёдор постепенно завоевывал доверие всех, с кем общался. Он был немногословен, но умел хорошо пошутить и любил посмеяться над чужими байками. Местная ребятня крутилось возле, когда он вечерами резал острым ножом фигурки из липовых чурок. Медведи, белки и другая лесная живность выходили у него на загляденье. Зимой он подбил товарищей соорудить детям горку, снискав благодарность многих родителей. А сколько женских глаз следили за статным витязем, и не счесть. Вот только сам он никого из девушек не жаловал. Поговаривали, что мужскую силу его забрал старый колдун, что ходит молодец к вдовушке, что верен недоступный красавец наречённой невесте из дальнего края. Версии разнились, обрастали сказочными подробностями, но рассказывались истории вполголоса, чтобы до Фёдоровых ушей не долетело.

Дружина сперва настороженно отнеслась к чужаку, но потом приняла его в ряды своего братства. Фёдор где намеками, где примером, где прямыми подсказками стал лепить из княжьего войска боевой отряд. Было видно: ратный опыт у парня имелся с избытком. Будущий сотник не рвался к власти, просто звезды так сошлись, произошло всё естественно: стычка со степняками и гибель нескольких человек. Бояре при князе были людьми деятельными, не праздными сидельцами, они и присоветовали Могуте сделать ставку на молодого воина. Дружинники на своём сходе обсудили кандидатуру и приняли ее без возражений. И никто ни разу о решении этом не пожалел.

Всемила и не заметила, как за воспоминаниями забыла и о змее, и о наступающем утре. Расчесала волосы, переплела косу и снова села. А что ещё делать в неволе? Беркут подлетел к окну, по обыкновению выставив вперёд лапы с острыми когтями. Потоптавшись на месте и найдя удобную позу, он дал себя почесать над клювом. Сенные девушки часто говаривали юной княжне, что всё зверьё к ней тянется. Льстили или вправду видели в ней дар повелевать животными, трудно было понять. Но вот приблудилась кошка и сопровождает Всемилу в злоключениях, птица-орёл повадилась прилетать каждый день. С чего бы?

– Какой ты ладный. – Всемила осторожно провела пальчиками по крылу. – Не боишься меня? Не тревожься, не обижу.

Беркут, наклоня голову, наблюдал за девушкой, а та вдруг запела. Рогволд вздрогнул: слишком много песен в последнее время он слышит. Голос Всемилы был похож на тёплые касания, трогающие самую душу. Княжна пела о родной стороне, о птице, что несёт весть из дальнего края, о ветрах и стрелах, сбивающих гонца с пути.

Беркут застыл, когда она вдруг сказала ему: «Вот бы и ты отнёс весточку батюшке, дружок ты мой крылатый. Ты сильный, вмиг домчишься до Поляницы, расскажешь про меня. Про змея!» И было в её словах столько боли и столько надежды, что Рогволд практически услышал, как рушатся каменные стены его самообладания. Хищная птица переступила лапами, неловко развернулась и, оттолкнувшись, полетела прочь. Заметив, что бело-коричневое перо кружась опускается вниз, Всемила высунула руку из окна и поймала его. Провела кончиком по губам, спрятала в рукав и прошептала тихое «спасибо».

Катя жила у ведуньи уже несколько дней. Теперь она могла спокойно есть и пить, постепенно забылся пережитой ужас отравления. Любава, которая уходила по своим делам на целый день, оставляла свою пациентку на хозяйстве. Благо Катя кое-что понимала в печах и в тесте, да и в целом готовила хорошо. Любава с благодарностью принимала заботу девушки, только вот к имени никак привыкнуть не могла и звала голубкой и другими птичьими прозвищами.

– Катя! Катерина! Да так язык сломать можно, корову впору так звать или собаку. – смеялась ведунья. – Не держи обиду, я не со зла.

Катя не обижалась. Да и чего обижаться, если вся жизнь и так пошла наперекосяк, а как выровнять привычное течение дней, никто не подскажет. От безысходности девушка начала больше практиковаться. Сферы по-прежнему слушались её мысленных приказов не слишком хорошо, но Катя научилась поджигать с их помощью дрова и отпугивать нахальных куриц. В очередной раз, когда она пыталась растопить печь по щелчку пальцев, её застала Любава. Слегка вытаращив глаза от удивления, ведунья негромко произнесла: «Вот те на!», и Катя подскочила от неожиданности. Сферы полопались, не долетев до места назначения. Повисла тягостная тишина.

– А ну, ещё разок! – Любава вдруг деловито уселась рядом с девушкой, будто они в университетской лаборатории ставят опыты по физике, и ничего необычного не происходит.

Катя глубоко вздохнула. Вызубренный когда-то регламент чётко объяснял, что демонстрация сверхспособностей перед местным населением возможна в исключительных случаях. 22 пункта, среди которых точно не было строчки «по требованию хозяйки квартиры». Но где теперь регламент, а где она? А хозяйка, что вытащила с того света и дала кров, – вот, толкает в бок кулаком.

– Птица-синица, не томи!

И верно, чего томить-то! Катя щелкнула пальцами, крошечные синие сферы, искря розовым, понеслись, залетели в устье печки и … ничего не произошло!

Любава приподняла бровь:

– А ну-ка, ещё разок?

И снова никакого результата.

– Голубка моя, да ты не бойся. Видывала я людей, что взглядом солому поджигали. Тут ведь силу почуять нужно. Вожжи-то отпусти свои, чай не перед свекровью стол накрываешь. – Любава начала поглаживать девушку по спине. Теплая волна сняла напряжение, Катя снова вскинула руку и щелкнула пальцами. Секунда – и в печи разгорелся огонь.

Любава вскочила и поставила на шесток горшок с водой. Подхватила ухватом и протолкнула внутрь.

– Сейчас я травку заварю, голубка. Хорошая травка, нужная. А еще вот яблочек мочёных принесла. Прошлогодние. Ну да чем богаты в кузне были, то и дали.

– А что в кузне?

– Да в кузне подмастерье себе руку прижёг, снадобье относила. Жалко мальца, ежели выгонят, пропадёт!

– Любава, просить тебя хочу.

– М-м-м?

– Можно я в город выходить буду? Сиднем не хочу сидеть. Ты же не мать мне, чтобы кормить. В прачки пойду или куда ещё.

Любава, разламывающая сухую траву на мелкие кусочки, задумалась.

– Девку только в услужение возьмут. Да и там свои верные люди нужны, а ты чужачка. Мальчишкой переодеть тебя, так и в подпаски можно али в подмастерье кому. Много не заработаешь, но на кусок хлеба хватит.

– В подпаски? – Катя представила, как она гонит по пыльной дороге коров, щелкая кнутом, а пастух даёт ей подзатыльник за малое усердие, и повела плечами.

– А давай-ка мне помогай. Дел много – там роды, тут недуги. Вдвоём сподручнее. Как-нибудь проживём. – Любава подошла к Кате и внезапно обняла её за плечи. – Я тебя травкам научу, секреты важные открою. Только пока мальчонкой походишь. Грудь тебе замотаем, никто и не догадается.

– А девушкой походить нельзя?

– Девушкой можно, да только недолго. Ох, голубка моя, знала бы ты, сколько горя я снесла. И ведьмой звали, и волосы драли, и плетьми били. То блазнится бабам, что мужиков увожу, то, что скотину травлю. Всякое было.

На том и порешили. Отвар, что приготовила Любава, оказал своё благотворное действие, уснула Катя быстро и снился ей князь Могута, грозно нахмуривший брови и отчего-то просивший: «Вставай, голубка! Вставай, беда!»

Девушка с трудом открыла глаза и тут же увидела над собой встревоженное лицо Любавы.

– Вставай! Город горит! – ведунья метнулась к столу, где собирала в разложенную скатерть свои пожитки.

Катя помедлила. Нет, скучно ей в этой реальности не будет никогда. Соскочила с печки и начала натягивать сапожки.

Тревожно ржала лошадь, чуя дым. Любава кинулась выводить кобылу, а Катя бросилась отворять ворота, сдвинула тяжёлый засов вверх, отвела створ в сторону и застыла. По улице во весь опор скакали одетые кто во что всадники, разящие саблями и мечами всех, кто попадался на их пути. Дом ведуньи находился на противоположном от главного входа в Поляницу конце. А вражье войско преодолело расположенные гораздо ближе малые ворота и сейчас, судя по всему, двигалось по направлению к терему князя.