Питч нахмурился.

– Где ты это услышал?

Синдер пожал плечами.

– Я это выдумал. – По крайней мере, он так считал, хоть и не знал наверняка. После этого он снова почувствовал сонливость и зевнул. – Думаю, я последую совету Дипака. Пойду спать.

Он забрался в постель, пока Питч и Шеза тушили фонари, и слышал, как они перешептывались, все еще печально, забираясь по лестнице в свою постель.

Синдер тем временем провалился в беспокойный сон, оставивший непонятное чувство тоски, когда он проснулся следующим утром.

Питч был уже на ногах, как и Шеза. На завтрак они приготовили кукурузную кашу и яйца.

– Я собрал твою одежду и положил ее в узелок, – сказал Питч, протягивая ему вещмешок. – Там есть хлеб, вяленое мясо и немного овощей. Еще я нашел деньги, которые матери с отцом удалось отложить. Они твои. – Он протянул россыпь монет, в основном медяков, но было среди них и несколько серебряных.

Синдер отказался их принять. Питч и Шеза ждали ребенка. Им эти деньги нужны больше, чем ему.

– Оставьте себе.

– Я не отпущу своего единственного брата ни с чем, – попытался поспорить Питч.

– Вам нужны деньги для ребенка, оставьте себе.

Синдер отодвинул руку, в которой брат держал монеты. Питч спас ему жизнь, взял его к себе и демонстрировал лишь любовь и поддержку, несмотря на горе утраты родителей. А что Синдер? Он даже не помнил ни брата, ни родителей, ни Ласточку, ни свою жизнь здесь. Разве мог он взять эти деньги?

Питч нехотя согласился, а вскоре пришел Дипак. В его руках все еще был посох, но вместо лонджи он надел пару крепких темных штанов и плотную рубашку.

– Готов? – спросил лысый священник.

Синдер кивнул, и в противовес угрюмому выражению на лицах его аннайи (как он понял, это странное слово означало «старший брат») и вадины (это значило «невестка») внутри него забурлил восторг.

Когда они с Дипаком двинулись в путь, несколько жителей деревни проводили их взглядами. Синдер услышал, как некоторые из них бормотали слово, которое вчера произнес Симиал – «заххак». Звучало оно как ругательство, и он спросил у Дипака, что оно означает.

– Оно означает, что мы должны уйти. Они считают, что ты служишь Шету. Это можно доказать, если ты не умрешь при утоплении.

– То есть если они считают кого-то заххаком, то пытаются его утопить?

– Да.

– И что будет, если выжить после утопления? – спросил Синдер из искреннего любопытства.

– Тебя убьют. Забьют камнями.

– То есть ты все равно умрешь: либо от утопления, либо от камней?

Дипак широко улыбнулся.

– Дурацкий способ проверки, да?

Синдер согласно кивнул, но не разделил радости Дипака. Он не боялся, что жители деревни его убьют. Вместо этого он сосредоточился на объяснении священника, которое разожгло в нем неожиданную реакцию.

Шет.

Синдер не знал, кто это, но почему-то от звуков этого имени в нем вскипела злость. Его переполнила ярость. Рассвирипев, он резко остановился и сверкнул глазами, не осознавая, что направляет ярость на жителей деревни, произнесших слово «заххак». Потом вытянул губы и зарычал.

С полдюжины жителей искоса глянули на него в ответ. К ним присоединилось еще несколько, но Синдер все еще этого не замечал.

– Идиот! – Дипак схватил Синдера под локоть и потащил его вперед. – Может, ты и смел, но нельзя сражаться с целым миром.

Синдер снова вернулся в момент здесь и сейчас. Гнев не проходил, и он замотал головой, стряхивая остатки этого чувства.

Шет.

Что в этом имени такого, что он так рассвирепел? Он этого не знал. Он ничего не знал.

Черт побери! Синдер застонал от досады. Он узнает о Шете все. Узнает все, чего не знал. Он должен это сделать. Иначе как жить дальше?

Дипак снова потянул его за локоть. Синдер отвернулся от жителей деревни и последовал за ним прочь от Ласточки.

После отбытия из Ласточки они провели в дороге целый долгий день, отчего чахлая нога Синдера разболелась. Однако он не стал просить идти помедленнее. Напротив, сжав зубы, старался поспевать за быстрым шагом Дипака, который, похоже, даже не собирался замедляться. Старик быстро шел по каменистой тропинке, ведущей прочь от Ласточки, шаги его были ровными как барабанная дробь, ноги и посох, стучащий о камни, создавали синкопичный ритм. Он оглянулся всего раз, чтобы проверить, как Синдер справляется.

– Как ты, держишься? – спросил он.

– Все нормально, – ответил Синдер.

– Хорошо. Придется идти быстро, как будто Шет дышит нам в затылок. Иногда осенние дожди, а порой и снег, начинаются раньше времени. Я планирую отвести тебя в Быстромечие как можно скорее и отправиться домой, пока дороги еще проходимы.

Произнеся это, Дипак снова отвернулся.

Они все шли и шли, и Синдер не просил передохнуть, если Дипак не предлагал первым. У него тоже была гордость, и он не желал, чтобы священник его жалел. Пусть Синдер и не помнил ни своей семьи, ни прошлой жизни, одно он о себе знал точно: он не слабак. Он больше, чем просто это чахлое тело, и будет бороться с сонливостью, выдержит любую боль и продолжит идти, пока это испытание не закончится.

Именно с этой уверенностью Синдер продолжал шагать своей прихрамывающей походкой. Единственной поблажкой, которую он себе позволил, чтобы облегчить путь, стал грубый посох, который он изготовил из длинной ветки, найденной на земле, когда они сделали привал на обед.

Дневное солнце ярко светило сверху, согревая землю, несмотря на холодный горный ветер, когда поднимались по крутому каменистому склону. Ветер трепал длинные волосы Синдера, отчего они падали ему на глаза, и он мысленно сделал заметку постричься. Также он учуял запах костра, смешанного с ароматом жареного мяса. Желудок заурчал, а рот наполнился слюной. Поесть и отдохнуть было бы неплохо.

– Вы чувствуете этот запах? – спросил он Дипака.

Старик ответил не сразу.

– Какой запах?

Синдер объяснил.

– Вот это нюх, – проворчал Дипак. – Мы приближаемся к Мотыльку – это ближайшее к Ласточке поселение. Оно чуть крупнее нашей скромной деревушки. Сам увидишь.

Закончив объяснение, он продолжил путь.

Пятнадцать минут спустя они наткнулись на ряд полей, в конце которых начинался деревянный частокол. Беспризорные ворота открывались наружу и выходили на дорогу, по которой шли Синдер и Дипак. Они ступили через них, и взору Синдера предстала деревня в два раза больше Ласточки. Несмотря на размер, он обнаружил между двумя деревнями больше сходств, чем различий.

За частоколом Синдер уже видел поля, простирающиеся во все концы, а внутри него оказались огороды и грубо обтесанные срубы. Все это было бы к месту и в Ласточке. И люди здесь были такими же. Коренастыми, с темными волосами и кожей и миндалевидными глазами.

Некоторые приветствовали Дипака, и старик, не замедляя шага, отвечал тем же и объяснял, куда они с Синдером держат путь. Вскоре они оставили Мотылек и его фермы позади и ступили под сень кедровой рощи. Синдер резко остановился, когда из-под валежника выскочили два маленьких лисенка, догоняя еще одного своего братца. Все трое смешно затормозили, удивленно чирикая, когда заметили Синдера. Мгновение спустя они бросились прочь.

Дипак улыбнулся.

– Это благоприятный знак. Три лисицы – гармоничное число. Значит, мы доберемся до Быстромечия без проблем.

Синдер кивнул, несколько ободренный словами священника. Благоприятные знаки – это хорошо. Ему еще только предстояло восстановить хоть один факт о том, как он жил до вчерашнего дня, и это вызывало тревогу. Без знаний о себе он был в полной власти незнакомых людей. Ему могли сказать все что заблагорассудится, и он бы так и не узнал, правда ли это, пока не стало бы слишком поздно. Не хотелось всю жизнь находиться в таком беспомощном положении.

Но разве у него был выбор?

Во всяком случае, пока память не восстановится, придется довериться Дипаку.

Они шагали вперед, а Синдера грызла пустота внутри: черная стена возвышалась между ним и его прошлым. Он скребся в нее в надежде проделать брешь и обнаружить по ту сторону лучик знания.