Воля (домашнее имечко сына) отчитался за опоздание. Шоковый подарок протянул. Вспыхнувшая щёчками Серафима Георгиевна вчиталась в «англизмы». Поднесла к тонкому носику, втягивая приманчивый запах.

– Какао Ван Гутена напоминает. Прелесть.

Хотелось отломить крошечку. Однако пересилила желание.

– Волечка, ступай к младшеньким в группу. Постарайся, чтоб досталось всем.

Старшая сестрица Кира той минутой выводила меню.

1. Суп из кислиц, сныти, крапивы.

2. Пятьдесят грамм чёрного хлеба.

3. Кашка ячменная.

4. Иван-чай. Даже скромным девичьим взглядом не удостоила сладкую невидаль. Таковы они все. Как есть дворянско-поморские…

Покинем то время. Переместимся в другое. На бумаге это запросто.

Былой мальчишка – капитан дальнего плавания. Утверждён с восхитительным опережением: двадцатипятилетним! Подлянок партийных, к чести, не избежал. Визы лишали за… прекрасное знание английского языка. Субординацию рушил: с кочегарами(!) за руку здоровался. С заграничниками в портах на чужом языке свободно общался. Очень сие помполиту подозрительным казалось. И послал тот, куда надо политдонесение. Да яркого человека бесполезно в угол запихивать. Он и оттуда светиться будет.

Чуть смягчился режим, назначили возглавить отдел мореплавания. По справедливости выбор. Более достойного, хоть как-то вровень – «нет». Порешившие трудный вопрос досужно руками развели. Картинкой изобразить: растянули меха порванных гармошек.

На новом поприще заложенное в нём от породы и воспитания резко проявилось. Не заметить, того хуже – нашептать, ни у кого не получалось. Образ – и тот работал на удачу в делах. Я бы сказал: начался вживую интереснейший роман с судьбой.

Как подобных людей выразить? Надо дать им характерно проявиться. Случаи сами на цыпочках подойдут.

Шестидесятые – годы особые. Привитый Отечеству социализм выглядел бодрячком. Имелись даже весомые достижения в космосе. Но то вершили постаревшие гимназисты или выпестованные царской профессурой. Партийные божки надували щёки. Для прошибающего ободрения годились звания «Герой соцтруда». Любые двери с пинка открывали. Особливо на разбор дефицита – главной приманки жёсткой системы. Само собой золотая звёздочка с серпом и молотом улучшала жизнь во всех отношениях.

По московской разнарядке одна такая выделялась СМП. Ох, какой переполох в конторе начался!

Долголетний начальник пароходства Сергей Кузнецов решал всегда самовластно. Непредвзятый, отстало-правильный ёж-мужик. Без обиняков всех делами проверявший. По той единственной, но достаточной линейке, ладно зам. по мореплаванию Коковин подходил. Вот уж который выручательный случай за таковским. Распоследний из той же колоды.

Мурманчане с полученного новенького финского ледокола заупрямились колоть двинской лёд. Мол, то и сё. Прибыли к вам после тяжёлой проводки в Арктике. Главное – гребные лопасти не в порядке. Так что разворачиваемся восвояси. Бывайте.

На календаре весна 1963 года. Своих крушителей льдов ещё нет. Чтоб раскупорить порт, не подтопить окраины, поднялся на чужой мостик Валерий Коковин.

– Раз отказываетесь управлять, сам тем займусь. Всю ответственность беру на себя.

Кэп линейного полярщика о четырёх винтах, почувствовав вызов, бойцовски ухмыльнулся. Куда как матёр(!) был Юрий Константинович Хлебников. Сам из варшавских дворян. Участник Гражданской войны на стороне белых. Чудом не размолот системой под видом законного мщения. Георгиевский кавалер и он же – советский орденоносец за эпопеи в полярных широтах. Отведал сталинских лагерей и на закуску три года ранних хрущёвских.

Встали почти вплотную. Лицо к лицу. Каждый своё «я» молча выразил. С «белоусовцем»[3] вдруг что-то произошло. Будто признал по родовой многогранности правоту дерзкого визави. Впрочем, оба хранили редкую хладнокровность, приличествующую дуэлянтам большой руки.

Сдаются ли те, за которыми строй предков при благородных шпагах?!

Авторитетный «монопольщик» согласился колоть лёд. Не преминул по-офицерски достойно выразить извинение. Неловкость после стычки, только встречаться взглядами мешала.

Проформы ради Кузнецов трудным решением поделился. Прочие замы, сглотнув слюну, поддакнули. Да и как иначе? От шутейного стишка: Какого выпить нам вина? Спросите вы Коковина. И вам ответит Коковин, Что лучше водки нету вин. до серьёзнейших проработок Севморпути, будущего ледового причала Варандея. С сотню всяких расколотых проблем. И за всем рифмуемый с крепкими напитками Валерий Петрович. Не то, что намекнули – заранее его поздравили.

Под вечер несистемный мореплаватель захворавшую мать навестил. К месту добавить, оставалась она узнаваемо прежней. Не позволяла жизни ничуть себя подправить. Суматошной политике и что творилось – безошибочный диагноз ставила: «Не то. Всё не то». Ведала как бы наперёд. Да кто и когда слушал мудрых Кассандр?! Желая её ободрить, наставник капитанов про скорое награждение поведал. Неловкая пауза растеклась ртутью по комнате.

– Ты каких-то спас лично? Или пароход?

– Нет, мам.

– Сколько у тебя людей в подчинении?

– Много, мамочка.

– Значит: труд и заслуги общие. Так?

Серафима Георгиевна отвернула головушку. Похоже, мысленно с кем-то советовалась. Нарочито громко и весьма сердито затикали старинные часы. Успешный сын почувствовал себя прежним Волькою с папанинской шоколадкой.

– Представь себя с этой нелепой звездой. Представил?

– Да, мам.

– Теперь иди и откажись.

Разговор на эту тему не мог иметь продолжения…

До середины нового дня разгневанный начальник СМП расхаживал по кабинету. В уме не вмещалось простое. «Как так?! Эк, уязвил!» И по непечатному, по непечатному, пока не полегчало. Старшего кадровика потребовал.

– Кто первый по алфавиту из капитанов?

– Абакумов.

– Готовьте документы на представление.

… Нисколько не безобразная дамочка-смерть посетила каждого. В недолгих – случайно награждённого счастливца.

Папанин крыл матом, защищаясь от явившихся с ней бледнолицых контриков.

Собиратель СМП кивнул ей холодно, как старой секретарше.

Один лишь поморский дворянин, приподняв ослабевшую руку, улыбнулся. Знаковый, заметим, поступок.

На этом бы точку поставить. Да новая общерусская беда покоя не даёт. Продажными либералами пестуется «сетевой» человек. Размножен уже миллионами по затёртой матрице. Ничего святого за душонкой – мышкой.

Только опаутиненных пока всё ж недостача. Числу в самый раз, предложат вместо Родины мировой супермаркет. Покормят, кратко потешат и сметут, как двуногих тварей. По крайней мере, в некой папке излагается план…

Незабвенное событие: первый день корабля. Всюду новодел. Всё отлажено. Технарская начинка тишайше ждёт. Каюты смахивают на пеналы первоклассников. Каждый из команды взвинчен. Особый подъём чувств распирает штурманов. Подымайся-де в рубку и… давай ход.

Гм, оговориться надо. Сдерживая рвение верхоглядов, механики попросят пару часиков. С бухты-барахты в машинной яме не бывает. Извольте задать постоянную готовность.

Так было и 28 марта 1964-го у стенки Балтийского завода. На промозглом невском ветерке трепетали флаги расцвечивания. Забежавший вперёд прогресса газотурбоход приковывал внимание. Не менее значимое – внутри надстройки. По одиночке в кают-компанию потянулся комсостав. Лишне замечать: мужчины строго по форме. Делово настроены.

Чёрные галстуки, мнится, на что-то смахивают. Никак, перевёрнутые восклицательные знаки. Понятно – с волнения.

Расселись, согласно золотым нашивкам на погонах, в удобные кресла. Благостно стало взорам. Есть на чём зацепиться. Края иллюминаторов с барашками желтеют стильной бронзой. Частоколом панели из ценного дерева[4]. Почтенно выдаётся к первому столу пианино. Матовыми лунами струят свет плафоны. Пиковый момент подчёркивает судовая тишина. Даже динамка не тарахтит. Последняя позволительная роскошь – электропитание с берега. Этакая неотстриженная родовая пуповина.