Поздно удивляться своей невезучести. Фёдор без всякого вскрика изобразил вертикалку вперёд ногами. Встречая стоптанные кирзачи с живым центнером за ними, окантовка льда поддалась сахарной глазурью. Благозрачный эффект шикарных брызг и каскадёр поневоле заполучил экстрим не для хлюпиков. Аж дух с даром речи от перемены мест захватило и, похоже, противилось отпускать.

Тем временем матросы короткими ломиками с накинутыми на них обрезками труб прогоняли резьбу талрепов на затяг. Ставшие лишними штурмана, дракон с плотником, позволили себе созерцать общую панораму. Одновременно каждый внял воплям на соседнем судне, отстоящем от них меньше сотни метров. Слова не разбирались, но по вытянутым рукам понималось: что-то стряслось рядом.

Борзый третий помощник быстрей всех рванул до оценочной точки.

– Ё… док за бортом!!!

Следующей секундой началась операция по спасению, никогда ни сыгранная на предмет оказий с Федями. Кто-то метнулся за длинной узкой сходней. Кто-то за манильским концом. Дракон ткнул пальцем в самого щупленького, назначая точно на подвиг.

И пока это происходило, док окончательно вымок и заколел, как цуцик. Только утонуть он гарантированно не мог. Спина его через ватник упиралась в бортовую сталь, грудь – в кромку прочного льда. Руки двумя бессильными слегами лежали на искристом его панцире.

Сам же доктор, в эдаких-то обстоятельствах, поставил страшный диагноз. «Если за парочку минут не вытащат, сердечный клапан от холодрыги захлопнется. Летальный исход прост, как сочетание «овсянка, сэр».

Случалось ему в приговорах другим ошибаться. Зато по блату к себе пудовый аминь. Попробовал пятым разом вытянуть тело на руках. Куда там! При слетевших рукавицах их окончательно свело. Ни для чего они теперь не годились. Почему-то стало жалко зря потраченного времени на институт. На расхлёбку скоропалительной студенческой женитьбы. Мало ли ещё за ним по глупости сотворённого… Сейчас вот поставится дурацкая точка без продолжения.

Неким позитивом совсем рядом брякнулась сходня. Следом пауком на манильском кончике спустился матросик, встав на надёжно сколоченную опору. Второй конец свесился следом.

– За вами я. Запроцедурились тут.

Попробовал ответить беспечным чудаком, но и этого не смог. Синие губы затвердели, словно под скотчем. Всё остальное исполнилось чудесным образом. Поспешая, вывалили стрелу грузового крана второго номера за борт. С командой «вира помалу», стянутый надёжным узлом, док был воспринят из купели. Тут же заново обвязан с нелишним перехватом под мошонку. Потому, не потеряв достоинства, Фёдор уподобился памятнику, подымаемому куда должно.

– Давай, здоровье восстанавливай, – накинулся старпом.

– Спиртика, спиртика рвани! – наставили знатоки увеселительного подходца к жизни. Дока подстраховывали до палубы надстройки, даже распахнули дверь.

Спасённый чихать хотел на советы, однако прожёгся горячим душем, сделал троечку поместительных глотков медицинского ректификата. Вместо закуски проглотил столько же таблеток аспирина. Скорбя о бездарной трате огненной воды, всё ж растёр ей грудь. Поднаторевшим знатоком в тонкостях дозировок, выдохнул и снова ёмко приложился. Блаженное тепло ласковой волнишкой разлилось по телу. Неизвестный трубач в поплывших мозгах сыграл отбой с бай-баем. Фёдор было покосился на койку с якобы на треть верблюжьим одеялом и тут же отверг раслабуху. «Нет!» – повелел ему внутренний голос.

Так запротестовал в нём не спятивший от тюленьего времяпровождения доктор, а закаленный пофигистически моряк. Тот самый, которому и море и всё на свете по колено. Сугубо лишь стыдно перед… Он ни с чего запнулся. Как назвать тех, кого оставил на караване? Верное слово пришло само. Да, да – взабыльскими товарищами, каких попробуй, сыщи на берегу. Пускай свалит воспаление лёгких. Он должен быть средь них! Всенепременно! Ап чи!

Фёдор начал одеваться в единственно сухой гулятельный прикид. Его пыл немного смутила паршивая мыслишка: «Вдруг все подумают, что он за чеки так рубится?» Но в этом же не вся(!) правда. Любое кумеканье про другого – грех презренный. Неужто не поймут?

Убеждаясь в правоте будущего поступка, глянул в каютное зеркало. Чтоб поточнее к тому действию примолвить? Наверное, то, что док на волшебном стекле увидел. Отражённый двойник был горд заново бросить вызов штафиркиной судьбе. Мягкие, плоховато очерченные черты лица закаменели суровостью биться до пуха и праха. Ва-аще незнакомый моряк-оторвист, которому за честь подражать. На моменте он и Фёдор сдвинули кепки набекрень. «Покамест хорош. Айда на караван!»

Там уже шабашили при завидном взлёте духа. Причина-то какая радостная: человека спасли! Внезапное явление доктора потрясло и проняло всех до немоты. Первым восстановился старпом:

– Э-э-эй, ну ты, нет, вы зачем?!

– Продолжить на серьёзе помогать.

Из прозвучавших глаголов, ручающийся тут за всё скроил дивную фразу:

– Ага, продолжить психов из нас лепить, да ещё мы помогать тебе в том обязаны?! Канай(!) живо в тепло, не копенгаген![13]

Подавленный старпомовским красноречием, Фёдор понуро развернулся в сторону надстройки. Его гонитель на пределе бешенства, неотделимого от настоящего восхищения, театрально орал:

– Держите меня, держите! Психа только что им сотворённого! Прячьте ломики! Как же Фёдора с того дня зауважали! Всякий мыслимо примерил случай на себя. Никто, к общей догадке, на второй выход не тянул. А ведь это что ни на есть завзятые коряги-мореманы.

Когда закончился рейс приходом в Архангельск, героический док сдавал новому водниковцу тоже самое количество шприцов, бинтов, таблеток. Предъявлять почти весь уничтоженный спирт не имело никакого смысла. Взяли да допили. Самое время кое в чём новенького просветить.

– Главное, – внушал, – если что, не теряйся. Все, все помогут. Костьми лягут, но выручат. На твоё счастье Игарка отпала до лета. Короче, успешней меня прибарахлишься».

Коллега Фёдора не поспевал воображением за изумительностями судовой жизни. И был бы совсем ими доканан, если б тема не закруглилась.

– Двинем сейчас к другу-старпому. Акт передачи подписывать. В каюте у него и продолжим. Пора вискаря(!) тебе попробовать.

Боже ж ты мой! Как великолепно выглядел эскулап, прощаясь. Ничего наивно-гуманитарного не улавливалось в нём. Характерное отныне выражение лица, наконец, приобрело остойчивость к разным бедам и напастям. Это был действительно свой среди своих.

Книжечка чеков торчала из нагрудного карманчика его старомодного лапсердака гораздо лепше фраерского платочка. Кое-что наспех купленное составляло подарки, умещавшиеся в броском полупристойном пакетике.

Лишь вовсе ни блазни, что выучился не на того, портили Фёдору заслуженное счастье возвращения.

После десятой четвертинки стакана все становятся честными. Сдадут себя без всякой пытки. Известный ключик: водка, двухместный номер да закуска на газетке. Прожитая жизнь и каков собутыльник – тоже имеет значение.

В питерской ведомственной гостинице на Гапсальской назревало неизбежное.

– Ну, будь здрав! – И вам не хворать!

Задвинувший тост держался важно. Как-никак начальник мутного отдела Мурманского пароходства. Яснее обозначая, номерного – первого. Должность лишь для архипроверенного партийца. Не биография чтоб, а сталь звенящая.

Откликнувшийся – моложе, из старших механиков, подкован в разном. Архангелогородец. Застрял надолго. Потому как мыкался на приёмке газохода с экспериментальной начинкой машинного отделения. Естественно, изнервничался, поиздержался. Только худа без добра не бывает. Не проходило недели, как менялся сосед. И всё по кругу: бутылочка за знакомство, за перипетии всякого дня, отвальная. Не то, что обрёл – обточил навык доверительного общения. В безвозбранных тихих пирушках стал он всем в доску свой.

Чуть-чуть поморщились. Зело! По колбасному кружочку. Требовалась минута осмысления. На какую ещё тему выйти?