О, как восхитительно на пылающем броненосце «Ретвизане» взвился флажный: «Микаса»! Иду на таран!» Хотелось и ей набрать: «Наперекор. Всё равно. Счастливая! Счастливая!»

На жизненном пути Мишка Курбатов замечался в непростом понимании. Рискуя быть окрученным, дарил ночи страдающим печальницам. Частенько какая-то залетала счастливой мамочкой. Виновный в том не снимал с себя долга и впредь пополнять русский народ. Один, по сути, за целую полёгшую роту справлялся.

Девичью игарскую безнадёжность не по-всегдашнему выдержал. Честь по чести поступил: с печатью в паспорте. Только меняться после сибирского деяния почёл за трусливую благость. Сродни подвигам, свершались сами собой: не пошло, без ненужной игры в чувства. Артистично, словом. Друзей-приятелей имел по той же характерности. В их сознании жалкий негодяй крутил руль, обходя русскую трагедию вымирания.

Чего-чего, а усатые её постановщики с 17-го года не меняли афишу. За подобным упоением от кровищи народа 41-го дождались.

Лишь партийные фантики с оптимизмом куды-то там коммуниздячно смотрели.

Спасительным оказалось одно: преступить заповеданное. Не греха же ради! В труднейших невзгодах есть Божеские послабления. Нечто ответа на фарисейский тупизм: «Не позволительно исцелять в субботу». В том утвердился уже не Мишка. Хват капитан осознанно продолжал однажды начатое.

На сей раз случай особый. Дрейфить ли с того? Как кричал генерал Милорадович под ядрами: «Ребята! Вам не первую деревню брать!»

Герой деликатного фронта ступил на берег достаточно подготовленным. Очертания цели сложились из россыпи слышанного.

Звать – Лидия. С восемнадцатого. В войну носила погончики лейтенанта интендантской службы. Вела ведомости зарплат. В том числе капитанские и жён моряков. Часто ходила заплаканной – гибли её подопечные суда. Поревевши над очередным скоросшивателем чуть ли не с родными фамилиями, несла его в архивную комнатушку. Руки папку к груди прижимают. Из каждого кулачка торчит мокрый платочек.

Обычным состоянием – не по званию голодна. Офицерский паёк не имел веса, поделенный на всю коммуналку. Подписчица на сталинские займы, эскадрильи, танковые колонны довольствовалась остатками получек.

От слабости мечталось до головокружения. «Вот окончится проклятущая. С кем-то непременно познакомится. Мужчина, тот, конечно, будет обстоятельный. Заранее расспросит: честно ли себя вела? Ему поведают, как есть. Она же доверится. Сердце подскажет. И сейчас говорит: суженный живой, сражается».

Война по сути – злобная колдовка. К горьким, ещё несложенным стихам и её причастной сделала: Ещё до встречи вышла нам разлука, Но в этом, милый, нет твоей вины…

Намеренно или случайно кэптэн попал под обед. В кабинете с несколькими столами – узнаваемая Агафонова. Остальных сдуло до близкого базара меж Театральным и Банковским. Уже больше мышей и суеверий боялась Лида мыслей о несчастности. Поэтому старалась себя занять. Всегдашняя уловка выходила взаправду деловой. Крутанёт ручку арифмометра «Феликс», погрузится в цифири, что-то запишет. На костяшках счётов механических перепроверит. После двух обработанных ведомостей обязательно курнёт в затяжку. Табачную горесть запьёт холодным чайком.

Вошедший воспринялся досадной помехой.

– У нас обеденный перерыв.

– Что вы говорите?! – наиграл нахал, неожиданно провернув ключ в дверях.

Лида вскинула испепеляющие глаза. Да все хлёсткие свои словечки растеряла. Незнакомый мужчина-капитан воспитанно приблизился к ней. Чуткий носик уловил приятный запах трубочного заморского табака, здорового сильного тела. Вблизи визитёр – само мужественное обаяние, против которого не существует женского отторжения. Начал он с обезоруживающего:

– Лидочка, я к тебе.

Голос – проникновенней некуда. Зачарованной русалочкой плыть бы и плыть на его волнах.

Нисколько не смутясь, взял за руку, гипнотически заставив оторваться от стула. Теперь оба стояли почти прижавшись. Сие обернулось для бывшего лейтенанта невыносимым обморочным состоянием.

– Голубушка, ягодка моя, – прозвучало со страстным дыханием, сравнимым с вытянутой взахлёб большой рюмкой ликёра. Голова почему-то запрокинулась, не восприняв твёрдость столешницы. Закоротило складками юбку. Телом овладела сладкая ответная истома. Балетные ножки Лиды оказались неподобающе подняты. Стало вдруг хорошо по нарастающей. Не стыдно. Нет. Чем она хуже? Чем виновата?

Возвращение в себя обдало благодарной нежностью, понятной мученицам военных судьбинушек. Настоящий мужчина уважительно подал отсутствующий на ней предмет. Взглянул на редкие золотые часы «Победа».

– Без десять тринадцать. Пора на судно.

– А вы, собственно, зачем? – нелепо прозвучал вопрос из-за шкафа.

– Да насчёт денег команде хотел поинтересоваться.

Похорошевшая проступившей мягкостью черт Лидия выпорхнула в обычном облике.

– Позвольте представиться: капитан Курбатов с парохода «Волга». Приятно, кстати, накоротко познакомились.

Не ожидая от себя, путая железную очерёдность с лёгкой учтивостью, будто на день рождения, подарила:

– Если ведомость при вас, давайте подпишу и, пожалуйста, в кассу.

– Весьма тронут, Лидуся. Ты вся из милых достоинств.

Прежде чем выйти, кивнул с незабываемым взглядом. Так бы и выбежала опрометью следом.

Таксомоторных услуг просто не существовало. Крутой оригинал в шикарности капитанской формы отбыл в полудеревянном вагончике. Вдоль окошка потянулся ещё более деревянный город. При исполненном, в ладах с совестью всегда и везде недурственно…

Помрачительно осознать сотворённое потом со страною. Многое при поспешном её сломе, не без предательств, изменилось. И несть числа в стрессах и безденежье до срока отошедших в иной мир. Среди дождавшегося сестрицу военно-морского братства – Кирочка Коковина. С благородными поручителями, которые лично известны Господу за мученические венцы, не страшен и Страшный Суд.

Пусть в атеистическом понимании земная жизнь её не удалась. А строго по чести? То-то!

Прожившие дольше характеры ещё более закалили. Девяностопятилетняя Лида, зля болезни, сплясала на своём юбилее в «Меридиане». Надеялась: за горькую одинокость будет понята милосердным Отцом Небесным. Она ли не претерпела с отзывчивой, нежной душенькой?!

Весь растраченный Михаил Курбатов испытывал сплошную полосу везения. До опрокидона системы возглавлял «Инфлот». В Лондоне был представителем ММФ. В министерстве чем-то руководил.

Да(!), ещё на открытие стеллы «Архангельск – город воинской славы» приезжал. Три денька прочувствованно сиживал в «Пур-Наволоке» за коньячком-с. Панорамой Двины любовался. Изменившиеся улицы, лишённые памятных прекрасных домов, его огорчали. Лишь старость, оказывается, способна на честные сравнения…

Пусть и запоздало, хочется искренне воскликнуть:

– Какие люди!!!

Вписать бы в вечные помянники их имена и заповедовать гордиться.

Послужившее поводом к этой бывальщине на поверку вышло боком. Деньги, тупо вбуханные в целинные земли Казахстана, пропали без отдачи. Распаханная степь запылила чёрными бурями.

Главный тимерязевец Никита Хрущёв сделал непричёмный вид. На возрождение своего русского Нечерноземья стало поспособней плевать. Поскольку вся скопленная Сталиным на то дело финансовая заначка тем лысым профукалась. Посевные площади России обречённо скукожились в два раза. Вот когда начали вымирать наши деревни! Но это ничуть не заботило первого пустобрёха и раздербанщика великой страны.

Правда, под дикую неразбериху незаметно для американцев построили космодром. Увы, теперь и он не наш. Унизительная его аренда, умыкнутые заодно по пьяному ельцинскому разделу несколько русских областей[12] – скорбный всем урок.

Для старых моряков, обретающихся на покое или затянутых в дачную воронку, есть несколько заветных, ключевых словечек. Произнеси их – кивнут седыми головушками, попробуют приосаниться. Не мешкая, выразят полную приязнь к вам, на какую способны отзывчивые люди.