Здесь требуются некоторые пояснения. Без надёжной агентуры, преданной интересам государства, не может работать ни одна спецслужба мира. Все рассуждения о безнравственности этого метода работы не имеют под собой серьёзного основания, а иная точка зрения представляется либо личным заблуждением, либо попыткой ввести в заблуждение общественность. В своём фундаментальном исследовании о деятельности органов госбезопасности в 1920-е годы доктор исторических наук, профессор А. М. Плеханов упоминает о том, как на следующий день после подавления ГКЧП Ельцин издал указ о передаче архивов КГБ на «государственное хранение»[152] (на каковом они, кстати, и находились в течение многих десятилетий). «Но в эти слова, — пишет Плеханов, — был вложен совершенно иной смысл: сделать достоянием всех «жаждущих» фонды Центрального архива КГБ — одной из самых могущественных спецслужб мира. Вся отечественная и мировая практика хранения документов органов безопасности такого не знала. Ведь секреты спецслужб во многих странах принято хранить засекреченными по 25, 75 и даже — 120 лет…
Новоявленные «открыватели» истории использовали доступ к документам для издевательств над бывшими сотрудниками органов безопасности и их помощниками. Речь шла прежде всего о святая святых спецслужбы — об агентуре. Хорошо известно, что в императорской России агентура всегда была защищена. Уместно напомнить следующий исторический факт: когда начальник Департамента полиции А. А. Лопухин разгласил имя агента Е. Ф. Азефа, он был осуждён и отправлен на каторжные работы»[153].
Практика так называемого «государственного хранения» архивов КГБ глубоко возмущала Крючкова. «После августовских событий, — пишет он, — в средствах массовой информации были опубликованы многочисленные документы Комитета госбезопасности, его органов на местах, которым в период их подготовки были присвоены грифы «Совершенно секретно», а то и высший гриф секретности — «Особой важности». В печати появились доклады органов госбезопасности руководству страны и отдельных республик по самым различным вопросам. Были преданы гласности сведения, полученные в результате разведывательных и контрразведывательных операций. Под удар поставлены ценные источники, люди, помогавшие нашей стране. Практика беспрецедентная!»[154]
А. Ф. Яровой в книге «Прощай, КГБ» показывает, к чему привела вакханалия, спровоцированная демократами с помощью средств массовой информации: «Снизился уровень эффективности действующей агентуры. Трудноразрешимой стала задача приобретения новых источников… После прямой трансляции «разоблачений» Крючкова и КГБ многие из агентов, призванные верой и правдой защищать безопасность государства и государственных деятелей… отказались сотрудничать с органами безопасности».
Однако вернёмся к деятельности 5-го управления КГБ, которое приводило «демократов» в столь трепетный ужас. Как известно, с его работой была тесно связана судьба бывшего первого заместителя председателя КГБ СССР, генерала армии Ф. Д. Бобкова. Так вот, по его вполне достоверным сведениям, первоначально общая численность сотрудников этого подразделения составляла 200 человек, а к середине 1970-х годов увеличилась до 320 человек, причём это была общая штатная численность, включавшая и технический персонал, а не только оперативный состав. На связи у каждого оперативного работника было 8—10 агентов, и занимались они далеко не только диссидентами. В ведении 5-го управления находилась деятельность по выявлению и пресечению террористических акций, подрывной работы иностранных спецслужб с использованием всевозможных зарубежных организаций и центров, цели которых противоречили советскому законодательству. Так, характеризуя результаты этой работы, Крючков в интервью газете «Известия» 26 октября 1989 года впервые раскрыл следующие данные: в 1970—1980-е годы было выявлено и профилактировано 1500 лиц, вынашивавших террористические намерения.
«Борьба с диссидентами» тоже требует некоторых пояснений. Прежде всего заметим, что само значение понятий «диссидент» и «диссидентское движение», принадлежностью к которому так гордились некоторые «перестройщики», нуждается в уточнении. Слово «диссидент» было вброшено в оборот западными спецслужбами в качестве подмены слову «инакомыслящий», поскольку инакомыслящие не вели противоправных действий и преследованию в СССР за свои убеждения не подвергались. В поле зрения КГБ находились лишь люди, намерения которых вряд ли можно назвать благовидными. Как правило, они верно служили целям холодной войны и занимались антиконституционной деятельностью, нередко — в рядах организаций, созданных на Западе и имевших филиалы внутри нашей страны.
В 1970—1980-х годах западными идеологами и спецслужбами была сделана ставка на так называемое «правозащитное движение», возникшее после хельсинкского Совещания по вопросам разоружения и безопасности в Европе в 1975 году. Мы уже отмечали важность достигнутых на нём договорённостей о сокращении ядерных и обычных вооружений. Однако Запад частично компенсировал свои уступки условиями, заложенными в так называемую «третью корзину» — раздел соглашений по правам человека. Под эгидой посольства США в Советском Союзе и, в частности, его сотрудника Ричарда Колмса, создавались «хельсинкские группы» борцов за права человека в СССР, в которых смогли легализоваться те, кто вёл незаконную деятельность против советской власти. В результате спецслужбы США получили возможность фактически открыто поддерживать движение, направленное на перемену советского строя и руководить диссидентами под вывеской борьбы за права человека.
При этом в период перестройки действия американцев в нашей стране при прямом попустительстве руководства СССР стали отличаться крайней беспардонностью. В. М. Прилуков рассказал автору о случае, который произошёл в 1988 году, когда он возглавлял Ленинградское управление КГБ. Генеральному консулу США в Ленинграде Ричарду М. Майлзу[155] тогда не понравилось, что начальник УКГБ слишком активно ведёт работу по отслеживанию «демократических процессов» в городе, и он… пожаловался на Прилукова Крючкову. По этому поводу между Крючковым и Прилуковым состоялся обстоятельный разговор, по завершении которого Владимир Александрович настоятельно рекомендовал Виталию Михайловичу эту работу усилить.
В любой цивилизованной стране подобный случай рассматривался бы как грубое вмешательство во внутренние дела государства. У нас же многие государственные руководители горбачёвско-ельцинского толка безропотно сносили такие унижения, а некоторым это даже нравилось.
Заметим, что, упраздняя 5-е управление, Крючков действовал довольно взвешенно, не создавая брешь для противников советского строя, под давлением которых в стране были проведены серьёзные законодательные изменения. Например, в 1989 году была упразднена правовая норма Уголовного кодекса РСФСР, предусматривавшая уголовную ответственность за антисоветскую агитацию и пропаганду. Вместо неё статья 70 УК устанавливала уголовную ответственность только за призывы к насильственному изменению конституционного строя.
В соответствии с требованиями, вытекающими из сложившейся новой ситуации, в КГБ СССР приказом его председателя от 29 августа 1989 года было создано Управление «З» (от слова «защита»), на которое и возлагались задачи по защите конституционного строя. Свои соображения в связи с этим Крючков изложил в записке, представленной в ЦК КПСС. Несмотря на то что в терминологии документа отдаётся необходимая дань времени, он содержит довольно точный анализ политической и оперативной обстановки:
«В условиях революционного обновления советского общества, расширения демократизации и гласности, специальные службы капиталистических стран и связанные с ними зарубежные антисоветские центры и другие организации переводят свою подрывную деятельность против СССР на новую стратегическую и тактическую платформу. По своим целям и формам она приобретает характер борьбы против конституционных основ Союза ССР.
