– Две полуторки! – крикнул он в ответ.

– Если надо и три привезем! – добавил солдатик.

– Три? – переспросил Быков.

– Три! – подтвердил солдатик.

– Годится! – кивнул Быков.

Вези три полуторки.

Солдатик покачал головой и захлопнул дверку кабины.

Едва тягачи уехали, к Быкову подскочил Демин с докладом.

– Расчеты окопались, замаскировались, ждем дальнейших приказаний! – отрапортовал Демин, приложив руку к пилотке с красной звездой.

– Вольно, лейтенант!

– Отдыхайте сегодня, Сережа! – по-домашнему сказал Быков. Пусть солдаты поедят сегодня хорошо. Водки немного дай, может в последний раз, – капитан погрустнел.

– Сделаю, – кивнул Демин.

– Костры не жечь, – предупредил Быков.

Нас нет здесь. Пусть фрицы так думают. Завтра на рассвете, их разведка обязательно заявится. Огонь не открывать. Пусть едут, пока на нас не наткнутся.

– Я думаю, они не поедут, – пояснил Демин.

– Это отчего же не поедут? – спросил, щурясь на солнце Быков.

– Ну, а зачем им ехать? – усмехнулся Демин.

С биноклем понаблюдают, и обратно к своим рванут.

– Так и сидите тише травы, – добавил к его словам Быков. Нам главное не обнаружить себя раньше времени.

Демин кивнул:

– Оно верно. Постараемся товарищ капитан.

Война для Тимофея Симакова случилась, как-то неожиданно. Не то, чтобы провокации, они и так происходили на границе почти ежедневно. То обстреляют наряд на посту, то саму заставу из минометов. К этому всему пограничники стали потихоньку привыкать. Настоящая же война пришла со свистом 50 килограммовых бомб пикировщиков Юнкерс-87 по казармам пограничных застав и домам гражданских. Бомбили нещадно, словно хотели, напрочь, стереть любую мысль, что можно сопротивляться и бить врага.

Тимофей очнулся от боли. Вокруг дымящихся развалин казарм еще плотно висела белая пылевая завеса. Он уцелел, но взрывной волной его отбросило в одну из воронок. Правая рука словно отсохла. По голове на лоб стекала тонкая струйка бурой крови. Вокруг не было ничего, кроме хаоса. И среди не прекращающейся канонады вдали, он вдруг услышал человеческий голос. Но это не был голос командиров или боевых товарищей. Передовые части немцев прочесывали развалины уже бывших пограничных застав, добивали раненных красноармейцев, весело гогоча. Голос приближающегося к нему врага, заставил Симакова глубже зарыться в песок воронки и тихо лежать, чтобы не привлекать внимание врага. Он просто притворился мертвым. Это сработало. Немцы, куражась шальными очередями автоматов, прошли мимо воронки, в которой он лежал. Лежать пришлось, пока не стемнеет. Передовые немецкие части ушли вглубь территории СССР. Тимофей выполз из воронки и дополз по-пластунски до ближайших кустов. Там он смог отдышаться, стряхнуть с головы песок. Застава еще дымилась развалинами. Газоны и клумбы, что они всем личным составом пограничной заставы так заботливо обихаживали, были изрезаны глубокими следами транспортеров и легких танков. На востоке гулко грохотало. Тимофей перевел дух. Значит, наши еще сопротивлялись. Значит, немцы не так далеко продвинулись. Значит, есть еще надежда. Надежда, что наши бойцы опрокинут и сомнут врага и погонят его с нашей земли.

Куда теперь, мозг лихорадочно искал варианты. Заставы больше нет. Значит на восток.

К своим.

Внезапно над его головой щелкнул затвор и гнусавый голос прошипел:

– Русс, кончай притворяться!

Хальт!

Тимофея вытянули за гимнастерку из воронки и поставили на колени. Удар приклада в голову опрокинул его на траву.

Штатлаг N 25 располагался в низине у поросшей травой речушки. Справа от колючей проволоки, в одном километре, стояла сожженная проходящими частями вермахта деревушка. Из окон, наспех сколоченных деревянных бараков, были хорошо заметны покосившиеся печные трубы. Лагерь был перевалочным на пути в другой лагерь военнопленных, потому долго здесь не задерживались. Кормили помоями, варившимися в списанной полевой кухне. По прибытии в лагерь, военнопленные проходили сортировку. Политработников и евреев сразу отделяли от основной массы и увозили куда-то на крытом грузовике.

Другие же, оставшиеся в живых, покорно ожидали своей участи, промерзая до костей в холодных бараках.

Начальник лагеря, полковник Август Шильке, не смотря на свой чин в СС, был довольно сентиментальным служакой. Избиения в лагере не практиковались, как и расстрелы. Главная цель лагеря была фильтрация военнопленных красноармейцев на пригодность к дальнейшей работе в Рейхе.

Иногда, военнопленных красноармейцев выводили на зарядку в лагерном дворе. Таким образом, тоже отсеивались не пригодные к работам, арестанты.

Но военнопленные в лагерь все прибывали, а состава для транспортировки в Германию не было.

Шильке постоянно мотался в ближайший городок, где стоял немецкий гарнизон и клянчил у начальства состав. Любой. Ему не терпелось разгрузить свой лагерь от военнопленных, сжечь бараки и отправиться на повышение в Германию, но на свои настойчивые просьбы Шильке получал неизменный ответ: Состав выделен и скоро прибудет. Время шло, но состав не прибывал. Осенние ветра и ночной холод начали делать свое грязное дело. Заключенные вскоре стали болеть и умирать. В пересыльном лагере обычная полосатая роба заключенным не полагалась, и пленные красноармейцы донашивали свои гимнастерки, правда без знаков отличия. Герр Шильке, ходил вдоль периметра лагеря в наимерзейшем расположении духа.

Он понял, что состава для транспортировки ему так и не дождаться и стал готовить группы заключенных для самостоятельного передвижения военнопленных в другой лагерь большего размера. Немецкие войска, уже далеко продвинулись вглубь Советской территории, и Шильке мог не опасаться, что колонна с военнопленными выйдет на выходящих из окружения частей бойцов Красной Армии. Рано утром, бараки просыпались разбуженные озверелым лаем сторожевых овчарок и криком часовых. Высыпавшись на плац перед бараками, разношерстная масса военнопленных, едва ли похожая на людей, застыла в ожидании коменданта лагеря. Герр Шильке деловито прошел вдоль шеренги с заключенными и оскалился. «Этот сброд, вряд ли, дойдет до станции» – подумал он. Но солдаты занесут каждого умершего по дороге в особую тетрадь, которая будет переправлена в управление концентрационных лагерей на территории Селезии.

Высморкавшись на редкий белый снежок, Шильке поднялся к трибуне, небрежно сколоченной из подручных досок.

– И так, – прохрипел он.

Вам предстоит пройти пешком 30 км до ближайшей железнодорожной станции, где вас разместят по вагонам и отправят в Рейх!

Комендант смахнул перчаткой снежинки с фуражки, чем обнажил перед заключенными свою блестящую лысину.

Обычно все происходило наоборот, но снег был мокрый и доставлял некоторое неудобство коменданту.

Тимофей, слушая этого упитанного немецкого борова, понимал, что основная масса его товарищей не дойдет до станции. Поднять по дороге бунт, перебить охрану, пусть голыми руками, труда для такого количества людей не составит, но что потом. «Куда? Белоруссия – это край болот».

Гимнастерка, у него уже не к черту, да и сапоги не ахти. Замерзнет он ночью в лесу.

Его размышления прервал хриплый голос конвоира:

– Шеренга, нах линкс, выходить в ворота!

Собаки словно взбесились, пытаясь ухватить военнопленных за ноги, за руки. Срываясь с лая на хрип, они рвались с поводка. Убежишь тут, с такими зверюгами, бросил тихо Тимофей товарищу по шеренге.

– А куда бежать? – уныло в ответ буркнул тот и повесил голову. Тимофей толкнул его в плечо:

– Не спеши помирать.

Колонна вышла из ворот и двинулась на запад. Впереди чернели лес и дорога. Герр Шильке ехал позади колонны на своем черном Опеле. Переднее крыло машины было основательно помято, отчего складывалось впечатление, что данный автомобиль побывал где-то во фронтовой полосе. Но герр Шильке с основанием считал себя тыловой крысой и эстетом. Ему претил цвет крови. Воевать, это не про него. Так он писал в письмах своей фрау. Позади его, медленно тащились три мотоцикла с коляской. Водитель коменданта Шильке проклинал пролетающий снег и постоянно дергал рычаг переключения передач. Машина рыскала по ухабам пытаясь приспособиться к темпу, с которым шла основная колонна военнопленных.