От Кроули зависит сделать всё по-честному. Какой бы энтузиазм Фелл не выказывал по отношению к тому, что между ними происходит, всё не в счёт, до тех пор, пока у него не будет права выбора. А это зависит только от него, Энтони Кроули, дать Феллу возможность по собственному выбору остаться с ним.
А это опять же приводит к той распроклятой книге. Сейчас у него есть телефон Габриеля Арчера и заранее заготовленная легенда. Как только он вернётся домой, он сразу поговорит с Феллом, незамедлительно!
Ну, что поделать, если Фелл выглядит так невозможно притягательно, когда рассказывает о своих проблемах с мастурбацией. Фелл и виноват. Никто на всём белом свете не имеет права быть таким неотразимым.
И потом, Кроули не виноват, что не может устоять перед этими карими глазами. И что прикажете ему делать? НЕ обнимать его? НЕ целовать до потери сознательности? НЕ тащить в спальню при первой возможности? Нет уж, увольте, господа хорошие, как сказал бы Фелл.
Надо признать, что ситуация вышла из-под контроля. Но и опять виноват Фелл: а не надо быть таким сексуальным! Кто ему разрешал издавать такие звуки, от которых Кроули хочет сорвать с него все тартановые тряпки и вфакать прямо в стену, там, где их это застигло.
Власть, которую приобрёл над ним этот капризный викторианец, безгранична, и объясняет причину, по которой Кроули сейчас кончает прямо в боксеры, как пятнадцатилетний пацан, изголодавшийся по ласке.
Он в изнеможении валится рядом с Феллом, колени трясутся, дыхание с хрипом вырывается из груди. Он в очередной раз позволил эндорфинам захлестнуть его такой волной счастья, которая накрыла его с головой. Фелл в таком же состоянии, блаженно щурится на него своими невыразимыми глазами, и Кроули матерится про себя, что позволил себе в очередной раз отвлечься.
Он собирается с духом, со стороны это даже выглядит смешно, как он влип. Но посторгазменная эйфория постепенно исчезает, химия приходит в норму, и всё не кажется таким уж развесёлым.
Он берёт Фелла за руку, целует тёплые пальцы, гладит, хотя утешать сейчас надо его.
— Фелл, я должен тебе что-то сказать.
Блондин изменяется в лице. Он приподнимается на локтях, тревожно вглядывается в Кроули и нервно кусает нижнюю губу,
— По крайней мере, это объяснит, почему ты сам не свой с самого утра.
Кроули мысленно переносится в ночь появления Азирафеля в его квартире. Вот тогда он точно был сам не свой. Воспоминания заставляют его улыбнуться. Но в то же время что-то болезненно сжимается в его груди, как будто его сердце зажато в стальной кулак. Одна мысль о том, что ему придётся распрощаться навеки с его ангелом, обрушивается на него, не даёт сказать ни слова. Но он должен это сказать, и он должен сделать это правильно. Он обязан дать Феллу право выбора.
— Я нашёл способ добраться до книги, так чтобы ты мог взглянуть на символы.
Фелл молчит, и это сводит его с ума. Потом он садится, облокачиваясь на спинку кровати, и подтягивает к себе колени,
— Я … э-э-э. Чтобы я выполнил ритуал? Ты это имеешь в виду? — он теребит нитку от рубашки. Это немного странно, если учесть, что ниже на нём ничего нет. До него тоже это доходит. Он смущается и становится весь какой-то уязвимый, он торопливо натягивает на себя покрывало, чтобы прикрыть наготу.
Кроули подползает к нему. Морщась от ощущения липкой холодной спермы у себя в боксерах. Надо было сначала привести себя в порядок, а уж потом вываливать всё на бедного Фелла.
— Я же понимаю, как это для тебя важно, — тихо говорит он, прижимаясь ладонью к мягкой щеке и проводя по ней круги большим пальцем. Вот так, наверное, чувствуют себя те, кто прикасается к лику святого.
— Да, это важно, — голос Азирафеля лишён всяких красок.
Кроули трудно сглатывает,
— План такой. Он немного странный, но если ты согласен, то можно попробовать.
Брови Азирафеля расстроено сдвинуты. Кроули не может выносить вида своего несчастного ангела и пытается разгладить их пальцем,
— Не смотри на меня так! Выслушай до конца.
Азирафель удивлённо моргает,
— Ответь, что заставляет тебя так активно помогать мне? — его голос опускается до испуганного шёпота. — Что ты выигрываешь в этой ситуации? Только одно — ты, наконец, избавишься от меня.
Именно этого Кроули и боится больше всего, именно поэтому он весь день чувствовал себя не в своей тарелке, сомневаясь, говорить ли об этом разнесчастном плане или нет? Но чем больше времени он проводит с Феллом, тем больше на него западает, тем роднее тот становится, и тем крепче желание вплести его в свою жизнь. Это пугает и возбуждает, но как же он этого хочет! Кажется, только протяни руку, и он твой! Но этому не суждено сбыться. Не сейчас, когда он знает, что обратный билет для Фелла заперт под стеклянным колпаком в музее всего в нескольких кварталах от их дома.
Он просто обязан сделать всё правильно.
— Я делаю это не для того, чтобы избавиться от тебя, — сейчас он честен, как никогда, а его сердце рвётся на части при виде сжавшегося в комок Фелла. — Я это делаю, потому что это важно для тебя. А если это важно для тебя, значит и для меня тоже. Понимаешь?
Фелл медленно кивает, а Кроули наклоняется и целует пухлые губы. Он никогда не устанет от них. Эти ощущения просто не с чем сравнить. И это всего после нескольких дней. Магия какая-то! Или лучше сказать — естественный ход бытия, как будто пазл встал на своё место, и всё в природе пришло в равновесие. Он знает точно, что больше никого не захочет целовать.
— Ну, так это … гхм, — он чуть отстраняется, нежно лаская щёку Фелла, как какую-нибудь драгоценность. Тот выжидательно смотрит на него, что само по себе тревожно. — Тебе понравилось, ну-у-у, … что мы с тобой делали?
Блондин немного шокировано распахивает глаза и бормочет,
— Понравилось. Довольно приятно. Большое спасибо.
Кроули едва сдерживается, чтобы не сказать, что это ОН должен благодарить за такое.
— А можешь честно сказать, что понравилось больше всего?
Фелл явно в замешательстве,
— Ну-у-у, мне понравилось, что ты был ко мне внимателен. И что сначала ты был нежен, а потом знал, когда надо чуть ускориться. Ты очень наблюдателен.
Кроули гордо ухмыляется, запускает руки под простыню и хватает Фелла за голую ляжку. Он чувствует, как вздрагивают мускулы от одного его прикосновения, и это разжигает в Кроули опасное чувство собственничества. Он вскидывает голову, заставляет Фелла смотреть ему прямо в глаза и медленно говорит,
— Я действительно наблюдал за тобой. Я хочу знать, что тебя заводит, от чего тебе хорошо.
— Ты наблюдал? — Азирафель заливается пунцовой краской. — Но … ведь это непристойно! Я очень сожалею … .
— Шшш, — Кроули улыбается и хватается за мягкую ягодицу. Ногти впиваются в податливую плоть. Фелл издаёт нечто похожее на всхлип или стон, отчего Кроули кидает в жар. Он наклоняется и жарко шепчет,
— Похоже, что я стараюсь вести себя пристойно с тобой?
Фелл нервно теребит губу и качает головой.
— Правильно, — он прикусывает нижнюю губу Фелла, чувствует, как тот дрожит и падает ему в руки, отдаваясь на его милость. — Ох, сколько непристойностей я хочу сотворить с тобой, ангел!
— Ты — ты, наверное, имеешь в виду что-нибудь другое?
— Ты усомнился во мне? Буду счастлив доказать, как ты ошибаешься! — и он многозначительно поигрывает рыжей бровью.
— Демон! — Фелл смущённо прячет лицо на груди своего партнёра и начинает тяжело дышать, когда этот демон пользуется ситуацией и прикусывает его за ухо.
— Мне … мне ещё нравится то, что ты говоришь, — неожиданно выпаливает Азирафель. Кроули усмехается, наблюдая, как его робкий ангел пытается найти приличные слова для неприличной ситуации. — У тебя всё звучит так … откровенно. Это странно возбуждает.
— Мой викторианец любит грязные разговорчики? Кто бы мог подумать? Я так понимаю, что это «да» для следующего раза?
— Только в том случае, если мне будет позволено отплатить тебе той же монетой. Если, конечно, тебе этого захочется. Я сознаю, насколько я неопытен … и могу сделать что-нибудь такое, что тебе не придётся по вкусу.
