У Азирафеля вдруг образуется в желудке неприятная пустота, впечатление такое, будто кишки завязываются в узел. Он мучительно подбирает слова, чтобы начать рассказ.

— Видишь ли … я был членом тайного клуба для джентльменов.

— Да ты голубее, чем куча мартышек под веселящим газом! У тебя же это на лбу написано!

Фелл судорожно открывает и закрывает рот, но оттуда доносятся только бессвязные слова,

— Я? Как можно? … в такой ситуации … так неосторожно о таком!

— Фелл, Фелл! Успокойся ты, наконец! Всё в порядке. Я это утверждаю — ВСЁ в порядке!

— Как ты можешь заверять меня в этом, ведь я в буквальном смысле этого слова — криминальный элемент!

— Больше нет! Да угомонись ты, хрен беспокойный! Помолчи и послушай, что я тебе скажу.

Азирафель затихает, но продолжает сверлить собеседника недоверчивым взглядом.

— Слушай, я понимаю, что в твоё время признаться в своей нетрадиционной ориентации, было равносильно, что подписать себе приговор. И это сплошной кошмар! История вообще временами бывает вещь говнистая, и это просто нечестно, что тебе пришлось пройти через всё это.

Азирафель потрясён сочувствием, которым пропитаны слова и взгляд Кроули.

— Многое изменилось в этих отношениях. Конечно, до совершенного общества ещё далеко, но, по крайней мере, тебя никто не будет преследовать и не убьёт за твои сексуальные предпочтения.

Азирафель смотрит недоверчиво,

— Объясни! Не понимаю.

— Так перехожу к основному, — он вольготно закидывает руку на спинку дивана и пожимает плечами. — Если и не во всех сферах жизни это безоговорочно принимается, то я — последний, кто может тебя за это осудить.

Челюсть у Азирафеля отваливается в прямом смысле этого слова,

— Уж не хочешь ли ты сказать, что ТЫ … ?

Кроули расплывается в озорной улыбке, брови ползут вверх, он просто наслаждается потрясённым видом блондина,

— Я — что…?

Фелл заливается пунцовой краской, что грозит перерасти в апоплексический удар,

— Что ты тоже … ?

— О, да!

— ДА …?!

— Можешь не сомневаться. А чего ты удивляешься? В первый вечер, помнишь? Ты видел меня с мужчиной в этой самой квартире.

— Мужчина, которого ты подцепил на улице?

— Фелл, «подцепил на улице и привёл к себе» означает, что мы собирались хорошо потрахаться.

Азирафель полыхает всеми оттенками алого и пурпурного. От эмоций ему нечем дышать. Он оттягивает воротник рубашки, стараясь дать доступ воздуху,

— Я же … . О! Боже мой! Мой дорогой! — и тут на него с новой силой накатывает волна мигрени, и он хватается за виски. — Я так сожалею! Я помешал. Но я же не знал! У меня и в мыслях не было испортить тебе всё!

— Успокойся, всё в порядке.

— Ты слишком снисходителен ко мне.

— Честно? Да мне наплевать на того мужика. Секс я могу обеспечить себе в любое время, а вот такое приключение, как ты мне преподнёс, встречается только раз в жизни. Это для меня в сто раз важнее.

Азирафель опять заливается краской,

— Как можешь ты говорить, так открыто, о таком постыдном?

— О чём, о прелюбодеянии? Или, как это поделикатнее сказать, плотских утехах? А как это там в Библии написано?

— Прекрати, пожалуйста, — Азирафель в смятении отворачивается к пруду.

На Кроули опять нападает приступ беспардонного смеха,

— Не хочу! Это что-то с чем-то, смотреть, как тебя подбрасывает! Со смеху умереть можно.

Азирафель жутко обижается, что немного умеряет пыл насмешника, и он напускает на себя пристойный вид, насколько это возможно.

— Серьёзно, Фелл. Пора понять, что это нормально. Оглянись вокруг. Нет, лучше я тебе сам покажу.

— Что ты мне покажешь?

Кроули поднимается со скамьи и протягивает ему руку.

— Пойдём, и я покажу, что такие люди, как мы, могут сейчас себе позволить.

Викторианец недоверчиво смотрит на протянутую руку, он никак не может постичь разумом то, что только что услышал. У него ещё много сомнений, главным из которых является его личная неосведомлённость о рамках и границах дозволенного в этом странном мире. Он смотрит на своего друга и видит, что тот абсолютно серьёзен. Это поселяет надежду в его сердце.

Осторожно, он вкладывает свою тёплую ладонь в протянутую руку.

Азирафель всё еще никак не может привыкнуть, что можно вот так запросто держаться за руки, хотя они уже проделывали такое. Обжигающий жар прикосновения опять накрывает его с головой, не меньше, чем в первый раз.

Радуясь, что его стеснительный друг больше не вырывает ладонь, Кроули сжимает её крепче и направляется беззаботным шагом к выходу из парка, беззаботно помахивая сцепленными руками.

Мало кто обращает на них внимание, окружающие спешат мимо, занятые своими проблемами. Это поразительно. Фелл улавливает несколько взглядов, направленных на них, но люди вежливо улыбаются и проходят мимо. Он крепче сжимает руку своего спутника, чтобы убедить, себя главным образом, что это не сон, и они действительно делают это на публике.

И каждый раз он чувствует ответное рукопожатие Кроули.

— Вот видишь, Фелл, — Кроули шепчет, опасно близко приникая к его уху. Азирафель усилием воли заставляет себя не шарахаться в сторону, хотя он может сделать это, так как чувствует, что Кроули ослабил хватку. Более того, он на мгновение выпускает его руку, и Азирафель в панике чувствует, что он брошен, одинок. Но вот крепкие пальцы вновь сплетаются с его, и он всеми фибрами души ощущает, что обрёл якорь и успокаивается. На глаза наворачиваются слёзы.

Они проходят мимо двух молодых девушек, которые так же, как и они, держаться за руки. Вдруг одна из них наклоняется и быстро целует свою подругу в губы. Обе весело смеются.

Азирафель потрясённо наблюдает за ними.

Помимо воли он начинает представлять, как бы это ощущалось с Кроули, но он старается прогнать эту мысль также быстро, как она проникла в его голову.

— Просто поразительно, как люди могут быть настолько открыты в проявлении своих чувств! Как легко вы открываетесь и полностью отдаёте себя в руки партнёру.

— Вообще-то, не так всё и серьёзно. Такие связи далеко не всегда приводят к законному браку. Некоторые занимаются этим ради забавы. Просто потому, что здорово чувствовать себя связанным с кем-то. А если они больше не хотят этого, то просто говорят друг другу, и пара расстаётся.

— О …! — Азирафель настолько ошеломлён, что даже не знает, как относится к подобной информации.

— Самое главное, — и тут Кроули становится серьёзным. — Что оба партнёра делают это по доброй воле, по своему желанию. И когда один говорит, что больше не хочет отношений, другой не принуждает его силой. Весь сыр-бор заключается в том, что оба должны получать удовольствие, но и уважать личные границы партнёра.

Азирафель погружён в собственные мысли,

— Всё-таки я стою за узаконенные отношения, я имею в виду брак, — а потом убито добавляет. — Хотя конечно, я осознаю, что мне никогда не испытать такого счастья.

— Почему нет? По крайней мере, в наше время. У нас нет закона, запрещающего однополые браки.

Эта новость обрушивается на голову бедного викторианца снежной лавиной. На минуту он представляет, как это могло бы быть. Но только на минуту.

Он печально смеётся,

— Может быть, такого закона и не существует, но зато существует моя непривлекательность. Так что всё опять встаёт на свои места.

Кроули озадачен такой реакцией,

— Ты что серьёзно? Наверняка где-то ходит твоя вторая половинка, человек, который потянется к тебе, и только к тебе.

Азирафель не верит и даже не пытается допустить такую возможность. Он качает головой,

— Никогда не было, и никогда не будет. Мой дорогой Кроули, мне на роду написано быть одному, только в компании книг, — он как-то поникает, смотрит под ноги. — А теперь у меня и их нет.

Кроули пронзает острое чувство жалости.

— А какой ритуал ты хотел совершить? — его голос непривычно мягок.

Азирафель смущённо бросает взгляд из-под полуопущённых ресниц,