Дильруба Султан, единственная дозволенная гостья Халиме в старом Дворце, готовилась стать матерью. Халиме была скована правилами Старого Дворца, которые диктовали ей общаться только с внутренними обитателями.

Но эти коридоры словно пахли духами Халиме, хоть это было уже невозможно, а вонь так и не оставляла Хандан. Двери её собственных старых покоев резанули сильнее, больнее и глубже. Там жила мать мёртвого шехзаде со своим маленьким сыном, пока он не подрос, потом одна Хандан, которая не верила, не радовалась утреннему солнцу, не знала прикосновений Дервиша и всё же искала его взглядом с иными целями, но, наверное, куда искреннее.

Шаг. Хандан ступила на новый светлый ковёр с мягким высоким ворсом. Незатейливые цветы стелились по полу и, словно их продолжение, на диване сидела Валиде Сафие Султан. Вся в жемчуге и, Хандан не нужно было проверять, с лёгкой насмешливой улыбкой на лице.

— Хандан, мы ждали тебя, проходи, — Сафие сделала вежливый жест рукой, подкрепив его одобрительным кивком.

Такая доброта сбивала с толку, даже покои Халиме казались ей богаче и обширнее собственных, волчонком, Хандан прошлась по светлому ковру, будто бы не была хозяйкой в гареме. Она держала голову высоко, спину прямо, шла нерасторопно, а потому никто не мог угадать в Хандан страх и смущение. Мимо неё протекли служанки, одетые в светлое, дабы не портить общий вид. За спиной великой госпожи всё же остался один рослый евнух, при взгляде на которого Хандан захотела сесть и ещё больше зажалась. Уверенная прежде, она была сбита с толку.

— Давайте без любезностей, Султанша, — тихо начала Хандан, — мы обе знаем, что я не болела, но тем не менее теперь моё состояние заметно улучшилось, хотя ваша лекарша не имела ни каких препятствий, чтобы продолжать меня травить. Хочу знать причину.

— Посмотри на себя в зеркало, Хандан, и будет тебе ответ. Ты на смерть похожа, твой сон, такой удобный для нас и тебя, затянулся и начал угрожать твоей жизни.

— Бережёте меня, Сафие Султан? — насмешливо спросила Хандан, заглядывая в голубые глаза венецианской королевы Софии.

— Берегу Валиде Султан Османской Империи, мне нужен порядок, как я тебе говорила, а он таков. Должна быть Валиде! Или ты хочешь, чтобы Кёсем окончательно прибрала к рукам твоего сына? А она может. Я наблюдала за ней, и поверь, Хандан, ты не ровня этой девочке, она умна, спокойна и рассудительна, нам кланялась почти в пол, — Сафие грациозно сцепила руки в замок и окончательно приобрела вид статуи, — только Кёсем, при всех её достоинствах, недавно исполнилось двадцать лет, что она может насоветовать? Не дай Аллах узнать. К тому же, в её интересах смерть шехзаде Османа или изменение порядка престолонаследия, а хорошо это для Государства? Нет, Хандан.

Сафие Султан даже не оставила вопрос открытым, считая, очевидно, сидящую перед ней Хандан слишком глупой и недальновидной даже для такой простой вещи. Слуга подал Сафие кружку, и она немедленно сделала пару мелких глотков, после недолго с закрытыми глазами приходя в себя.

— Говоря о Государстве, Сабия Султан, Валиде? Теперь, спустя столько лет? Я же помню, как вы её высылали прочь из дворца, а теперь признаете за ней такой титул?

— Ты же знаешь, что при восшествии на престол наш сын приказал казнить всех своих братьев, а также наложниц, что носили детей Мурада. Других девушек мы проверили и выдали замуж. Спустя много лет муж одной из девушек совершил тяжёлый проступок, за который решено было казнить и его, и жену, и его старшего сына, сводного брата Сабии, и Сабию. Эта бывшая наложница выкрикнула, что девочка является дочерью Покойного Султана Мурада. Сабию привезли во дворец, конечно, обман раскрылся, на три месяца не сходились сроки, но Сабия осталась живая, а дальше всё было, как ты рассказала. И ты думаешь, что гарем — это место, куда везут всех осиротевших детей?

Хандан засмотрелась на перстень Сафие с миндалевидным изумрудом, оно интересно переливалось, а его глубина завораживала. Дервишу бы понравилось, он так любил зелёный.

— Хаджи рассказал, что в первые дни болезни, пока не прибыла ваша лекарша, я была на грани смерти. Сабия, верно? Она подсыпала мне яд, когда я гостила у неё, больше некому, ни слуги Дервиша, ни мои никогда бы не решились, а Сабия… за титул Султанши.

— Не вини девушку, Хандан. Она о тебе переживала, просто не так, как о будущем своего сына. Титул Султанзаде защитил Ахмеда от потери имущества. Всё, изъятое у паши, перешло в казну, а затем — маленькому члену Династии. Занятно, Сабие мне не пришлось ничего объяснять.

Перед Хандан почти волшебным образом очутился скрученный лист бумаги, запаянный сургучом с печатью Великого Визиря. Такой маленький, на нём едва бы уместилось несколько предложений, и она знала от кого.

«Отпускаю. Оставляю тебя твоему сыну, внукам, дворцу и этому Государству. Мехмед Паша, Великий Визирь Османской Империи, доверенное лицо Султана Ахмед Хана».

Хандан не знала, что её обидело больше. Что всё было решено без неё, или же что подпись Дервиша занимала больше места, чем само послание. Так или иначе, боль сильнее не стала, только пришла злоба, смешанная с печалью. Это был конец. Три года встреч, год брака, все их «бесконечные пляски», как выразилась Дениз, закончились двумя предложениями.

— Вы говорили с Дервишем?

— Мы с ним договорились.

— Когда?

Вопрос остался в звенящей тишине дыхания Хандан и неровного биения её сердца, успокаивающе потрескивал камин, и происходящее было ненастоящим, миражом или сном, от которого она не пробудилась.

— Когда? — повторно озлобленно спросила Валиде.

Её щеки нездорово запылали, в то время как из рук напрочь ушла кровь. Они были холодные, неподвижные и ужасно прозрачные.

— Когда?! Это вы мне скажете! Иначе, я вам клянусь, вы умоетесь собственной кровью.

— В тот самый день, когда армия и Повелитель вернулись из похода, — Сафие только вздохнула. — Не кричи, Хандан, не так велико твоё горе. Любовник — не дитя.

Это было до их разговора в покоях. И когда он спрашивал её о побеге, о Аллах, Дервиш предлагал ей иную дорогу, их общую, но она ясна дала ему понять, что останется. Не дала даже капли надежды.

— И, дорогая, паша обещал, что лишних бед с тобой не будет. Он отдал за это свою жизнь, а ты так бездумно разбрасываешься пустыми фразами, печально.

— Раз вы успели решить мою судьбу, поведайте мне условия договора. Здесь, — она небрежно бросила записку Дервиша на юбки старшей Валиде, — ничего нет.

Сафие открыла пуфик, стоявший по правую руку от неё, и, прищурившись, начала изымать из него папки в кожаном переплете с золотой вышивкой — ценные. Слуга сразу же вырос тенью над Хандан, огромный, темнокожий и так напоминавший грозовую тучу рядом с облаком Сафие. Свет играл на камнях короны, таких же изумрудов, в тон кольцу. И как она сразу не заметила?

— Ну, что же, Хандан, ладно, мы, признаться, устали говорить и всё питали напрасные мечты услышать от тебя слова раскаяния и благодарности… — она приподняла брови, передав папку в прозрачные руки обреченной женщины. — Мы наконец смогли собрать необходимые доказательства совсем недавно благодаря твоей слуге Дениз аль Хурре. Видишь ли, она, покинув Стамбул, начала довольно активно спонсировать пиратов, и получала довольно неплохой процент награбленного.

— Бред, — обрезала Хандан. — Дервиш хорошо следил за перемещениями Дениз, если бы что-то было, он бы знал, и сообщил мне.

— Хандан, сама по себе Дениз не представляет никакого интереса, а Дервишу стоило в таком случае следить за именем Дениз аль Хурры, а оно, загляни в папку, фигурирует на нескольких документах.

Хандан пролистала папку, ловко складывая цифры, и, к своему ужасу, получила более двух миллионов акче. Два миллиона на пиратство. У настоящей Дениз не было столько средств, и таковые её действия представлялись невозможными, а вот если бы ей их предоставляла, скажем, Валиде Султан.

— Как вы объясните мои намерения, Госпожа?