На четвертый день ожидания праздника, во время которого Хандан изрядно переела сладостей, и вся еда стала абсолютно пресная, отдающая землей, Ахмед письмом попросил её подготовить всё необходимое. И когда без словесного сопровождения письмо отправилось к Хаджи-аге, рубиновое вино отправилось в бокал и более Валиде-султан делать была не намерена. Но была всё-таки вынуждена, прокляв себя бессчётное количество раз за беспечность и недальновидность.
Когда настал момент встречи с Ахмедом, она ощущала только усталость и злость, более напоминавшую ехидство, смешанное с обидой на сына, показавшегося только на четвёртый день.
Он что-то сказал. Хандан это помнила. И, казалось, притворно улыбнулась так же, как и некогда приветствовала Сафие Султан. Теперь это было лишь пустой условностью, сдержанность чувств, холодность, её словно утопили в озере, затянутым ряской, и теперь никто не замечал остекленевших глаз. Так было прежде, и так оставалось по сей день.
— Повелитель, — ласково пропела Кесем за спиной у Хандан, заставив её содрогнуться, — мы вас так ждали, слава Аллаху, вы наконец с нами, и дворец снова ожил.
— Кëсем, звезда моя, ты даëшь мне силы, — оживившись, отозвался на зов гречанки Ахмед. — Я благодарен вам всем, девушки, за ваши молитвы, я слышал их на поле боя и знал, за что я сражаюсь.
Шехзаде Осман выступил вперëд матери и забавно поправил кафтанчик, высказал заученный восторг в сторону возвращения отца. Хандан одобрительно кивнула Махфирузе, на что девушка ответила едва заметным поклоном.
Едва обращая внимание на танцовщиц, Ахмед с детской жадностью уплетал рахат-лукум, иногда только отвлекаясь на кофе, его тëмные глаза бегали по стенам, иногда только останавливаясь на фигуре Кёсем.
— У вас, я вижу, всё благополучно, Матушка, — не дожевав, промямлил Ахмед, а затем снова отправил сладость в рот.
— Так и есть, шехзаде и госпожи здоровы, Мурад нас радует: удивительно спокойный ребёнок, у него такой осмысленный взгляд, словно живëт он уже не в первый раз, — Хандан перевела дух и через силу продолжила: — Осман молился за тебя, он делает успехи в учёбе и, говорят, станет хорошим воином.
— Это славно, Валиде. Хорошие новости поддерживали меня во время похода и не давали пасть духом… Что не сделаю я, смогут мои дети.
— Ахмед, все твои победы впереди, я не сомневаюсь, не дай дурным мыслям сбить тебя с намеченного пути, — Хандан взяла горячую руку сына в свои, — Аллах испытывает твою веру.
Ахмед будто бы на мгновение приободрился, но ничего не ответил ей и только сильнее нахмурился, по тяжëлому взгляду неожиданно уподобившись отцу. И это в очередной раз открыло незаживающую рану Хандан. И ей опять захотелось затеряться среди узких коридоров дворца, пропасть, исчезнуть, остаться в доме, которого она не помнила, или поехать в дворец Дервиша, где её ждали и прощали недостатки.
— Валиде, что с вами? — Ахмед слегка заботливо коснулся её плеча, пока в его глазах загоралась тревога, может быть, впервые за всё время. — Позвать лекаря?
— Не нужно, Ахмед, это лишь боль матери, не более того.
— Простите меня, матушка. Вся ваша жизнь — сплошное беспокойство обо мне, а тем не менее вы мне даёте столько силы.
«Хотелось бы верить», — ядовито про себя усмехнулась Хандан и, очнувшись, заметила лëгкое напряжение лица. Она улыбнулась. И, скорее всего, в точности так же снисходительно и холодно. А между тем все остатки былой незаметной Елены, жившей одним сыном, скручивались в тугой узел, и, казалось, разрывались от натяжения.
— Пойдëмте выйдем на балкон, Валиде, там больше воздуха и вам станет лучше, я уверен. Мне, простите мою жестокость, нужно с вами поговорить об одной весьма неприятной вещи — о кончине Мурада-паши.
Ахмед придерживал её за руку, пока Хандан искала остатки самообладания, чтобы продолжить разговор, обещавший быть неприятным. Но дурное самочувствие Хандан неожиданно стало играть ей на руку: неразговорчивость вполне можно было списать на головокружение.
— Валиде, простите, — ласково и излишне заботливо начал Ахмед, придерживая еë за плечо. — Вы присутствовали при смерти Мурада-паши, расскажите, кто к нему подходил, с кем он говорил, больше, чем Вам, я никому доверять не могу.
— Я, Ахмед, всё тебе уже написала в письме, понимаю твою обеспокоенность, но больше тебе ничего рассказать не могу. До казни Дениз я была сама не своя, а потом… потом, Ахмед, хотела Мурада-пашу просить распорядиться насчëт похорон. Дениз не была честным человеком, но мне служила верно, — Хандан осеклась, чувствуя, как на глаз наворачиваются непрошенные слёзы, те самые, которых она не дождалась после казни пиратки. — Я дальше плохо помню, Ахмед. Вроде, Мурад-паша был один… Подходил ли кто-нибудь к нему раньше? Не знаю. Я лишись чувств, а когда пришла в себя: Мурад-паша уже умирал.
— Извините меня, Валиде. Не хочу вас тревожить, но должен. Ради справедливости и памяти паши. С помощью Аллаха я найду предателей и накажу по все строгости, потому что это, Валиде, и против меня преступление тоже. Я назначил Мурада-пашу управлять Империей, и все недовольные прежде всего не согласны с моей волей.
Ахмед перевёл взгляд на город, словно пытаясь разглядеть преступников издалека, прямо с её балкона. Он вглядывался всё усерднее, хмурился, но в один момент непринужденно тряхнул головой и снова с исполинским спокойствием продолжил внутренний монолог, который Хандан нехотя читала в тяжëлом взгляде сына.
— Мой Лев, мне жаль Мурада-пашу. Он был честным отважным человеком и твоим верным слугой, он с достоинством исполнял обязанности Великого Визиря, — Хандан выдержала паузу, достаточную, как она рассудила, чтобы выказать уважение к покойному, — но такой высокий пост не может пустовать слишком долго, тебе нужен верный советник, а государству — покой.
— Я знаю, Валиде, у меня есть такой человек, и вы, я полагаю, будете более чем довольны будущим назначением.
— Но пока мне не скажешь, верно?
— Верно, но на праздновании этот человек будет сидеть подле меня.
Ахмед лукаво прищурился, словно довольный кот, а вокруг его глаз собрались мелкие морщинки, делавшие его лицо уставшим. И только теперь Хандан заметила, что выглядел он заметно старше своих лет, хоть и большая часть лица была закрыта бородой, на которую она списала все изменения.
— Мы знаем, что на празднике для подданных отдохнуть невозможно, Ахмед. Я распоряжусь отправить девушку к тебе ночью? Или лучше Кёсем? Видит Аллах, она меня замучила в последние месяцы.
— Лестно слышать, матушка. Но я хочу видеть своих детей, мои шехзаде так выросли… Осман уже мне по пояс, а я помню, как он впервые кричал, мне казалось тогда, что из такого маленького свëртка не получится человека… А Мехмед… я никогда не увижу, каким воином он станет, — голос Ахмеда сорвался, пока он снова обратился тяжëлым взглядом к городу. — Я не смог спасти сына, Валиде. Аллах так напомнил мне, что я только его тень и только он вершит судьбы мира. Он научил меня смирению. И учит до сих пор.
— Аллах даст тебе много детей, Ахмед. Я не сомневаюсь в этом. Не падай духом, сын мой. И может, всё-таки отправить к тебе девушку? Она развеет твою печаль и, может, родит тебе ребенка.
— Вместе с детьми будут их матери, предупредите Махфирузе.
Хандан проверяла, чтобы к празднованию в покоях Ахмеда всё было готово. Она бродила между пустых столов и под бурчание Хаджи-аги, описывавшего задуманное, кивала головой, не вникая в смысл его слов и иногда пробуя сладость с подноса. Пахлава была очень удачной, и откровенного говоря, это составляло все еë понимание о грядущем торжестве. Рядом с местом падишаха было приготовлено ещё одно по его просьбе, и Хандан с замиранием сердца уже перебирала в голове все варианты.
Дверь в очередной раз громыхнула, но вместо евнуха в покоях повелителя появился высокий человек в чëрном кафтане с золотой обстрочкой. Хандан узнала его по шагам, даже не успев вначале обернуться. Он поклонился ниже обычного, прошëлся змейкой мимо столов, стащив что-то понравившееся с подноса, и встал в нескольких шагах от неё. Далеко. В недосягаемости из-за надзиравшего Хаджи-аги. Он не задержал взгляда дольше положенного, и только вдвоём они знали, что замечена была каждая деталь её наряда, и изгибы еë тела, положение рук и брошь, приколотая несколько неаккуратно на платье. И браслет, который она не снимала с момента их расставания.
