Но принесли ужин, затем настало время ложиться спать, а от султана всё не было вестей, даже маленькой записочки, которая бы объяснила его отсутствие. Хандан, как ни хотела она верить в обратное, тяжко осознала, что Ахмед находится сейчас в объятиях беременной Кёсем и наслаждается приятной мелодией её неустоявшегося голоса.
Уже было совсем поздно, когда последняя надежда увидеть сына у Хандан растаяла, раздался глухой стук в дверь, больно отозвавшись в её воспоминаниях, и на пороге вырос хорошо знакомый силуэт.
— Наш повелитель приказал мне всю ночь охранять ваши покои, Валиде, — несколько отстранённо произнёс Дервиш, а затем после небольшой паузы добавил. — Вижу вы разочарованы моим появлением, простите, но мы оба заложники в данной ситуации.
Хандан только устало наклонила в ответ, с особенной обидой припомнив, как рука паши легла на её щеку.
Но Дервиш и не двинулся с места, смутив и саму Валиде и её молоденькую служанку.
— Чего же вы не уходите, Дервиш?
— По ту сторону двери у вас другая охрана, по личному распоряжению повелителя я останусь в ваших покоях, — без каких-либо эмоций ответил паша, дерзко оглядев возмущённую Хандан.
— Вы хоть не в спальне будете стоять?
Лёгкий кивок был ей ответом.
— Ладно, решения падишаха не обсуждаются, Дервиш-паша, пойдёмте обсудим одну вещь наедине, и приступите к выполнению своего долга.
И вот они уже стояли посреди комнаты, центром которой являлась небольшая кровать, отражавшая всё поместье разом: относительно маленькая, но сделанная на совесть.
— Дервиш, мой сын говорил что-нибудь про меня? — неловко начала Хандан с основного, хотя планировала провести этот разговор тоньше и остроумнее.
— Поначалу он жалел вас, Валиде, — Дервиш тяжело вздохнул, — но не слишком долго, поймите, для него эта тяжелая ноша — не иметь сил защитить дорогих людей.
— Но а Зульфикар? Кёсем? Для них наказание назначено?
— Нет, Валиде. Ничего существенного, повелитель поговорил с Зульфикаром и заметно смягчился, а Кёсем… да он и сейчас с ней.
— Кто бы сомневался… Она же всё для него, весь мир, и, к счастью, мир этот остался цел, в отличие от меня. Я, наверное, плохой человек, Дервиш, раз не желаю делить любовь сына, впрочем, — Хандан задрала голову и понемногу вскипать от досады. — Это всё не столь важно, кажется, наша с вами уловка сработала. Мы с Ахмедом общались как прежде, в те времена, когда он мне хотя бы доверял.
— К сожалению, Валиде. Путь восстановления долог, а вы ещё в самом начале, вам предстоит много трудиться. А Кёсем, если вы помните, помешала ужасному случиться, не забывайте этого.
Подрагивающие языки пламени в камине играли с тенями злую шутку, скорее всего, так было всегда, но теперь тени плясали в жутковатой причудливой пляске убийц. Они вытягивались в человеческие силуэты и окружали её, надвигаясь стихийно и неумолимо. Хандан хотела сражаться, но все преступники были уже мертвы, в то время как перед ней стоял только её спаситель.
— Выходит, я не достаточно трудилась с момента его рождения? — Хандан чувствовала, как гнев заполнил всю её душу, затуманив рассудок. Она уже плохо понимала, что говорила и что видела, только танец теней и страх, животный ужас.
— Вы не понимаете, то, что было с вами — телесное. Вы, конечно, женщина, для вас это куда страшнее, но Ахмед не поймёт этого. Вот если бы вас в самую душу ранили, достоинство задели…
— С чего вы взяли, что этого не произошло? — едва слышно буркнула Хандан куда-то в пустоту.
Во взгляде Дервиша что-то изменилось. Мужчина напрягся всем телом, впившись в Хандан черными глазами.
— Валиде, не говорите ли вы что… что над вами… совершили преступление?
— Разве нет? Откуда вы взяли, что со мной ничего не случилось? — разгневанно прокричала она, не отдавая отчёта себе в произнесенных словах «Я чуть не умерла. Совесть. Чёртов Дервиш, ты ничего не понимаешь».
В секунду и Хандан тоже похолодела, смотря в упор на пашу. Теперь она отчётливо поняла, про какое именно преступление говорил Дервиш, и ещё лучше она осознала, что полностью подтвердила его ложное предположение.
========== Во лжи всегда есть доля правды ==========
Хандан старалась успокоить сбившееся дыхание и привести мысли в порядок. Как много их было сейчас в её голове.
— Валиде, — Дервиш подошёл к ней совсем близко, — почему вы раньше не сказали?
Что теперь стоило сказать? Опровергнуть? Отшутиться? К чему может привести эта ложная догадка? Хандан чувствовала, что подобное заявление способно сильно ударить по её положению. Но, с другой стороны, она видела поразительное изменение, произошедшее с Дервишем после её слов. Было нечто особенное в его взгляде, помимо тревоги и вины, нечто, должно быть, полезное для неё. Может и стоило сейчас отступиться, но… От большей верности Дервиша Хандан отказаться просто не могла.
— Я не знаю, как о таком говорят, — произнесла она, подняв дрожащую руку, призывающую к молчанию.
— Простите, Валиде…
— Не за что просить прощение («ведь все это ложь», — подумала она). Надеюсь, это останется нашей тайной, ни слова моему Льву, — Хандан склонилась над столом, удерживая руку. — Ступайте, Дервиш-паша, я хочу побыть одна.
Он медленно вышел, забрав с собою последние силы Хандан. Она упала на диван, и слёзы потекли из её глаз, всё болело, ныли ноги, запястья сводило, скула давала о себе знать. Душа мучилась более всего. От того, что приходилась врать в борьбе за любовь сына, хотя она заслужила её всеми бессонными ночами. Огонь в камине извивался в причудливом танце, потрескивал, изредка взрываясь искрами. Постепенно успокоение разливалось по её телу, мышцы расслаблялись, и отчаяние медленно переходило в безразличие, муки — в пустоту.
Странно часто постучалась служанка и тихо вошла, притворив за собой массивную дверь.
— Хандан-султан, простите меня, — так же торопливо пробормотала она.
— Чего теперь, Айгуль, говори.
— О, Валиде, можно я с вами тут останусь, а то там Дервиш-паша. Боюсь я его.
— Оставайся, — Хандан проявила снисходительность к молодой девушке, — если хочешь.
Айгуль благодарно поклонилась, шустро плюхнувшись на диванчик.
— А то знаете, — начала шумно девушка, уже полностью расположившись, — этот Дервиш-паша ходит туда-сюда злой.
— Меньше болтай, Айгуль, помоги мне лучше умыться.
Девушка покорно сняла котелок с углей и развела воду, однако взгляд её не угасал.
— Я вижу, тебе не спокойно, Айгуль, рассказывай.
— Ох, Госпожа, Дервиш-паша сердитый такой, из одного угла в другой как сыч ходит. Вы, верно, расстроили его очень. Вот после вас он так и ходит туда-сюда. Я терпела, терпела и не выдержала, к вам пришла. Пугает меня он очень.
— Пугает? Айгуль, сколько я знаю Дервиша, он только врагов своих пугает. С чего тебе его бояться?
— Как вы не боитесь его, Госпожа? Все девушки перед ним робеют, — сказала с ухмылкой Айгуль, взявшись расплетать косы Хандан. — У него глаза такие чёрные, не разберёшь, что думает. А он умный человек, говорят, очень умный.
— Кто говорит? — тревожно вмешалась Валиде, заглядывая в глаза говорливой служанке. Откуда им знать что-то про Дервиша? Ведь он и не говорит с обитательницами гарема. Только с ней одной.
— Ах, это давно ещё. Великая Валиде… Сафие-султан, говорила о нём, да Халиме, она много чего говорит, но о мужчине, понимаете, лучше запоминается.
— Что же такого, Айгуль, ты о нём запомнила?
— Он хитрый, у него друзей много, но врагов больше, и падишах… Ой, извините, Госпожа, не стоило мне, не стоило.
— Ну, что ж, говори, раз начала, — игриво остановила Хандан не замолкающую ни на секунду служанку.
В разговоре с Айгуль Хандан постепенно, шаг за шагом, забывала тревоги. Случившееся меркло под пляску очищающего огня. Теперь ей казалась ложь правдой, ведь если в неё так легко поверить, значит, это вполне могло случиться, и значит, нет разницы, было… не было… могло бы быть… все одно.
