Невысокий паша, почти полностью седой, но всё ещё крепкий, учтиво поклонился ей, хотя Хандан отчего-то ждала дурного.

— Валиде, простите мне мою дерзость, но из любви к нашему Повелителю, я должен предупредить и предостеречь Вас.

Хандан с непониманием подняла бровь, грозно сцепив руки в замок: намечалось словесное сражение, к которому она, совершенно разбитая из-за смерти Мехмеда, была неподготовлена. Старый паша на то и рассчитывал.

— Прошу, паша, расскажите мне, чего я так должна страшиться, надеюсь, дело не касается моего Льва.

Сделав несколько маленьких шагов и подкрепив каждый стуком трости, Мурад-паша сузил пространство между ними до последнего края дозволенного. Хандан всем существом, до дрожи в ногах, хотела попятиться, но она была чуть выше него, а потому осталась. Отойди она, и контраст бы пропал.

— Дервиш-паша — причина моих волнений, Госпожа. Я долго наблюдал за его действиями, и меня, — паша, не сводивший с Хандан пристального взгляда, приостановился и, выдержав паузу, чтобы она захотела что-то добавить, продолжил: — Я не хочу напрасно обвинять купудан-пашу, но, знаете, меня крайне озаботил один случай. Прошлой осенью, Валиде Султан, вы отослали девушку на корабле. В пути девушка заболела и погибла, как мне доложили.

— Ужасная история, я помню девушку, она невероятно страстно танцевала, — [и очень хотела жить] с привкусом горечи вспомнила Хандан. Как же они скверно начинали. Ночные свидания, блуждания по коридорам.

— Я бы, дабы развеять свои сомнения, хочу спросить у Вас, что произошло такого, что её столь быстро выслали из дворца?

— Не понимаю Вас, Мурад-паша, вы говорили, что наблюдали за Дервишем, но теперь упоминаете про дела гарема? Как же случился такой неожиданный поворот? И Вы же должны осознавать, что касаетесь вопросов моих личных обязанностей?

Будто бы довольный, паша одобрительно покачал головой. [Я сказала всё верно или уже попалась, как понять?] Мысли роем пчёл носились в её голове, а в итоге оставалась зияющая пустота. Она ещё ужасно спала, чертов старик поймал её в крайне неподходящий момент. Мурад знал о её горе и безжалостно издевался, задавая неуместные вопросы. Достойная смена Дервишу, такой же неестественно спокойный и сдержанный.

— Один стражник поведал мне о том, как из покоев Повелителя вывели Дервиша-пашу, а следом девушку, всю в слезах, зарыданную. Её посадили на корабль, но встретить мне её не удалось. Чтобы не беспокоить Повелителя, я обращаюсь к Вам, Валиде.

— Как Вы уже говорили, это дело касается моего сына и только. Незачем ворошить прошлое, особенно учитывая, что, простите меня, паша, Вы в тайне ото всех следили за Великим Визирем, допрашивали стражников, а теперь вы пытаетесь выведать у меня то, что говорить я права не имею. Похоже на заговор, я лишь предупреждаю. Умоляю, развейте мои сомнения.

— Что Вы, Валиде, упаси Аллах. Но… — паша легонько пристукнул палкой, ему разговор только будоражил кровь, не иначе. — Раз это дело затронуло Повелителя, должно быть, оно было весьма важным. Как, ответьте мне, три дня плавания могли погубить молодую, здоровую девушку? Что она могла знать о Дервише, что непременно должна была умереть?

— Вы не ответили мне, Великий Визирь. И я ничего, совершенно ничего, не могу сказать Вам о гибели танцовщицы, мне известно лишь то, что Вы мне так любезно поведали.

Хандан с облегчением выдохнула, от прежней усталости не осталось и следа, только злоба и ненависть. «Враг» смотрел на неё глазами Дервиша, игривыми, беспощадными и холодными, такими же смолисто карими. Её этим не испугать.

— Валиде, всю свою жизнь я преданно служил Государству и всем трём Падишахам, которых застал. Но я никогда, не при каких условиях не стану подчиняться узурпаторам и женщинам, Валиде. Сафие Султан приняла мою верность государству за предательство, она считала меня врагом и так радовалась своей победе, но теперь всем воздалось по заслугам.

— Верно. Сафие Султан потеряла сына, а вы на старости лет получили пост Великого Визиря, от которого прежний визирь отказался по собственным обстоятельствам, — Хандан искривилась в улыбке, более сдержанной, нежели хотела, потому что этот старик решил, что Хандан… чёрт, что она управляет Дервишем.

— Видите ли, Мурад-паша, — с облегчением продолжила Хандан. — Государство — это Падишах. И именно он решает, как это несчастное государство будет существовать. Будет ли им управлять его мать, или совет Дивана, Великий Визирь, вроде вас. Но только Падишах принимает такие решения. И сомневаться в этом — предательство.

Хандан дождалась, пока паша, может непобеждённый, но обескураженный, поклонился своей Госпоже и под стук трости удалился из мечети, оставив Хандан наслаждаться собственной ничтожностью в сравнении с недостижимым куполом. Она не хотела думать, что в итоге решил Мурад-паша, пусть за неё гадает Дервиш. Достаточно того, что Хандан ничего напрасно не разболтала их могущественному противнику. Мурад-паша, возможно, прекрасно то осознавая, подписал себе смертный приговор.

К осени траур сняли. Его и так держали куда дольше положенного, оплакивая маленького наследника Османской Империи. Дворец устал от чёрного, к тому же скорбели только единицы, остальные поддерживали порядок и не более. Несправедливо было заставлять их отказываться от красок и радости из-за чьей-то опрометчивой ошибки. Поэтому Хандан готовилась шить новые наряды на ближайшую зиму.

Часть времени она проводила на пьедестале у портнихи, и ошибался тот, кто полагал, что это было легко. Платья шились по несколько месяцев, даже со всеми снятыми с неё выкройками, окончательный результат достигался по подгону под её живое тело. Дервиша это обстоятельство заботило крайне мало, вернее, не волновало вовсе. Он любил зелёный и видеть её вовсе без одежды, попутно стягивая этот самый зелёный. Презирал шнуровку и мелкие пуговицы, не понимал вышивку на подоле, испытывал нездоровую ненависть к шалям и тонким материям. Говорил, что они бессмысленны, что ткань должна защищать, не должна постоянно зацепляться и тем более закрывать её лицо.

Сабия сидела на диванчике у той же портнихи и наглаживала пушистую лисью шкурку, хотя Хандан знала, что ей была заказана весьма добротная шуба. Девушка в очередной раз провела по меху и зарыла в него руки, с несколькими тоненькими браслетами. По её щеке скатилась слеза и затерялась в пространстве. Сабия быстро её подтёрла, но следом заблестели ручьи скрытой боли.

— Ну, что ты, Сабия? — Хандан хотела бы слететь к девушке, но любое шевеление воткнуло бы в её тело с десяток иголок. — Подожди минуту.

Пока с Хандан снимали платье, стало точно понятно, что лисью шкурку не спасти от лишней чистки.

— Девочка моя, что такое?

— Я не могу. Не могу. Я почти год замужем, и, знаете, о чём меня спрашивают все жёны пашей? — она всхлипнула и только теперь посмотрела в упор на Хандан. — Они говорят, о том, как скоро я рожу ребёнка. И раньше это был вопрос. А теперь они мне сочувствуют, Валиде. Жалеют меня. Бедная бесплодная девочка.

Сабия села ровно, по-королевски выбросив мех на пол, словно бесполезную безделушку. Грациозная, взрослая и до ужаса несчастная.

— Мне предлагают знахарок, лекарш, колдуний, и я всегда прошу записать мне адрес, потому что так правильно. Я хотела только одного — иметь детей, больше ничего. О, как я жалела Эсму Хатун, её выдали за старика, вы говорили, это ужасно, и были правы. Только теперь у неё маленький мальчик. Когда её муж умрёт, она вновь выйдет замуж. А я… я даже не знаю, что со мной будет.

Девушка встала, уперев руки в узкую талию, подчёркнутую дополнительно слишком затянутым поясочком. Пройдя мимо портнихи и совершенно не заметив её, Сабия вновь обернулась к похолодевшей Госпоже.

— Я так хотела семью, Валиде. Хотела слышать топот маленьких ножек моего будущего, — Сабия устремила соколиный сознательный взгляд на Хандан, будто бы разгадала их с Дервишем тайну, словно она уже знала, должна была чувствовать где-то глубоко внутри. — Мужья — дело последнее, Валиде. Важны дети. Тогда будет семья.