По стенке, стараясь не падать, Хандан ползла в свои темные звëздные покои, находящиеся так рядом и недостижимо далеко. Идти. Шаг за шагом. Ногу вперёд, перенести на неё вес. Это шаг. Так можно дойти хоть до Рима. Медленно, но верно.

Она села на кровать обессиленно. Лишь минуту, и надо будет искать Ахмеда, Хандан — его мать, она должна быть рядом, хотя бы сейчас, первый раз в жизни.

Её взгляд проскользнул по стенам и упал на полку под самым полом, на самую нижнюю, на такую знакомую. С рассыпанным белым порошком и деревянным корабликом рядом.

«Мне главное, чтобы быстро».

«Не обессудьте, если не добавить нужную дозу, яд не подействует, но боль будет страшная. Агония».

«Боль не страшна, важно время».

Снегом, порошок тянулся из раскрытой шкатулки, невинно припорашивал оторванную плитку и немного остался на забытой игрушке. Дети всё тянут в рот.

«Словно в огне будет гореть несчастный, будьте аккуратны».

Ни одна служанка не догадалась подцепить плитку, но то у девушек всегда не хватает времени и желания даже выполнить свою работу. За шехзаде плохо следили. Если следили вообще. В её спальню не разрешалось входить даже всем слугам и тем более шехзаде.

«В него вселился дьявол. Он кричал». Бился в агонии, пока хозяйка покоев лежала в чужой постели, а мать держала за руку отца, пока все остальные няни ели рахат-лукум». И его просто не привели. Неудобный шехзаде. Дети должны быть покорны, а они всё норовят отправить в рот.

Мягкий, пушистый порошок в деревянной шкатулочке. Нет, если бы его застали за занятием, следов бы не осталось. Он был тут один. В последние минуты жизни он сидел на этом самом месте, пока остальным было не до маленького Львëнка. Изменило ли хоть что-нибудь её присутствие? Нет. Хандан убила его многим раньше, в тот самый момент, когда отодрала плитку и заложила под неё коробочку. В день их первого поцелуя с Дервишем.

Всё было просто. Хандан налила на пол воды, вытерла платком, водрузила плитку на законное место. Но это была не она. Кто-то другой.

«Это ящерица, Мехмед. Будь с ней осторожен, потому что она отбросит хвост, если ты её напугаешь».

«Не переживай, хвост отрастёт. Не плачь».

«Мехмед, прекрати капризничать, шехзаде себя так не ведут».

И это её вина. Её грех.

Цепляясь за полки и немощно, словно старуха, сгибаясь от слабости, Хандан поднялась с пола. Идти, но куда? Она стояла на месте. Её маленький шехзаде. Ребёнок, которого она недолюбливала из-за матери.

День был жарким, душным, с моря приносило ненужную влагу, мешавшую спокойно дышать.

Стражники Хандан освобождали ей путь в мечети. Вся закутанная, чтобы никто не увидел её запретное и заплаканное лицо, она шла мимо людей, потому что ничего другого сделать не могла. Ей ничего не оставалось. Хандан не собиралась молиться, ей не было прощения. Лëгкая белесая дымка слёз окутывала пространство, напрочь стирая лица окружающих. Никогда Хандан не смотрела на них. Не время было начинать.

Горожанам раздали несколько сундуков золота, три, четыре, неизвестно. Может быть, их уберегут монеты.

— Храни вас Аллах, Валиде Султан!

— Да примет Аллах нашего храброго шехзаде!

— Пусть будет милостив Аллах к детям Повелителя!

Комментарий к Агония

Дорогие читатели, я поняла, что должна сделать небольшое уточнение. Смерть шехзаде Мехмеда - не столько сюжетный ход, сколько крик автора. По статистике 78% детских смертей можно было бы предотвратить. Жизнь невероятно хрупка.

========== И нет в мире ничего такого… ==========

В молитвах был смысл.

Они успокаивали. Даровали покой, только временный, мимолётный и блаженный. Словно песня матери, гул ветра, шум дождя, мягкий певучий голос относил далеко, может быть, к самому Аллаху.

Белые стены её покоев, окрашенные яркими бликами от витражей, не были созданы для тёмных пятен. Словно вороны на снегу, чëрные, чужие в светлом раю, сидели женщины гарема. Все до единой. Хандан не молилась. Аллах не мог не принять невинную душу ребенка, а остальным не замолить грехи.

Кёсем не отнимала руки от живота и злобно смотрела в пустоту, для неё бывшей манящей бездной безысходности. Она тоже не молилась вместе со всеми, но сосредоточенность её лица, сведённые вместе брови дарили ощущение, что Кёсем просила у Аллаха нечто совершенно недозволенное, если не проклинала.

— Кёсем, ты молодец, дай Аллах больше никогда не придëтся пережить такую боль, — обратилась Хандан к гречанке, стоило уйти женщине, что пропевала молитвы.

— Я нужна своим детям, Валиде, — безжизненно ответила девушка, даже оторвав заплаканных глаз от детей. Её здесь не было.

— Кёсем, — она не шелохнулась, — Кёсем, — теперь Хандан взяла её за руку и только так добилась внимания, хотя бы внешнего. — Кёсем, ты хорошо ешь? Ты должна заботиться о своём ребёнке.

— Лекарша дала мне средство, Валиде, я бы хотела прилечь, если можно.

— Конечно, иди, — на этих словах, не дожидаясь продолжения речи, Кёсем легко подхватила дочку и вместе с Аугуль, которой Хандан доверяла и теперь на время отдала служить девушке.

И комната снова опустела. Фатьма и Айше были слишком малы, чтобы понять трагедию в окружающих. Фатьма только удивлялась черноте одеяний и тому, что с ней не играли прежние няни, а Аугуль её явно не радовала.

Шехзаде Мустафу на время освободили разделить боль потери маленького племянника. Осман был уже достаточно взрослым, чтобы принести соболезнование Хасеки и знать, что Мехмеда больше нет, но по-детски не догадывался, что его теперь нет навсегда. Умер — не значит, не сможет играть, значит, больше никогда не вернётся во дворец. Однажды Осман поймёт.

Хандан облокотилась на подушки и провалилась в манящие грани камня, относящие её далеко за пределы белой комнаты, туда, где не было смерти и не было больно. В блаженное небытие. Не чувствовать. Не думать. Не быть и при этом существовать.

— Валиде Султан, — рядом с ней стоял смущённый шехзаде Мустафа, появление которого она, видимо, не заметила, а мальчик так и ждал, пока на него обратят внимание. — Валиде Султан, пусть Аллах примет шехзаде Мехмеда.

Он неуверенно протянул ей кожаный свёрточек, перетянутый тоненькой золотой тесёмочкой.

— Пусть будет так, как ты говоришь. Я передам твою молитву имаму, он непременно её прочитает.

— Валиде, этот оберег для вас, я выписал строки из Корана. Вы очень любили шехзаде Мехмеда, я знаю.

По спине Хандан прошлась ледяная дрожь, отозвавшаяся онемением в душе.

— Благодарю, но тебе стоит передать его Кёсем Султан, — она с трудом выдавила из себя фразу, неестественно вытягивая каждое слово, будто бы её резали ножами.

Мальчик потоптался на месте, но продолжал нервно вертеть свёрточек, кудрявые волосы заметно переросли, выбившиеся из-за ушей пряди лезли в глаза.

— Это Вам, Валиде, я специально писал, чтобы Вы так не расстраивались.

Все взгляды сходились на ней. Она должна была взять оберег. Но не хотела. «Хочешь облегчить страдания своего палача, мальчик? Это мир такой? Или я чудовище? Католический левиафан, которого нет страшнее?»

Хандан боролась с собой. Его доброта ничего не меняла. Он может однажды забрать всё у её сына или у его детей, отнять их жизни и будущее. Все дети невинны, но мир наполнен тиранами, несущими зло, смерть и разрушение.

Протянуть руку и взять. Так просто. И невозможно. Бедный ребёнок, заключённый в стенах с чужими людьми, не один, но в полном одиночестве среди умных книг и пустой надежды выбраться наружу. Обречённый на вечное заточение.

— Спасибо, Мустафа, — её голос сорвался в секунду. «Это ничего не меняет. Ничего. Ничего. Зачем ты так добр к своему палачу?»

Хандан утёрла слёзы и, выдержав необходимое время, подобрала тяжёлые бархатные юбки и ушла в свои тёмные всегда звёздные покои.

И что? Что теперь? Она скрылась в своей Вселенной от гарема и ребёнка, которого приговорила, от страданий Кёсем, сын убегал от неё самой и здесь он бы точно искать её не стал. Хандан впилась взглядом в кольцо без камня, такое знакомое и нужное, её путь на свободу. Один укол… Не она предала шехзаде. Но её желание сбежать от всего, что есть в этом мире, от позора, что навсегда сделает покроет её, если узнает хотя бы одна живая душа, от боли расставания, от заточения. Её смерть ничего не изменит, как и доброта шехзаде Мустафы. Нет в мире ничего такого, с чем нельзя было бы жить. И это будет её наказание, если голова не упадёт на песок. Бежать некуда.