Слова Кёсем резали больнее яда в животе, хотя девушка не могла знать всех подробностей существования своей Госпожи.

— Как тебе хватает сил, Кесем? Помню, Ахмед изводил меня, пока был совсем крохой, с годами легче не становилось.

— Я нужна своим детям, Валиде. Когда становится совсем трудно, я вспоминаю про Вас и напоминаю себе, что не имею права на слабость и плохое самочувствие, — Кёсем расправила юбки непринуждëнным жестом и совершенно по-детски наивно улыбнулась.

И она не была ребенком. Вокруг Хандан разворачивалась война, пока она не могла закончить свою. Великая Сафие Султан… не проносила титул матери Падишаха и восьми лет. Не по её пути забвения надеялась пойти Хандан, но, вдруг, её время с сыном также неумолимо убывает, пока новые воины готовятся к схватке.

— Ташир-ага, — бывший лекарь поклонился и вышел вперёд. — Прикажи подготовить мне экипаж, я поеду вместе с Халиме Султан в Старый Дворец.

Дервиш не оставил бы её гнить среди цветущего сада увядшей эпохи. Он бы забрал её, привез в дом на краю моря и не оставлял бы одну дольше, чем бы она сама того хотела.

— Валиде, Вам письмо от Дениз Хатун, — Хаджи-ага со свитком проследовал к Госпоже и с гордостью протянул его. Он не знал о причинах её ухода, но верил, что наконец изжил нечисть, порочащую гарем.

«Хандан, рада, что ты веришь в мою честность, и потому я имею счастье диктовать эти слова твоему бывшему слуге. Немного пораздумав, признаюсь, я не убедилась в правильности своего решения. Свободу не разменивают на сомнительное удовольствие службы мертвецам, как ты и человек за твоей спиной. Не верь ему. Вы ищете разного, но по итогу найдёте только смерть. Дервиш паша умрёт с тобой или без тебя. Выбирай. Со своей стороны клянусь молчать, но мёртвая я запою птицей, и тогда вы оба пожалеете».

Хандан постаралась не разорвать письмо и не бросить его ошметки в огонь. Дениз Хурра имела дерзость угрожать ей, высказывая одновременно мнение, которого не спрашивали. Особенно о Дервише. Ни один человек в целом мире не мог бы её осудить, а если бы и посмел, Хандан не стала бы слушать.

— Неприятные новости от Дениз Хатун?

— Да, Хаджи, — Хандан свернула бумажку. — Пишет, вернее, за неё пишут, как прекрасно ей на воле без наших строгих правил.

— Словно она их соблюдала, Валиде. Видит Аллах, этой женщине не место в гареме нашего Повелителя.

«Дениз знала о моём преступлении и не судила, когда вы все захотите закидать меня камнями. Все без исключения… Не поймёте, не захотите пощадить. Вы возненавидите меня за мой грех… за моё счастье», — проговорила про себя Хандан и крепче сжала письмо, с трудом удержавшись от слёз.

В черной бархатной накидке, вытягивавший силуэт Халиме и делавший её загадочно манящей, что с раздражением отметила Хандан, Султанша раздала несколько прощальных приказов бывшим служанкам. Дильруба вертелась вокруг матери и не могла найти себе места среди суеты окончательных сборов. Молодая Госпожа, румяная от злости, уподобляясь Халиме, выкрикивала приказы и ругалась на слуг, когда на то находилась малейшая причина. Она оставалась во Дворце до свадьбы без опеки, совершенно одна, и пожалуй, это обстоятельство не нравилось Хандан больше всего. Девушка была вспыльчива, а благородная кровь ограждала её от любого наказания со стороны Валиде Султан.

Дильруба заметила, что за ней наблюдают, но постаралась не слишком ублажать Хандан и продолжила свое бессмысленное занятие с тем же запалом.

На плечи Хандан легла мягкая дорожная накидка, специально привезëнная ей из далëкой Англии, не столько из необходимости, сколько из желания получить необычную вещицу. Укутавшись в шерстяную ткань, она медленно подошла к Халиме, довольно отстукивая каблуками о брусчатку.

— Надеюсь, сборы прошли без лишней суеты. У тебя было так мало времени, Халиме, но я постаралась обеспечить вас всем необходимым, — произнесла Хандан, заглядывая в хитрые глаза бывшей соперницы.

— Мустафе нужна мать, я ещё вернусь, поверь мне, Хандан. Наш Повелитель справедлив, и когда он найдет предателей, а это случится, не сомневайся, настоящие преступники будут наказаны, — плавно пропела Халиме, неестественно расставляя акценты на словах, словно собирая фразы из раздельных кусков, что, однако, не умоляло складность речи.

— Алллах решит, как будет. Я обещала твои покои Кёсем, ей тесно с шехзаде в столь маленьком пространстве. В Старом Дворце такой проблемы нет, тебе будет там свободно, скоро Дильруба будет приезжать с внуками.

Халиме поджала губы, но ничего не ответила, пока её лицо багровело от гнева и яда. Султанша в одно мгновение успокоилась и почтительно поклонилась, прежде чем отойти к другой повозке.

— Отправляемся, — крикнула Хандан своему возничему. — Надо вернуться до заката.

Старый Дворец изменился. Сады стали менее походить на заросший лес, на дорожках лежала новая мраморная плитка. Сафие Султан покинула Топкапы, но не намерена была оставлять прежний образ жизни. Резьба тянулась по стенам, а на потолках появились своды в европейском стиле, мимо Хандан проскользнула служанка с тонкой шелковой шалью, не хуже чем у наложниц Ахмеда.

Сафие, старая львица, сидела посреди комнаты, окружëнная свитой евнухов и служанок, в белоснежном платье без единой потëртости. Хандан поклонилась, частично даже из уважения, но и привычка дала о себе знать: при виде Великой Валиде колени словно сами подгибались.

— Хандан, мы и забыли, как прекрасно твоё лицо, — Сафие растянула губы, так что вокруг глаз собрались маленькие морщинки. Время её не щадило, как и всех в этом огромном мире.

— Я помню Ваше, Валиде. Я решила убедиться, что Халиме Султан примут в соответствии с её положением.

Сафие, с жемчугом на шее, прикрывавшим морщины, Сделала лëгкий жест рукой, вышедший безукоризненно идеальным. Толпа как вода протекла сквозь них и вскоре двух Валиде.

— У нас к тебе разговор, Хандан, раз уж ты решила навестить нас, — Сафие глотнула из крошечной фарфоровой чашечки и грациозно поставила его на блюдечко.

Хандан устроилась поудобнее, настраиваясь на бесконечный поток оскорблений в свой адрес.

— Ты знаешь, Хандан, как устроено государство? — ответа не требовалось. — Наш Повелитель, наш Лев, берëт на себя ношу и принимает решения, которые другим не под силу. Ему помогают. Совет Дивана, визири, духовные наставники, но есть два человека, решающие куда больше, они словно две столпа, на которых держится мир. Они — сила Падишаха. Ты понимаешь, о ком я? — Сафие поправила чашечку. — Не отвечай. Не хочу знать, что происходит в твоей глупой голове. Валиде Султан, мать Падишаха, и Великий Визирь. Но есть одно условие: они должны быть заняты государством, а не друг другом.

Хандан онемела. Фарфоровая чашечка на столе, искрящиеся ровные жемчужины, всё белое… белое… белое…

— Что за намёки? — Хандан постаралась выглядеть сдержанной, но у неё не вышло, и она это знала.

— Я однажды желала личной встречи с послом Англии. Он был редкий человек и желал того же, но встречу эту я пресекла, не позволила. Что будет, Хандан, когда народ узнает о ваших греховных отношениях?

— Что будет? Вы же не надеетесь, что я отдам Вам титул Валиде Султан? Только представьте, окажется, что Падишах Османской Империи, о чести которой Вы так печëтесь, — незаконнорожденный сын одного из визирей. Все маленькие шехзаде — бастарды. Их умертвят. Вы же не думаете усадить Мустафу на трон. Ему не пережить такую бурю… И вам тоже. Вы — Династия. И никому, кроме Династии не нужны, вас низвергнут, Сафие Султан.

Сафие с неизменным достоинством смотрела на холодевшую Хандан. Великая Валиде так спокойно говорила, не сделала ни единого лишнего движения. Непоколебима.

— Назовешь Ахмеда бастардом Дервиша? Пожертвуешь сыном?

— Отдадите внука на растерзание толпе? Я Вам не верю. Вы будете молчать, иначе моя голова уже бы катилась по песку.

Хандан собралась уходить, но боялась пошевелиться. Сколько лет прошло, а Сафие оставалась пугающей загадкой, тем, что Хандан никогда не станет.