— Скоро вы отправитесь обратно в свой дворец, хатун, — несколько игриво пропел евнух, улыбаясь своей печальной Госпоже.

Хандан легче не стало. И пусть она изобразила подобие лёгкой улыбке на лице, всё нутро её бушевало и кипело, так что она едва могла усидеть на месте. Она была готова обвинить Дервиша во всех смертных грехах человечества, в обмане, изменах, во лжи, в убийствах, и словно готовилась закидывать его камнями на площади вместе с толпой. Воздух неровно вышел из дрожащей груди, Хандан попыталась глубоко вдохнуть, но не вышло, словно они сидели в каком-то подземелье, дышать было совершенно нечем.

Но прошло несколько часов, и никаких извещений от Дервиша не пришло. Хаджи вновь был послан разузнать всю ситуацию и в точности изложить происходящее, но он тоже канул в неизвестность. Оставалось сидеть на месте и ждать. И это убивало.

Двери отворились, и за ними появился Хаджи-ага. Он медленно проследовал в центр покоев, встал, немного выровнялся по центру, поклонился.

— Сабия-хатун, паша Хазрет Лери отправлен за ворота подавлять восстание.

— Валиде, — Сабия вцепилась в запястье Хандан со всей силы и с мольбой в глазах простонала: — помогите, прошу, ему же не вернуться оттуда.

«Не ради тебя, милая». Хандан подскочила и резко направилась к выходу, увлекая девушку за собой.

— Валиде, — откуда-то сзади донëсся разочарованный крик Хаджи-аги, у которого было столько причин остановить её.

Она сделала шаг за пределы гарема. В темноту. За стенами разверзся ад, с шумом и воинственными криками отчаявшихся людей, подкреплëнными общим гулом разъярëнной толпы. По стенам строем стояли напряжённые янычары, нет, зря она вышла теперь, и тем более напрасно Ахмед перекрыл коридор от своих покоев в гарем. Для безопасности. Он, кажется, знал, что Хандан придёт заступаться за Великого Визиря, но запертая дверь — ещё не конец.

Два тонких женских силуэта проследовали через расчищенный дворик, охраняемый воинами. Хандан поняла, что задыхается, вернее, она бежала и от усталости, и бессонной ночи, ей было это совсем не легко. «Кто из нас не может ждать?» — Хандан обернулась на испуганную Сабию и решила не искать ответа, но голос внутри не замолкал. «Неужели я бегу у всех на виду? Нужно остановиться. Нужно. Нужно».

Ахмед проводил срочный Совет Дивана, и некоторое время не замечал её, стоящую за решёткой. Затем увидел, и в момент изменился лицом.

— Матушка, — он покинул высокопоставленных пашей, чтобы поговорить с ней, какая честь. — Отправляйтесь в гарем, я догадываюсь, о чём вы хотите говорить со мной.

— Ахмед, я прошу тебя отправь кого-нибудь другого, будь благоразумен, Лев мой, — Хандан мягко коснулась его кафтана, немного помявшегося от длительной носки.

— Валиде, я не собираюсь обсуждать своё решение с Вами, возвращайтесь в гарем, Вам будет там гораздо безопаснее.

— Ради Аллаха, Ахмед, объясни же мне, зачем ты приговорил Дервиша? Ты понимаешь, что ему не вернуться живым от этих нелюдей? Зачем оставил Сабию вдовой?

— Валиде, это моё решение, — Ахмед начинал злиться и всё выше задирал голову. — Я пекусь о благополучии государства и мне приходится отставлять женщин вдовами. А Дервиш-паша сильный, и, дай Аллах, подавит восстание и вернётся к супруге невредимый.

— Ахмед, его же винят в нечестном сборе налогов… — Хандан поняла, что у неё нет аргументов, неизвестных сыну, а потому её голос предательски дрогнул, ей было нечем помочь этому человеку. — Как ты мог? Он же самый верный друг тебе, Дервиш всегда был подле тебя. За что, Ахмед? Я всегда была на твоей стороне, но сейчас… Я не понимаю тебя и не могу принять твоё решение.

— На моей стороне, Валиде? Сколько я себя помню, вы всегда просили меня слушать Дервиша, время идёт, и ничего не меняется. Как я заставлю других следовать за мной, если даже моя мать не верит в меня?

— И поэтому Дервиш должен умереть? Как ты усидишь на троне, отдавая на растерзание самых верных и преданных тебе людей, Ахмед? Кто захочет служить такому Падишаху? Или что? Да здравствует Султан Мустафа! Да будет долгим его правление!

— Прекратите, Валиде! — Ахмед дëрнул её со всей силы и прижал к стене. — Я не собираюсь это выслушивать!

Вот только Хандан уже не способна была остановиться, она уже не принадлежала себе в полной мере, словно кто-то другой говорил за неё. Это была женщина, терявшая своего мужчину.

— Или дело ещё в другом? В Сабии? Она так неожиданно понравилась тебе? Не такого сына я воспитывала! — Хандан вырвалась из цепкой хватки и направилась прочь, сама не зная куда. — Ты однажды поймёшь, что совершил ошибку и будешь жалеть, — всё же выкрикнула она напоследок, в полной уверенности, что не увидит раскаяние в глазах сына.

— Сабия, идём, — обратилась она к остолбеневшей девушке, с ужасом смотрящей на ссору своей заступницы и Повелителя мира.

«Куда идти? Есть ли смысл двигаться дальше, или не будет разницы, если лечь на брусчатку и больше никогда не вставать? Надо ли надеяться или напрасное ожидание сожжёт меня изнутри, не оставив ни одного живого места?» Хандан оступилась и на секунду оказалась в полной неизбежной невесомости, когда она уже падала, но была не в силах ничего предпринять и так и летела вниз, как ей показалась, с огромной высоты.

Подхватила её Сабия, которая сразу же что-то взволнованно спросила, но слова девушки не были услышаны. Держась за широкие рукава чужого платья, Хандан рядом с гаремом углядела коренастую фигуру Ахмада-аги, человека, что мог сделать для неё абсолютно всё. Но сейчас речь шла во все не ней, тем более не о многострадальном, возможно мёртвом, Дервише. Государство и месть. Месть и государство. Сегодня закончится многолетний кошмар, стоящий над ней долгие годы роком.

— Дочка, — Хандан дёрнула Сабию за рукав, не затруднив себя выяснением смысла сказанных ей фраз. — Позови Ахмада-агу, того человека, что приехал вместе с тобой из дворца.

— Он поможет Паше, Валиде? Правда?

— Выполняй, — только грубо отозвалась она.

Сабия подхватила юбки и побежала привести помощь своему предателю-супругу, пока и Хандан шла ему навстречу, теперь почти успокоившись и придя в обычное раздражённое состояние.

— Валиде, — мужчина почти учтиво поклонился в ожидании приказания. — Вы хотели меня о чём-то попросить.

— Верно. Пусть сегодня ночью толпа выкрикивает имя шехзаде Мустафы, думаю, это возможно.

— Это более чем возможно, Султанша. И я не стану спрашивать причин такого вашего решения.

========== Платить по счетам должен каждый ==========

Зная как выглядит смерть, её должно быть принять проще. И Хандан было легко. Она не помнила, как убили её родителей, но почему-то знала, что отцу перерезали горло, а мать ударили по лицу и уволокли прочь. Впрочем, тащить могли и её саму на тот мерзкий корабль с липким, пахнувшим гнилым деревом полом, со скрипящими мачтами и затёртыми парусами. Потом умер её сын. Он родился только в тот день, когда вступил на трон. Странно было смотреть на то, как растет ребёнок, которого она так любила, страшно было видеть, как этот же мальчик год от года переставал быть её сыном и превращался в наследника Османской Империи, в умертвлённого брата Султана. И этот свой титул Ахмед очень рано начал ценить куда больше, нежели всё то немногое, что могла дать ему Хандан. И он не был виноват перед ней. Османская империя дала ему родиться и решала, когда настанет час встретить великого Аллаха, она же заставляла его грёзить о восхождении на трон и готовила Ахмеда к последнему. Что же может дать мать кроме любви? И что значит любовь в отрыве от заботы, которую эта несчастная мать была лишена возможности подарить?

Ахмед был один. Всю жизнь. Много лет он провёл в страхе смерти, исходившей от брата, клявшегося пощадить его, и отца, которого должен был безмерно уважать и что хуже, и правда, уважал. Он был так воспитан, и Хандан была к тому причастна. Но, наверное, всё же она была права в том, что не стала прививать ненависть у мальчика ко всему живому, кроме себя самой. Хотя, кажется, теперь бы она поступила иначе и уже действовала против интересов Падишаха Османской Империи, бывшего по чудовищному совпадению ещё и её сыном. Единственным, несмотря на все попытки, ребёнком.