— Я пришла найти утешение у друга, а оказалась в ловушке! Как ты смеешь, Дервиш, отпусти меня! Я Валиде-султан! — шепотом, едва слышно, чтобы никто не услышал, ругалась она.

— Хватит, Госпожа, у вас два пути.

Дверь была приоткрыта. За дверью стояла смерть.

Горячее дыхание паши обжигало нежную кожу, не знавшую прикосновений любимого и забывшую всяческие иные. Мурашки пробежали от места поцелуя и остановились внизу живота. Стало душно и чертовски жарко. Дервиш мгновенно почувствовал изменение в настроении своей прекрасной Госпожи. Он придвинулся вплотную, одновременно перестав удерживать. Принялся целовать всё, что не было закрыто одеждой. Простор был невелик, но Хандан вспыхнула желанием и злобой.

— Ты будешь любить меня сильнее? — немного визгливо, но шёпотом, спросила Хандан, смирившись с положением. Она даже хотела, чтобы всё вышло по желанию паши. Наверное. Со временем она сможет убедить себя в этом.

— Нет, Султанша, но, может быть, вы, наконец, полюбите меня.

— Ненавижу тебя, ты слышишь меня, не прощу…

— Я уже привык к вашему недоверию, смирюсь и с ненавистью.

Хандан поняла, что никогда не видела, как Дервиш хоть что-нибудь целовал. Ни мечи, ни кафтаны, ни печати, все к чему-нибудь прикладывались, но не он. Губы его принадлежали ей… и падшим женщинам.

Валиде-султан, не имея альтернативы, руками обхватила пашу, крепко прижавшись к его телу, и жадно впилась в его губы своими, прежде дрожавшими. Его широкая грудь вздымалась и опускалась. В Дервише чувствовалось заметное напряжение: он удерживался на локтях навесу, чтобы не навалиться на Госпожу все весом. Но присутствовало в нем нечто иное. Хандан знала, что причиной служит их недозволительная близость. По щеке невольно прокатилась слеза. Где-то глубоко внутри ей хотелось пронзительно закричать, потому что это было проще, чем теперь принять его и не возненавидеть. Но ещё глубже — она устала бояться. Сколько лет Хандан не спала ночами, умоляя Аллаха сохранить жизнь Ахмеду, её гордому Льву. Как долго ей придётся шарахаться от чёрных теней предателей? Или всю жизнь вспоминать о женщинах, чью постель будет старательно согревать Дервиш? Она могла и хотела закричать, тогда всё решилось бы без её участия. Только один звук…

Хандан перевернулась на живот, позволяя Дервишу самому возиться с многочисленными шнуровками на платье. Ей нужно было выиграть время, чтобы подготовиться. К тому же руки навряд ли стали бы подчиняться. Пламя свечи, изгибаясь, словно от неистовой боли, от каждого дуновения ветерка, отвлекало Госпожу от ненужных мыслей. Свеча горела — Хандан сгорала.

Вернувшись в свои покои, Хандан поняла, как много окон ей было предоставлено и сколько подсвечников она не замечала годами. Но в этих огромных комнатах было темнее и мрачнее, нежели чем в самой тёмной камере подземелья с Дервишем.

На тахте хохотали, сжавшись в одну маленькую кучку, служанки и раскрасневшаяся Сабия. Присутствию последней Хандан обрадовалась.

— Сабия, пойдём со мной — посмотрим, сможешь ли ты быть моей служанкой, — надо было взять девушку, которая бы не заметила отчаянные старания паши зашнуровать все части правильно.

Местами материя была перетянута, где-то ослаблена, шнурок перекручивался и завивался. Заметив подобное «безобразие», Айгуль сразу же сделала бы верные выводы, но Сабия от страха ошибиться не увидела бы даже неверно соединённые части наряда.

— Госпожа, она не готова, — вмешалась Айгуль, ныне старшая среди всех личных слуг.

— Вот и посмотрим, а вы — готовьте хамам, хочу расслабиться [отмыться], — Хандан старалась не выдавать произошедшее в себе изменение. — Давайте-давайте, пошевеливайтесь.

Тело Госпожи казалось ей мерзким, предательски липким и неприятным. «Хоть кожу сбрасывай, как змея». Хуже всего было уходить, когда нестерпимо хотелось остаться, если не в объятиях паши, так просто прийти в себя. Хандан только преодолела стыд и отвращение к себе самой и уткнулась в грудь Дервиша, только он крепко прижал её к себе, как уже настало время собираться.

Всё бы ничего, только её уже выставляли из покоев, не спрашивая её мнения.

Одеваться было не в её силах и умениях, всё равно что мертвая, с обмякшими руками и ногами, она не без удовольствия наблюдала откровенные страдания могущественного Визиря. Бельё, тонкая нижняя рубашка, подъюбник, вторая рубашка под определенное платье, чтобы то держало форму, юбка, наконец-то платье, верхнее платье с вышивкой и камнями, пояс. Дервиш вдоволь выругивался после каждого следующего слоя, заставляя от безысходности ликовать свою новообращённую любовницу. Дервиш терпеливо, отчасти героически, сносил адскую пытку над собой и не возражал.

Сабия неумело справилась с порученной работой, порой попискивая старания и напряжения.

— Ну, что Сабия, потрудилась? А то живёшь на правах Госпожи, разве что приказами не разбрасываешься во все стороны.

— Вы моя Госпожа, Валиде-султан. Вы тут самая добрая, — девушка бессовестно и неумело подлизывалась. — И очень красивая.

— Ха-ха, Сабия, не пытайся, работать придётся в любом случае, даже я тут что-то делаю, а не только собой в зеркало любуюсь, какая бы «красивая» я не была.

— Жаль, — девушка вздохнула. — Тогда в свои служанки возьмите, пожалуйста-пожалуйста, я всему научусь.

— Ладно.

Милая малышка Сабия от радости подпрыгнула, выдрав несколько волосинок из головы своей хозяйки.

— Мне не нравится, — деловито заявила Хандан рабочим, указывая на цвет обоев. — Это никуда не годится! Вы мне показывали приятный лиловый, а тут откровенно грязный сиреневый.

Рабочие оживились, понимая, что жалованьем обеспечены они надолго.

— Мы принесём другие образцы, Госпожа, — главный рабочий уважительно поклонился. — Завтра же.

— Хорошо, — Хандан прошла в следующую комнату, светлую и просторную. Южная сторона давала много света и тепла, а вставки из цветного стекла ненавязчиво разбавляли интерьер. — Тут всё замечательно.

Хандан уже представила, как нежится в лучах утреннего солнца, приятно пригревающих светлую кожу даже зимой, но внимание её переключилось на следующую комнату — спальню. С балконом. Что означало отсутствие, пусть и медных, но ненавистных решеток на окнах. Она проследовала в тёмную комнату, контрастирующую с залой. Тёмно-синие обои с хаотично разбросанными серебристыми точками напоминали небо и по приказу Валиде-султан были дополнены реальными созвездиями. Общий вид спальни обещал быть более чем необычным, настолько, что некоторые в гареме уже говорили о неуместности такого интерьера. Хандан сразу же настроилась сделать самый странный и неподходящий ремонт во всём Стамбуле.

Немного помечтав об будущем счастье в новой обстановке, она направилась обратно в свои надоевшие покои, представлять, что же она будет делать с этими комнатами, когда переедет. Ремонт клялся не завершиться в ближайшее столетие.

На обратном пути Хандан отослала служанок. Она неторопливо шла по узким коридорам, по которым некогда ходила ежедневно, будучи никому не известной наложницей. Словно маленькая серая мышка юная худенькая Елена шныряла среди других девушек, затем появилась фаворитка с ангельским лицом, нелюбимая падишахам за свою холодность и смущение, фаворитка, что вопреки воли всех в гареме быстро забеременела, для неё эти коридоры становились спасением от презрительных взглядов. Вместе с Ахмедом родилась Хандан — мать шехзаде, не опускавшаяся до прогулок среди прочих наложниц. Теперь по камню плелась Валиде-султан, глубоко в душе мечтавшая снова стать серенькой мышкой.

В большой комнате слышался торопливый весёлый разговор — сплетни. Хандан уловила, что речь идёт не о ком иной, как о ней и её «раздражающем» ремонте. Она тихонько присела на холодный пол, чтобы потешить свою самолюбие и развлечься, хотя и допускала возможность полёта оскорблений в свой адрес.

— Валиде столько денег потратила, ужас. Говорят, всё подчистую приказала ободрать и заново выложить, ничего не оставила, — возмущённо пробубнила одна девушка, вызвав глухой гул одобрения.