Хандан испуганно покосилась на пашу, выглядевшего незаинтересованным и даже отстранённым. «Как у него получается?»
— Конечно, Ахмед, для этого и пришла, — но она знать не знала о чем он говорит, но старалась держаться уверенно.
— Ну, что ж, рассказывайте!
— Я не знаю с чего и начать…
— Я вверил вам свой гарем, Валиде, и ужасно разочарован! Мне уже доложили, что все шехзаде жили отдельно от матерей на протяжении полугода, а моя фаворитка, мать старшего шехзаде, была заключена под стражу в Старом дворце. Как так получилось, Валиде, ответьте?!
— Тебя долго не было, Ахмед, надо было принять меры, — Хандан готовилась к такому разговору довольно долго. — К сожалению, я не могла быть уверена, что предатели не захотят использовать шехзаде в своих целях, поэтому я вынуждена была так поступить. Что же касается Махфируз, прости её, материнская любовь не знает границ, я давно её простила.
— Не заговаривайте мне зубы, Валиде! Я спрашиваю вас, почему шехзаде были разлучены с матерями? Неужели нельзя было найти другой способ?
— Ахмед, поверь, у меня не было дурных мыслей, всё, что я сделала, — ради тебя. Тебя тут не было, но поверь, так было лучше и надёжнее всего.
Ахмед, казалось, смягчился на долю секунды, но затем, вновь взбесился. Он буквально испепелял её взглядом, выжигая остатки самообладания и терпения. Он резко отвернулся.
— Ладно, Валиде. Я, наверное, должен сказать спасибо, за то, что она не отправила к шехзаде палачей, но ты, Дервиш, как ты такое допустил?
— Я уверен, Повелитель, что Валиде-султан имела на это все основания, к тому же, Госпожа лучше осведомлена в делах гарема, — паша продолжал смотреть в пол, мало обращая внимание на разговор.
— Хотя я напрасно обращаюсь к твоей совести, Дервиш. Оставляя тебя в столице, я был спокоен, но сейчас мне предстоит хорошенько подумать, — Ахмед вышел на балкон, давая понять, что беседа окончена.
Они вышли из покоев Повелителя, Дервиш — спокойно, Хандан — содрогаясь от страха и обиды.
— Что теперь с нами будет, о Аллах! — она, крепко сжав руки, обратилась к Дервишу, последней своей опоре.
— Ничего дурного, если вы сам себя раньше времени не измучаете, Госпожа, — Дервиш мягко улыбнулся своей спутнице, с которой не виделся довольно долго.
Хандан ответила ему своей улыбкой, печальной и немного страдальческой.
— Хотела бы я тебе верить, Дервиш, но отчего-то не могу.
— Повелитель злится на меня, не на вас, Госпожа. Сначала он выразил понимание по поводу ваших действий, но, увы, моих осознать не смог.
— Выходит, ты — причина моих страданий, — Хандан усмехнулась, немного расцепив руки. — Что же ждёт тебя в таком случае?
— Ничего, я уверен в своих решениях, и Повелитель обязательно разберётся в бумагах, тогда и поймет. И к вам потеплеет.
— Ты так самоуверен, Дервиш, — она скучала и по его святой вере в правильности всех без исключения его поступков. Даже когда он ошибался, делал он это достойно и справедливо.
— Я стараюсь всё хорошо обдумать, прежде, чем сделать, поэтому могу быть спокоен, Госпожа моя.
Коридор их совместного пути закончился, надо было попрощаться. Оба они этого не хотели. «Госпожа моя», — про себя припомнила Хандан.
— Будьте спокойны, не станет Повелитель злиться на вас.
========== Гарем и только ==========
Дервиш по большей части оказался прав. Ахмед, хотя прощения не попросил, вниманием Хандан не пренебрегал. Он точно стал внутреннее старше, во всяком случае, дорос до отцовства. Осман начал сильно интересовать молодого Падишаха, Мехмед был слишком мал, но и его Ахмед первые минут десять нянчил с удовольствием. Львёнок Хандан вырос. Он был неопытен, вспыльчив, упрям, одним словом — весь в мать, но год лишений сделал из него мужчину, а Валиде оставалось жалеть лишь о том, что вместо Дервиша рядом с ним оказался Зульфикар, нашедшийся где-то на краю света.
Кёсем настроилась во что бы то ни стало обзавестись вторым шехзаде, Хандан ей не мешала. Она вообще никому не выказывала претензий, стараясь на какое-то время обойтись без лишних врагов. Халиме хозяйкой разгуливала по гарему, изредка только кланяясь Валиде. Айгуль бесстыдно разворачивала и писала любовные послания на глазах у притихшей Хандан. Дениз моталась, где хотела, когда хотела и с кем хотела, мало отчитываясь своей Госпоже.
Дервиш был приятной отдушиной и единственным постоянным гостем её мыслей помимо Ахмеда. Её верный слуга, её близкий друг, человек, что заменил её сыну отца, её опора, мужчина, встречи с которым заставляли сердце биться чаще, вольная птица, берегущая её сон. Её раб. В паше было столько противоречий — Хандан готова была принять каждое. Стоило ему отказаться от своих порывов, как она воспылала странной мешаниной недозволительных чувств. Более всего Хандан необходимо было быть ему нужной.
Упав на землю локтями и извозившись в грязи, Сабия резво подскочила и понеслась прочь от шехзаде Мустафы. Осман истошно разорался и грозно затопал ножками от негодования, что игра пошла без него. Воплю брата вторил младший Мехмед, не понимая причины расстройства, но поддерживал брата во всём без исключения. На платье Дильрубы служанка умудрилась пролить шербет, и девушка беспощадно начала ругать провинившуюся.
Хандан всё это увидела, подобрала юбки, чуть не задыхаясь от счастья, дала знак Дениз, и обе они быстро удалились от происходящего «ужаса».
— Любишь ты своих внуков, Хандан, — съехидничала полупьяная пиратка. — Дервиша-пашу заприметила и сразу прочь от них.
— Я очень люблю детей, Дениз, особенно внуков, но издалека. Я вдоволь нанянчилась с ними за последнее время, — Хандан поморщилась, с неудовольствием припоминая зиму.
— Куда мы сворачиваем, Госпожа, Дервиш в другой стороне?
— Дервиш? — она встрепенулась и вытянула спину.
— Ослепла ты что ли?
— Когда ты выпиваешь, такая тошная становишься Дениз, до ужаса. Выпороть тебя хочется, да так, что хоть самой плётку в руку бери.
Дервиш был совсем близко и Дениз, фыркнув, оторвалась от хозяйки на десять шагов. Он почти сиял, сжимая нечто вытянутое и невнятное в руке.
— Великий Визирь, — Хандан придала лицу по возможности приятное выражение.
— Султанша, рад нашей встрече, видел, Повелитель с шехзаде проводил время. Я бы очень хотел с ним переговорить.
— Переговорите [ну и отвратительно претенциозное слово] сначала со мной, коли мы уж первыми встретились. Что это у вас за свёрток непонятный, Дервиш-паша?
— Это, Госпожа, подарок шехзаде Осману, — Дервиш принялся деловито отодвигать жёсткую материю, обнажая деревянный меч из двух пород дерева с резной ручкой. — В своё время я подарил похожий Ахмеду, теперь и его сыну настало время привыкать к оружию в руке.
— Да, Дервиш, помню я эту отвратительную тяжеленную палку. Один Аллах знает, сколько ударов ей я безвинно получила, пока мой Лев не осознал, что меня нельзя колотить с таким же энтузиазмом, как тебя, — Хандан с ненавистью поглядела на предмет. — Настанет время — подари Мехмеду два.
— Если бы я только знал, — Дервиш только ухмыльнулся на жалобу, тогда как синяки от «меча» не проходили неделями.
Хандан погрузилась в приятные воспоминания, осознавая, что многое мелочи и детали уже навсегда покинули её память. Синяки прошли больше десятилетия назад, так давно, словно они сияли на теле другой женщины. Материнская любовь не знает времени… Она сочувственно посмотрела на Дервиша.
— Что случилось, Госпожа? — паша озаботился переменой, случившейся в собеседнице за мгновение.
— Нет, ничего, — она тряхнула головой, стараясь избавиться от непринятой мысли.
Хандан впервые, кажется, подумала, каково было Дервишу годами смотреть на неё и не иметь возможность даже невинно поговорить. Теперь она имела несказанное удовольствие тосковать по паше, но всегда могла насытить свой голод, как во время этой их беседы.
