========== Бутылка горести ==========

В гареме неожиданно организовался праздник: никто его не планировал и не ждал, просто так сложились обстоятельства. На улице похолодало, и девушки собрались в большой отапливаемой комнате, прогретой от пола до самого ничтожного закутка. На кухне вместо двух порций рахат-лукума приготовили двадцать, так какой-то ага решил насолить повару, Хандан оставалось только распорядиться, чтобы принесли халву из запасов и добавили в рагу из кролика побольше пряностей. Девушки тоже не теряли время напрасно — подоставали музыкальные инструменты, не звучавшие без повелителя, и принялись увлечённо бренчать.

Среди всеобщего веселья Хандан была особенно несчастна, отчего не могла проглотить и крошечного куска. Она изредка пыталась поковыряться в еде, но затем отступала, погружаясь в неприятные воспоминания.

— Госпожа, — заурчала довольная Кёсем, — надо чаще устраивать праздники, а то без нашего повелителя мир совсем теряет краски. Так хотя бы небольшая отдушина есть — смотри и всё, как при Ахмеде, дай Аллах вернуться ему живым и невредимым.

— Аминь, — отозвалась Хандан, не выбрасывая из головы основных мыслей. — Так и будет, а ты бы, Кёсем, пошла бы танцевать вместе с девушками, чего тебе напрасно с нами просиживать?

— Мне с вами совсем не скучно, Валиде…

Но Хандан желала избавиться от надоедливой фаворитки сына, потому что сама она думала о Дервише.

Снова и снова ей вспоминалось, как в парке она издалека заприметила его статную фигуру, такую знакомую и почти родную, как подняла руку, когда паша пытался заговорить с ней, потому что не выносила голоса лжеца, клявшегося ей в любви. Она не винила его в плотских отношениях с другими женщинами, но и стерпеть общения с ним пока не могла, тогда бы пришлось окончательно признать свою привязанность к Дервишу. Было просто его ненавидеть, бросаться угрозами, отчитывать его за высокомерие в прошлом, теперь же… Хандан помнила снежинки, садящиеся на его лицо и тут же превращающиеся в маленькие неровные капельки воды, бездонные чёрные глаза, в которых всё же просматривалась радужка — две бездны, то, как он посмотрел на неё после жеста, призывающего к молчанию — удивлённо и сурово, почти холодно.

Под звук стука вилок об расписанный праздничный фарфор Хандан медленно растворялась глубоко в себе, даже не заметив, как всё-таки начала есть. Кусок за куском, рахат-лукум исчезал с тарелки. Нет, она не захотела есть, совсем наоборот, тошнота подступала к горлу, но постоянно набитый рот исключал возможность вести разговор.

Но больше стерпеть опостылевшее общество Хандан не могла. Не в её силах было смотреть на ненавистные лица: молодое, с тонкими чертами, наглое — гречанки, обиженное и почему-то испуганное — Махфирузе, самодовольное и хитрое, не нуждающееся в представлении — Халиме.

«Пусть все они пропадут пропадом! Пусть идут к чёрту!» — подумала Хандан, уже вставая и с шумом подбирая лоснящиеся юбки. Она ничего не слышала и не видела, хотя и позади раздавалось удивлённое «Валиде! Куда вы? Валиде…»

Но всё прочее оставалось далеко позади. Теперь Хандан, прогнав всех служанок, судорожно рылась в глубоком сундуке, наполненном пёстрыми тряпками. И наконец нащупала холодное стекло, звякнувшее от удара ногтей. Она медленно вытащила заветную бутылку, сестру той, что они с Дениз прикончили с месяц назад, вернее, пиратка вылакала вино, оставив «хозяйке» на пробу бокал. Расслабляющий эффект, оказанный обжигающей жидкостью, понравился Хандан. Она не без труда, изрядно раскрошив пробку, откупорила бутылку и без лишних сложностей прильнула к ней губами. Но глотки не приносили радости или успокоения — от них становилось плохо.

Сильная боль в животе заставила её скривиться и жалостливо завыть. Она свернулась калачиком, обхватила себя в попытке унять резь, но затем, дрожа, встала на локти. Её вырвало. После небольшой передышки ещё раз. Изо рта пошла белая пена. Хандан хотела закричать, но удержалась. «Кто и что скажет? О, Аллах!» Боль сковала её вновь, приковала к полу, и сдавливало все внутри. В глазах потемнело, но Хандан не могла сдаться.

Поразлившуюся бутылку она сунула в сундук, оставшееся подтерла какой-то тряпкой и тоже опустила внутрь, захлопнув крышку. Хандан вывернуло вновь, но лишь пеной, от чего было только больнее. Невыносимо. Она едва удерживала стон, и всё же тихо завыла. «Надо найти Дениз. Она всё устроит».

И Хандан встала. Припала к тахте, от боли подгибались ноги. Снова встала. Обтерла пену с лица. Придала ему спокойное выражение, чтобы никто не заметил фатальной ошибки в виде красного растертого пятна на полу. Алкоголь в гареме под запретом, а она сдуру залила в себя полбутылки.

Хандан медленно прошла сквозь первые покои, вторые, в третьих её вновь вывернуло.

— Боже, — провыла она, чувствуя, как силы оставляют её худое тело. — Надо идти, иначе плохо будет.

Всё же со слезами на глазах Хандан, пошатываясь, зашла в покой, где в развалку сидела на тахте Дениз, потягивая бокальчик с чем-то горячительным.

— Госпожа! — пиратка с ходу распознала изменению в госпоже и помогла ей сесть. — Госпожа, что с тобой?

— Я выпила…

Сил говорить не осталось вовсе. Последнее, что запомнила Хандан, как Дениз залезла ей пальцами в рот, а затем тихо сказала: «Подожди, госпожа, я лекаршу приведу, потерпи».

Темнота.

Внутри словно разожгли адовой костер, полыхающий от середины живота до горла. Хандан с нежеланием приоткрыла глаза, чтобы разглядеть свои покои, освещённые и обогретые заслоненным ширмой камином. Хотелось пить и впасть обратно в летаргию. Она завертела головой, пытаясь найти хотя бы одну живую душу во мраке.

— Госпожа, — тут же раздался тоненький голос Сабии. — Госпожа, слава Аллаху. Сейчас, Госпожа, Дениз позову.

Хандан было хотела остановить её и попросить воды, но девушка молниеносно подлетела к двери. Она несколько раз постучала по дереву. Через небольшое промедление в покои ввалилась шумная кучка верноподданных Валиде-султан, возглавляемых воинственной Дениз.

— Госпожа, как вы, о, Аллах, мы так за вас боялись, — первый начал всё же Хаджи-ага, на щеке которого выступила слеза.

— Ничего, — говорить Хандан было на удивление просто, а улыбка сама появилась на усталом лице. — Всё хорошо.

— Выпейте это, госпожа, — лекарша с ходу подала ей чашку с чем-то дурно пахнущим.

Хандан поморщилась, но проглотила, несколько секунд подержав отвратную густую массу во рту. В первую секунду она с трудом сдержала рвоту, однако последовало облегчение, приятно растекшееся по всему телу.

— Что со мной?

— Валиде-султан, — Дениз недоверчиво оглядела слуг, взглотнула и продолжила: — Вас пытались отравить.

В голове у Хандан резко всё смешалось в единую кашу непонятной консистенции. «Убить», — от этого слова мутнело в глазах.

— Кто? Кто посмел?! — её вновь чуть не вырвало.

Кучка неуверенно помялась, но Дениз через силу продолжала:

— Махфирузе, мать шехзаде Османа.

— Я знаю, кто такая Махфирузе! Вы одурели тут все?

— Увы, нет, Госпожа. Девушка посыпала рахат-лукум успокоительным порошком, что в воде надо растворять. Много насыпала, думала, в больших количествах за яд сойдёт. Вы запили … реакция сильная пошла.

— Откуда у неё порошок, — Хандан прекрасно помнила, чем запивала рахат-лукум прямо из горла.

— Давали ей, чтобы по шехзаде не скучала так сильно, а она не пила, копила, — встряла лекарша, пытаясь оправдаться. Хандан сделала ей знак рукой уйти, как и всем, кроме Дениз и Хаджи-аги.

— Зачем она пошла на такое преступление, ответьте мне?

— Говорит, вы не давали видеть шехзаде, а остальным позволяли, всё как на духу выложила Дервишу-паше, мол, Кёсем к детям на завтрак, обед и ужин приходит, Халиме тоже с сыном видится.

— Не помню, чтобы она просила о встречах, — рявкнула Хандан и тут же закашлялась.