— Это так ты Валиде-султан на милость отвечаешь, Дервиш-паша, не ты ли обольщаешься! — выпалила Хандан, тут же замерев от сказанного Что ты говоришь? Думать хоть чуть-чуть надо головой! Господи, Хандан! Даже не думай ещё что-нибудь вытворить! Смягчись! Будь умнее! А если он и правда недоброе замыслил?! Но вместо всего этого она помимо своей воли добавила. — Кто высоко летает, тому больно падать, Дервиш.

— К чему вы это, Валиде? — паша стал заметно жёстче и напрягся всем телом, распрямив спину.

— Вы мало почтения оказываете династии замолчи, глупая, извинись, да хотя бы не продолжай.

— Вы обвиняете меня в неверности нашему повелителю, Валиде, — он подошёл к ней вплотную, крепко схватив за руку, — после всего, что я сделал ради вас, ради вашего сына. Чем я заслужил это, скажите мне на милость?!

Дервиш устремил разгневанный соколиный взгляд на Валиде, уже не знавшую, что предпринять, крепче сжимая запястье. Было темно, но Хандан отчётливо различала суровое лицо соратника и друга, который явно был оскорблен её предположением. Он был пьян. Он был зол. А Хандан, видимо, неверно истолковала все знаки, поданные ей пашой, и теперь была полностью растеряна.

— Не забывайся, Дервиш. Ты делаешь мне больно, отпусти, — почему-то она продолжала ерошиться, — так можно и головы лишиться!

— Вот как вы относитесь ко мне, Валиде, — Дервиш лишь усмехнулся на её слова и всё-таки отпустил руку.

Он немного помедлил, пытаясь найти что-то в лице Хандан, но, по всей видимости, не отыскав этого, развернулся и, сохраняя достоинство, быстрыми шагами пошёл прочь от неё.

Хандан чувствовала, что надо остановить его, не дать уйти на такой дурной ноте, но осталась неподвижна, будто бы вросла в землю, на которой стояла.

— Дервиш! — крикнула Хандан, прежде чем он почти полностью скрылся в ночной мгле. Как бывает, когда нужно сказать слишком многое, она не смогла вымолвить и слова, лишь разведя руки в стороны. По горящим щекам Хандан прокатились первые слезинки, и вот она уже рыдала, сжимая себя, коря за глупость, проявленную в отношении Дервиша. Но он ушёл.

— Госпожа, Госпожа, — тихо, но настойчиво пыталась поднять из кровати Айгуль свою хозяйку, — Госпожа, просыпайтесь.

— Что такое, Айгуль, — продолжая отворачиваться и морщится на служанку, процедила Хандан.

— Госпожа, ну вставайте, вечер уже скоро, Дервиш-паша к вам второй раз приходит, разбудить требует.

На эту незамысловатую фразу напуганной Айгуль Валиде всё же нехотя открыла слипающиеся глаза. Голова Хандан ужасно болела в висках, да и свет сильно резал заплаканные со злополучной ночи глаза, лицо казалось набухшим и растянутым до макушки от долгой истерики со слезами. Хандан будто бы воскресла из мертвых, но явно хотела оказаться обратно в тёплой и уютной могиле, где, судя по разбитому состоянию, ей было самое место, да и по внутреннему ощущению тоже.

Прошлая ночь выдалась на редкость тяжёлой: сначала подарила Хандан несколько счастливых часов, а затем безжалостно растоптала всю радость. Хуже всего было то, что виновницей собственных запредельных страданий была не кто иная как Хандан, и соучастников во всем свете отыскать за ночь не удалось. Последнее время она мало узнавала себя в том странном человеке, который отражался в зеркале и принимал все без исключения решения. Она обманывала и грубила не сама, какая-то внутренняя сила толкала её на столь странные поступки. Жажда власти? В Госпоже просыпалось твёрдое намерение последовать за Сафие-султан? Нет. Любовь к сыну? Она так хотела вернуть доверие своего Льва, что пошла на обман? Нет. Глупость? Хандан совсем перестала отвечать за собственные поступки? Нет. Может, она хотела свободы? В чём причина? И не пора ли успокоиться?

Проплакала всю ночь, однако, Хандан по совершенно иному поводу. Её мало заботили общие вопросы, мучилась она от разговора с Дервишем, лежавшим тяжёлым камнем на её душе. Обидеть человека, который лишь однажды по неизвестной причине не был ласков с ней, не то что бы даже грубил, хотя раньше миллионы раз доказывал свою преданность! Да и ещё упрекнуть его в предательстве за пару неловких фраз.

Частичка Хандан уже готовилась собирать вещи для отправки в Старый Дворец, не потому что паша так распорядится при любом исходе, ничуть не так, она сама жаждала наказания за подобную гадость. Ей было мерзко от своих слов и поступков, от мыслей и чувств… Но… Когда наступает утро, ночные демоны уходят, забирая переживания и боль прошлого дня. Хандан уже не ощущала себя безнадёжно виноватой, скорее, сильно ошибившейся, но всё-таки заслуживающей прощения, но и от мысли о Старом Дворце отказаться она была не готова.

— Зачем, Айгуль, не знаешь? — заметно нервничая, протараторила Хандан, но спросонья получилось невнятно.

— Видеть Вас хочет, второй раз приходит, спрашивал, а теперь требует разбудить и сказать, когда выйти сможете.

— Скажи, пусть войдёт, — в голове Валиде от нервов застучала кровь, — прямо сейчас.

— Вы так его встретите, — недоверчиво отозвалась служанка, поглядывая на изрядно измявшееся вчерашнее золотое платье хозяйки и её растрёпанные волосы.

— Да-да, это ничего страшного, пусть войдёт.

Айгуль несколько дёрганно исполнила приказания, скашивая глаза на хозяйку, которая, служанке казалось, была не в своем уме и точно не здорова.

Хандан постаралась зачесать жёсткие спутавшиеся волосы назад, но попытка оказалась совершенно безуспешной, другие приготовления было решено не проводить вовсе. Жалкий вид бывает чрезвычайно полезен.

— Валиде, — паша явно удивился растрёпанности госпожи, встречавшей его сидя на кровати, стыдливо опустив глаза.

— Дервиш, — шёпотом жалобно протянула она, не набрав в груди достаточно воздуха, чтобы сказать громко.

Он подошёл к огромной резной кровати с морем расшитых золотом подушек, в котором сама госпожа терялась, утопая в их несоразмерном количестве. Странная атмосфера воцарилась в комнате: будто бы в ней совершенно не было двух людей, отчаянно нуждающихся в прощении друг друга и страстно жаждущих скорейшего воссоединения. Не было совсем никого. Пустота.

— Дервиш, я… — Хандан чувствовала, что вина лежит на её плечах, и не зная намерений паши, пригласила его жестом сесть рядом, нужно было правильно подобрать слова, но как?

— Госпожа, — паша сел даже ближе к ней, нежели Хандан рассчитывала, и это было совершенно не плохо в тот момент. — Я, признаться, был вчера изрядно пьян, поэтому плохо помню наш с вами разговор. Точно знаю, что он кончился крайне неприятно, но вряд ли вы приложили к его исходу руку. Прошу прощения и всё-таки хочу знать, чем обидел вас настолько, что вы обвинили меня в предательстве.

Сочувственный взгляд Дервиша не оставлял сомнений в том, что он, действительно, совершенно точно мало помнит. В голове Хандан сразу же проскочила мысль свалить их размолвку на него, паша и возразить бы не смог и вновь был бы должен ей. Намерение крепло с каждой секундой промедления, но затем погасло, оставив неприятный дымок очередного разочарования в себе внутри Хандан. Она решила быть честной, насколько возможно, хотя бы потому, что Дервиш был откровенен, и ей самой хотелось разобраться в собственных порывах, остававшихся прежде загадкой.

— Дервиш, — она ненамеренно взяла его руку в свою, — то, что я сказала вчера, с моей стороны было несправедливо, и вы не давали повода усомниться в вашей верности. Я испугалась и разозлилась. Прошу, не держите зла, не отворачивайтесь от меня за мою глупость. Я не имела права… — голос Хандан дрогнул, а паша попытался что-то вставить, но она не позволила. — Дайте мне договорить, прошу, я не думаю, что осмелюсь сказать вам это вновь. Вы… ты… дорог мне, я очень боюсь потерять твоё расположение.

— Вадиде, — Дервиш наклонил голову, ещё приблизившись к ней, — что бы там ни было, вчера, это останется в прошлом. Я не могу злиться на вас. Сейчас особенно.

— Я больше никогда не посмею, Дервиш… Я просто так боюсь, что вы отвернётесь от меня.