— Добрый день, — она ласково улыбнулась, окинув их легким взглядом, будто бы и не смотрела на них вовсе. — О чем советуетесь, паши.
Мужчины как-то совместно поёжились, успев переглянуться, видимо не считая нужным отвечать на вопрос Госпожи, но все же и это решение оставив за Великим Визирем. Но Дервиш не подавал никаких знаков в сторону Хандан.
— К нам пожаловали послы из Венеции на день раньше, нужно встретить, — неловко начал один, которого Хандан раньше не видела, бесхребетный ставленник Дервиша, — но испанцы сегодня уезжают, и им обещан праздник.
— Венецианцев должен встретить кто-то из приближенных падишаха, желательно из Османов, Валиде, — вмешался Дервиш, — но я должен проводить испанцев, с ними у нас заключён выгодный торговый договор, но если послов из Венеции не встретить достойно, они могут сочти это за оскорбление.
«Не к Османам ли ты причислил себя, Дервиш? Далеко зашел» — первым пронеслось в голове у Хандан, но затем совсем другая мысль засела в её голове. Она вспомнила презрительные взгляды служанок, и Сафие… Не это ли отличало её? Мир не кончается на гареме, а Сафие знали везде и все. Вот она — власть, заслуживающая уважение и почет, и сейчас Хандан сможет получит её, только руку протяни.
— Дервиш-паша, может я смогу встретить дорогих гостей, ведь политических переговоров не будет? Так? — спокойно осведомилась Хандан, трепеща вся изнутри.
— Про политику речь не зайдет, я думаю, — ответил Дервиш с прищуром, — так, что, если вас это не затруднит, Валиде, вы бы очень нас выручили.
— Что вы. Это мой долг перед сыном, да хранит его Аллах.
— Аминь, — отозвались паши, обозначив полное повиновение «сильным мира сего», в лице Валиде-султан и Дервиша.
Далее собрание как-то само собой сошло на нет, и Хандан с Дервишем остались наедине, если не считать Хаджи-агу — молчаливую тень Валиде Хандан Султан, которая по одному знаку Госпожи оторвалась от неё.
— Разве так должен выглядеть малый совет падишаха, Дервиш? Где вы только нашли таких трусливых шакалов, — прямо спросила Хандан, понимая что никаких последствий для неё не будет, паша и так все прекрасно знает про своих советников.
— Временная мера, Госпожа. Пока я подыскиваю верных людей, управлять государством надо, а эти… хоть и трусливы, но во многих аспектах довольно опытные.
— Прошу прощения, а с прежними, какая беда приключилась? Слышала — один отравлен, Мехмет или Махмуд-паша в уличной драке скончался, и еще кого-то жена зарезала за измену? Если, конечно, я правильно запомнила.
— Вы не ошиблись, Валиде. Без падишаха начался беспорядок, но мне удалось с ним справиться, — Дервиш был совершенно спокоен, повторяя историю, должно быть, тысячный раз, от чего она не становилась правдивой.
Хандан не стала упоминать про вражду между безвременно почившими и Великим Визирем, ведь ей не стоит даже пытаться залезть в его политические дела, пусть поступает так, как считает должным. И все же она хотела дать ему понять, что тоже пристально следит за происходящим во дворце.
— Валиде, венецианские послы сейчас на пути во дворец, сначала они расспросят своих торговцев о положении дел, но через часов пять — стоит ждать их у ворот.
— Значит буду ждать, — Хандан бросила лукавый взгляд на Дервиша, — благодарю за доверие, Великий Визирь.
— Дело тут отнюдь не в доверии, Валиде-слтан, — ответил он титулом на титул. — Речь идет о чести династии, а шехзаде ещё слишком малы. Я поддержал не вас, а Османов, как и полагается.
— Не понимаю вашего пренебрежения ко мне, Дервиш. Если я в чем-то оскорбила вас… впрочем, не важно… спасибо за доверие.
Дервиш был очень отстранен, его голос был жестким, каким-то неприятным, гадким, от чего Хандан хотелось отряхнуться. Она боялась, что паша воспарил слишком высоко и теперь не хочет снисходить до общения со своими верными слугами, в том числе и с ней, и тогда её маленькая победа ничего не принесет, кроме очередного разочарования. Но было и нечто куда более страшное. Хандан с испугом заметила, как слезы наворачиваются на глаза от мысли, что Дервиш, возможно, играл с её чувствами своими признаниями, ведь она не могла знать кроме как с его слов о истинных намерениях паши. Неужели все его поступки– ложь, хитрая игра, затеянная, чтобы сделать Хандан его заложницей, ведь и она хранила его тайны, невольно становясь соучастницей всех его преступлений. Может дело в этом? Валиде упрекнула Дервиша в убийствах, он же понял скрытый смысл вопросов. Конечно, понял.
К счастью, Хандан вовремя успела остановить поток мыслей, каждая из которых была в разы хуже предыдущей. Она разумно рассудила, что, скорее всего, не имеет совершенно никакого отношения к поведению Дервиша, чья жизнь проходила отдельно от Валиде-султан.
«У него есть свои заботы, Хандан. Нечего тут трагедию устраивать, и без того тошно» — успокоила она себя, принимаясь за тщательную подготовку встречи венецианцев.
Все действия с её стороны свелись, однако, к выбору подходящего наряда, не слишком турецкого, но и без ноток Европейского стиля. Наилучшим вариантом было признано платье из золотой парчи, с крупным ветвящимся узором, подобным корням дерева и очень лаконично выполненным. Важным его достоинством являлось отсутствие пуговиц спереди, давая возможность Хандан остановиться на массивном жемчужном колье с желтым бриллиантом, подчеркивавшим высокий статус. Голову во избежание лишних конфликтов решено было укрыть, как можно больше, оставляя открытым только лицо и небольшую часть шеи. Было в этом и несоизмеримое достоинство — в укладке волос отпала всяческая нужда.
В самом конце, когда Хандан напоминала скорее ряженую куклу, нежели живого человека, способного шевелиться и дышать, Валиде почувствовала в себе силы идти по новой, прежде неизведанной дороге — тропе Великой Валиде Сафие Султан, покорившей добрую часть мира своей красотой и незаурядным умом. Может и у Хандан получится урвать себе немного власти?
Венецианцы прибыли к вечеру, позже нежели их ждали, когда уже ушла полуденная жара и с моря дул приятный влажный и солоноватый ветер. Одеты они были по-европейской моде, но видимо уже не раз побывав в Османской империи, гораздо легче, в тонкие материалы, особенно много было шёлка, но все же вид их сильно отличался от наружности обитателей дворца, в особенности кружевами, встречающимися на каждой детали. Общение происходило через переводчиков, но, по правде, не было необходимым. Все диалоги состояли из одних лишь любезностей и взаимной похвалы, которая и без того была омерзительна Хандан. По началу, она сильно волновалась, буквально чувствуя, как земля плывет под её ногами, никогда прежде Валиде не встречала послов, да и не думала, что когда-нибудь доведется. Но Хандан, подметив общий доброжелательный настрой, быстро успокоилась и принялась отвечать, теме же любезностями, которые, как известно, затягивают в бесконечный туннель, из которого выбраться невозможно.
Процессия передвинулась в один из залов дворца, где начался обмен дарами: послы преподнесли мебель и получили её же в турецком исполнении. Казалось бы — бесполезный жест, но Хандан увидела в ней свою особенную прелесть, будто бы две культуры необычайно сблизились, почти слившись в одну единую. Лично Валиде преподнесли платье, как говорили сами послы, достойное покойной английской королевы, но проверить обещание ей предстояло позже.
Яств и блюд было множество: на стол лишний стакан поставить было некуда, да и зачем? В понимании Валиде, на всем свете не нашлось бы чего-нибудь более необыкновенного и странного, нежели те же жаренные кузнечики, которые хоть и присутствовали, но не пользовались успехом среди гостей и хозяев. О заключенных в Европе браках правящих династий, о войнах, не упоминая собственные, об архитектуре, новых веяниях в живописи, обо всем и не о чем. Но в пустой болтовне Хандан ощущала неизменный политический подтекст, старательно скрытый и завуалированный, но он был. Нельзя было сказать дурное о союзниках, и доброе о противниках, оскорблением могла стать незначительная фраза, лишнее слово, и Хандан контролировала каждый свой взгляд, держала в напряжении голову и тело, даже пир способен погубить её. И все же, ей нравилось слушать лаконичную речь венецианцев, лившуюся словно музыка со всех краев стола и превращающуюся в единую песню.
