— Вы знаете, повелитель, как ваша мать я более всего пекусь о вашей безопасности, но как Великая Валиде я говорю тебе: делай то, что считаешь нужным. Судьба империи в твоих руках, и Аллах не напрасно избрал именно тебя. Я поддержу любое твоё решение, любое, сын мой.

Хандан тяжко вздохнула, так что тугой лиф не давал ей дышать, и обратила свой взгляд на город, который скоро опустеет.

— Вы считаете, что разумно сейчас отправляться в поход?

— Я верю твоим мыслям, Ахмед, я благословляю тебя, — голос её сорвался, и она решила закончить на этом. Ведь Ахмеда мало волновало мнение Валиде, пришёл он только чтобы успокоить свою совесть.

— Валиде, вы верите Дервишу-паше?

— Да, Лев мой. Дай Аллах, он будет во всех сражениях рядом с тобой.

— Валиде, я оставляю его во дворце, — ответил Ахмед, устремив свои карие глаза в ту же сторону, что и Хандан, к морю. Вот она любовь сыновей — он ставит её перед фактом.

Хандан вышла от падишаха всё равно что мертвая, но в новостях было и крохотное утешение: Дервиш остаётся во дворце, а теперь, когда Кёсем таки родила сына, важно иметь преданного её Льву человека во дворце. Нельзя было показывать свою тревогу гиенам из гарема, и она решила пойти туда, где всегда можно было отвлечься от дурных мыслей: к портному.

Хандан стояла, разведя руки в стороны в длинной соболиной шубе, которую портниха старательно подгоняла под фигуру Валиде. Через зеркало Хандан отметила, что на её лице выражалась глубокая тоска, хотя причин на то не было. Почему-то Хандан не узнавала в этой женщине себя.

— Ах, Госпожа! Что вы худая такая, — приговаривала портниха, — впервые я отшиваю шкурки от такой знатной шубы! Сколько меха пропадет!

— Пропадёт? На что-нибудь другое пустим.

В зеркале случайно ей встретилась суровая Айгуль, с завистью поглядывающая на шикарную шубу госпожи.

— Сколько, говоришь, шкурок останется? — обратилась она к портнихе, не сводя пристального взгляда с молоденькой служанки.

— Три, четыре может, как выйдет, сколько меха пропадает!

— Всё, что останется, пусти на воротник для Айгуль.

— Да как можно, на прислугу такой мех пускать, — возразила портниха, с презрением глянув на ободрившуюся служанку.

— Я так сказала! Не забывайся, пусть у неё будет хороший воротник.

— Спасибо, Госпожа, спасибо, — бросилась к ногам Валиде раскрасневшаяся Айгуль, надеясь, что Хандан своего решения не поменяет. — Вы самая добрая Госпожа! Спасибо!

Девушка вся загорелась, вытянула спину струной и как-то странно благодарно смотрела на свою Госпожу. «Неужели всё из-за куска меха» — думала про себя Хандан, глядя на шубу, которая ничем не отличалась для неё от обычного платья. «Да, приятно, когда вещи красивые, но столько пустой радости, может безделушку ей какую-нибудь подарить. Что она тогда от счастья умрёт? Глупости!» И всё же Хандан взяла на вооружение этот нехитрый фокус.

— Дервиш-паша желает вас видеть, Валиде, — оповестила девушка, показавшаяся из-за двери.

— Пусть войдёт.

— Да, как можно, — возбухла портниха, и сразу же виновато притихла, уже укрывая лицо шалью.

— Пусть войдёт, я, вроде, одета, даже слишком для лета, вы не считаете так, — Хандан властно наклонила голову, увенчанную тяжёлой короной. — А вы все уйдите, оставьте нас.

Хандан недоверчиво смотрела с пьедестала портнихи на чёрный тюрбан паши, не любила она эти шапки, делающие из достойных мужчин грибы.

— Валиде, я от падишаха, — обыкновенно безучастно начал он, — вы дали ему своё благословление.

— Да, дала. Хорошо это или плохо, Дервиш-паша? Прежде я думала, что всё очень удачно сложилось, но теперь я уж не знаю.

— Вы рассудительно поступили, Госпожа, не сомневайтесь. Я пришёл сказать вам об этом.

— Что же вы, не ожидали от меня мудрости? Дервиш-паша, — ласково улыбнувшись, сказала она на слова паши.

— Ожидал, но… Вы редко скрывали все свои чувства перед сыном, говоря совсем не то, что требуется.

— Хорошо вы ушли от ответа, ладно, это не важно… всё теперь не важно…

— Не беспокойтесь, Госпожа. Наш повелитель вернётся живой, он же не будет сражаться.

— Помните, я говорила об эгоистичности любви, Дервиш. Любовь моего сына ничего мне не приносит, кроме боли, и вот этого, — Хандан погладила шубу из благородного меха, достойного повелителя. — Я всё вытерплю ради него.

После фразы, сказанной невпопад, Хандан задрала голову, чтобы слёзы не потекли из глаз на новый мех, но от нервов голова её закружилась, и сама Хандан пошатнулась. Дервиш схватил её за руки, создавая прочную опору. Валиде сквозь намокшие ресницы различала знакомый силуэт, эти горячие руки… Впервые она почувствовала жар его тела, пусть даже так немного, лишь легонько коснувшись ладоней.

Перехватив свою Госпожу поудобнее, Дервиш помог спуститься ей с пьедестала портнихи в огромной шубе, противоречащей всему её утонченному образу. Хандан знала, что она — единственная его слабость, больная точка, женщина, из-за которой он может потерять всё, что имеет, ради которой он легко расстанется с жизнью. Дервиш пытался выгнать Хандан из своего сердца, но увы, она засела там слишком крепко, пустив корни куда можно и нельзя. Она порой упивалась мыслью о том, что Дервиш смог стать Великим Визирем без благородной крови в жилах, что не удавалась и тем, чьё рождение само по себе требовало этот пост, он сможет получить все на свете, но не её. Хотя Хандан уже не была так уверена в своих чувствах.

Она стояла прямо перед Дервишем, крепко сжимая его руки в своих и постепенно приходя в себя, но не отпуская пашу. Это было дурно, очень дурно, но желание почувствовать чьё-то участие пересиливало все приличия.

— Ладно, извините меня, Дервиш, — Хандан резким движение отдёрнула руки, сама отошла на несколько шагов, вытирая слёзы со щёк, — вы, я слышала, остаетёсь в Стамбуле. Правда это?

— Да, повелитель решил, что в столице должен остаться верный человек, — паша пошел следом за Хандан.

— Это хорошо, сейчас важно, чтобы власть в столице не ослабевала, — она заметила, как Дервиш последовал за ней и пошла прочь от него, чувствуя, однако, что кровь прилила к её лицу от некого удовольствия и смущения. И эта шуба, проклятая, мешала свободно дышать.

— Я могу идти, Госпожа? — с улыбкой, которая показалась Хандан мерзкой, осведомился Дервиш-паша, всё-таки надеясь, что она попросит его остаться.

— Да, уйдите, — отрезала Хандан, желая освободиться от надоевшего меха и паши, с которым она позволила себе недопустимую слабость. — Ради Аллаха, уйдите отсюда.

Через три недели все приготовления были закончены, слова сказаны, и Хандан прилюдно отпустила сына воевать с неверными. В одном из лучших своих нарядов она держалась, как никогда раньше уверенно и свирепо, как истинная львица — мать падишаха. Напоследок она разбросала мешочек золотых монет солдатам, вызвав в их рядах волну одобрительных криков. Ей не было легко, но она была сильной ради сына, ради его крохотных шехзаде, остававшихся под её опекой.

Нужно было отсидеть праздник в гареме, и Хандан с величайшим нежелание шла к эти змеям в такой малоприятный, и без того тяжёлый день. С тех пор, как она подарила Айгуль мех, ей удалось, без всякого личного участия, прослыть щедрой госпожой. Да и содержание было у Хандан такое, что и сама Сафие-султан позавидовала бы, так Ахмед просил прощение за случившееся с ней одной страшной ночью.

Вот и теперь он прислал ей сундуков двадцать разных тканей, подушек, шкур, посуды, зеркал — в общем, всего того, что «крайне необходимо всем без исключения женщинам». Зайдя в гарем, она ласково поприветствовала всех разнаряженных девушек, возможных любимец своего сына — падишаха. Они были довольно почительны с ней, не грубили, много улыбались. Но всё же чего-то ей не хватало. Нет, Хандан не нуждалась в их любви, так же как не хотела их общества и внимания к своей исключительной персоне. Однако, ей нужно было хорошо справляться с ними на протяжении месяцев, без поддержки сверху. Только она и они. К Дервишу идти Хандан не сможет, нельзя ему показывать свою несостоятельность в каких-либо вопросах. А потому Валиде Хандан Султан решила сделать то, до чего раньше не опускалась — купить их любовь.