А вообще, они не были какими-то классическими задирами. Точнее, они были ими, но до определённого момента. Это было еще в далеком детстве. Прессовали они не только Бальтазара, но и даже некоторым представителям своего окружения в случае чего могли устроить коллективную травлю. Это было вызвано юным возрастом и совсем еще не собравшимися в кучу мозгами. Ощупывали дно, так сказать.
Когда подросли — интересов, и чаще всего сомнительного характера, стало больше. Бальтазар отошел на второй план. Но они никогда не упускали шанса чисто от нечего делать подколоть его едкой фразой, чтобы развеселить их пышную компанию, или же, если настроение не очень, использовать его как грушу для словестных ударов. Бальтазар чаще всего в такие моменты просто утыкался взглядом во что-нибудь и делал искренний вид, будто их вообще нет. Как же всё-таки было бы хорошо, если бы это в один миг стало правдой… Но мы отвлеклись.
Через какое-то время шум воды прервал еще один голос. Это была Солин, а с нею вечно молчаливая Алиса, которая как всегда хвостиком плелась за сестрой, широко раскрыв темные глаза и чуть приоткрыв пухлые губки. Солин тем временем с полным снисхождения видом к этому низшему существу быстрым шагом ходила по саду, срывая разнообразные растения и утомленным голосом рассказывая своей аж разрывающейся от внимания спутнице какую-то их явно выдуманную характеристику.
И всё-таки надо рассказать об этих девочках немного больше. Наиболее яркой личностью являлась Солин. Однако выделялась она не своими талантами или умом, просто на фоне, как уже говорилось, серой мышки Алисы эта «маленькая принцесска» выделялась намного ярче. Она — самая первая дочка в семье. С самого её рождения с неё чуть ли не пылинки сдували. Едва ли она знает, что такое ссадины и порезы. Парочку из них она чуть не получила на одной из семейных выездов в лес. Это был последний раз, когда Бальтазара посадили на лошадь. А ведь он был даже не виноват! Была весна. У Бальтазара был конь. У Говарда, ехавшего в тот момент рядом, была лошадь. Естественно, почуяв дамский дух в молодом конском теле вмиг забурлила кровь и тот резко рванулся в сторону. Бальтазар тогда сам чуть от неожиданности не шваркнулся с седла. Но худшее заключалось в том, что незадачливый рысак подрезал тем самым белого коня, на котором ехала мама со своей старшей дочкой. Перепугавшееся животное встало на дыбы и заржало на всю округу. Благо, всё обошлось.
Бальтазару еще долго было стыдно за тот случай. Но еще дольше он потом вспоминал, как с непостижимо возмущенным видом маленькая принцесса вновь оказалась на земле и еще некоторое время ходила туда-сюда с широко раскрытыми глазами, мотая головой и наигранно вздыхая, мол, «Да как так можно?». После этой театральной паузы её высочество медленно подошло к провинившемуся, вытянуло вперед руку и, отвернувшись, снисходительно пробормотало:
«На этот раз — я тебя прощаю, но вот в другой — не жди»
Нет, Бальтазар, конечно, мог в тот момент взбеситься и дать этой мелкой сопле по шее, чтоб место своё знала. Но вот с другой стороны… Он что, дурак, чтобы с семилетним ребенком в перепалку вступать? Да и в любом случае — зачем нервы тратить? У всех этих знатных девиц всё равно одна дорога — выскочить замуж лет этак в шестнадцать за какого-нибудь престарелого герцога и до конца дней своих рожать ему наследников.
К чему всё это? А к тому, что в тот же день ближе к трем часам царское семейство вновь выдвинулось на лесную прогулку. Мать с тремя младшими детьми практически сразу по приезде в имение отправилась с ними гулять по лесным опушкам, а Бальтазар с братьями, как всегда, должен был выдвинуться на охоту. Должен был. Этого так и не случилось. Прямо на выходе отец остановил сына в дверном проёме и чисто «кстати» упомянул, что ему лучше не ехать. Дескать, это охота на кабана, и ему, Бальтазару, даже в качестве оруженосца там делать нечего. После этого дверь захлопнулась прямо перед носом только и успевшего открыть рот парня, который остался один, наедине с тишиной и пустотой и несколькими уставившимися на принца стражниками, которые вскоре разошлись на свои посты. Хоть принц и находился под «прицелом» чужих глаз несколько несчастных мгновений, длились они как несколько минут. Это было так неловко и унизительно…
После этого он благополучно просидел совсем один в абсолютном безмолвии до самого вечера, пока не вернулась мама с младшими. Дети счастливы — бегают, смеются, улюлюкают и бегают по прихожей с корзинками полными ягод и цветов.
— А, уже вернулись! — Улыбнулась мама, бросив мимолетный взгляд на сидящего, голову повесив, в углу комнаты Бальтазара.
— Да н-не, я тут… Просто… — Как всегда запинаясь, взволнованно промямлил юноша. — Ну, тут просто… Они-то ушли, а я…
— Остался? Ну-с, ладно… Дети! Сначала руки моем! — Тут же переключилась на уже успевших взлететь по лестнице на второй этаж младших детей королева-мать.
— Да нет, нет, оставили меня, в смысле…
— Ах, ну ничего! Не расстраивайся! К зеркалу подойди, улыбнись широко-широко и скажи: «Я самый хороший, я самый любимый!». Всё! Мне пора!
— Ма… — Бальтазар только и успел неловко раскрыть рот, когда так и не взглянувшая на него мать исчезла вверху, направляясь к младшей части их бесспорно обширной семьи. — …ма…
Тут же в голове парня всплыло изображение собственного нелепого, будто немного обвисшего лица с одной нависшей от природы бровью, чуть выпученными глазами и приоткрытым ртом. Как умственно отсталый какой-то, который не может пока что управляться даже с мышцами на собственном лице. Бальтазар ненавидел самого себя в такие моменты. Ненавидел свой страх, который он ощущал каждый раз, когда пытался поговорить с родителями. В такие моменты он ощущал себя маленьким, горбатым карикатурным старичком, испепеляющимся высокомерным взглядом выпрямившего спину и принявшего сразу деловой вид родителя, который он принял сразу после того, как его незадачливый сын дрожащим голосом обратился к нему. Глупо и нелепо? Возможно… Эти ситуации в принципе сложно описать словами. Почему он их так боится? Потому что он не чувствует связи с этими людьми, которые каким-то неведанным образом замешаны в его появлении на свет.
Они — это пастухи, в обязанность которых входит периодически пасти отведенную каждому из них группку овец. Матери — младшую, отцу — старшую. Возможно, это одна из причин, почему мама особо не вмешивается в жизнь своих детей, которым перемахнуло уже за пятнадцать. А хотя… Бальтазара было сложно отнести к «старшим», он был как бы «серединным». Еще слишком мал для «охоты на кабана», но уже и не слишком-то подходит для того, чтобы бегать по лугу и рассматривать улиток. В любом случае, жизнь старших детей для мамы была закрытым миром. Ею, по крайней мере, по задумке, должен был распоряжаться король-отец. Но, как можно было догадаться, всё сводилось лишь к катаниям на лошадях по выходным и таким вот редким охотам. В остальное же время более рослая половина царской детворы была предоставлена сама себе. И они особо-то времени не теряли, вволю наслаждаясь всеми сомнительными радостями жизни, зная, что заботливые мамочка с папой их вытащат даже из самой поганой передряги и даже слова не скажут, максимум просто пожурят.
Бальтазара это раздражало. Почему тогда он после каждой отсчитки за проступок чувствует себя как в грязь опущенный? Почему родители относятся к проступкам остальных братьев и сестёр с каким-то юмором и добротой, относясь к ним как к хорошим друзьям, с которыми можно вволю поговорить, а ему будто одолжение делают? Они разве этого не видят? Неужели они не видят, что он не глупый, а просто не уверен в себе? Неужели они не понимают, что он не хуже остальных? Неужели они не видят, что каждый раз в их присутствии он сидит будто на иглах? Что они просто разговаривают немного на разных языках? Что он безмерно уважает их и хочет быть любимым? Что он достоин этого? Что он хочет стать чем-то особенным для них?
Что ж… На последнем можно и остановиться, так как в тот день Бальтазар в своём раздавленном состоянии всё-таки решился осуществить это намерение: запомниться своим родным надолго. И помогло ему в этом одно его пусть и не особо значительное, но всё-таки интересное изобретение. Представляло оно из себя прибор, способный стрелять маленькими железными пульками по велению одного лишь нажатия на механический крючок. Правда запах потом стоял от одного лишь выстрела не слишком приятный, да и звук был громогласный, но это уже мелочи.
