Однако Федора Михайловича не услышали. А если и услышали, то не поверили. И в первую очередь не поверили власти, до сей поры более-менее успешно боровшиеся с «социалистической заразой». В какой-то момент власть дала слабину, и инициативу тут же перехватили ушлые «практики», которые к тому времени окончательно переквалифицировались в «стрелков».

В своих мемуарах видный российский деятель, ретивый монархист

В. В. Шульгин делил население России образна конца XIX - начала XX веков на две категории: «народ» («…в общем и физически здоровый, неленивый, невежественный и лишенный одного из существенных элементов культуры - уважения к «чужой» собственности») и «так называемую интеллигенцию». Причем, по классификации Шульгина, «полубольная, вечно всем недовольная» интеллигенция, в свою очередь, строго наполовину была представлена «нытиками» («дегенеративные эстеты») и «бомбистами» («анархизированные дегенераты»).

Типаж последних в основном известен по описаниям, часто встречающимся в отечественной классической литературе. В Ней бомбист - это чаще всего студент («скубент»), с едва проклюнувшимися усами и бородкой. Еще чаще - студент недоучившийся. Он ходит в длинном, до пят пальто, в недрах которого легко скрывается полное собрание сочинений князя Кропоткина либо небольшой, но впечатляющий арсенал. Носит гимназическую фуражку или дешевый картуз (головной убор почему-то обязателен), а в кармане хранит револьвер, а ещё лучше - бомбу, аккуратно завернутую в давно не стиранный, окровавленный платок. Этот платок - немаловажная часть декора, ибо «бомбисты», опять же по описаниям, - люди все больше больные, чахоточные, так что им регулярно нужно, извините, отхаркиваться. Кстати, не отсюда ли идет знаменитая бледность юноши «со взором горящим»?

Другая разновидность бомбистов - молодые люди еврейской национальности. Эти вообще могли быть одеты как бог на душу положит. Здесь студентов уже много меньше. Но не потому, что русские умнее, а просто такова была в те годы внутренняя государственная политика. И наконец, ещё одна категория - барышни-бомбистки, эмансипированные курсистки с «претензиями».

Эти, как правило, обладали неестественно пониженным чувствительным порогом, а посему, выражаясь современным языком, были наиболее отмороженными. Каждая неизменно курит дешевые папиросы, через одну - с кокаиновой пылью в ноздре. Их отличительная черта - непредсказуемость и истеричность на грани припадка вкупе с умелым обращением с Оружием. Немудрено, что сих экзальтированных особ побаивались даже соратники по партий. «Наши женщины жесточе нас», - сказал, между прочим, не кто-нибудь, а сам Кибальчич.

И конечно же, всех без исключения бомбистов отличало особое искусство патологического словоблудия. Они умели, хотели и могли говорить часами: о себе, о мире, о своей роли в этом мире. А уж об идеалах революции, равенства и братства - пока завод не кончится. Помните, как Федор Михайлович описывал своего героя-бомбиста Петра Верховенского в апокалиптических «Бесах»: «…Говорит он скоро, торопливо, но в то же время самоуверенно, и не лезет за словом в карман. Его мысли спокойны, несмотря на торопливый вид, отчетливы и окончательны, - и это особенно выдается. Выговор у него удивительно ясен; слова его сыплются, как ровные, крупные зернушки, всегда подобранные и всегда готовые к вашим услугам. Сначала это вам и нравится, но потом станет противно, и именно от этого слишком уже ясного выговора, от этого бисера вечно готовых слов. Вам как-то начинает представляться, что язык у него во рту, должно быть, какой-нибудь особенной формы, какой-нибудь необыкновенно длинный и тонкий, ужасно красный и с Чрезвычайно вострым, беспрерывно и невольно вертящимся кончиком»[36]. В общем, не слишком симпатичный типаж, не правда ли? Но именно эти ребята стали сценаристами и режиссерами фильма под условным наименованием «Взорвем Россию».

Мода на «революционный отстрел» пошла с члена тайного общества Дмитрия Каракозова, который. 4 апреля 1866 года у ворот Летнего сада стрелял в императора Александра II. За ним потянулись другие: поляк Березовский, член «Земли и воли» Соловьев, покушавшаяся на питерского градоначальника Трепова Вера Засулич, стати, хорошая знакомая Нечаева.

Пожалуй, именно процесс над Засулич, когда под овацию публики она была вчистую оправдана присяжными, стал пресловутым Рубиконом, после которого политический терроризм окончательно утвердился на русской почве.

Сочувствие толпы революционеры расценили как «вотум доверия» и принялись действовать с удвоенной энергией: отложив малоэффективные стволы, взялись за бомбы. От которых шума, во всех смыслах, на порядок больше.

И вот уже народоволец Халтурин устраивает взрыв в Зимнем дворце. И вот уже год спустя Гриневицкий бомбой исправляет «косяк» своего товарища: 1 марта 1881 года несчастный, затравленный, как зверек, император погибает. Проходит ровно шесть лет, день в день, и в Петербурге за подготовку покушения на Александра III берут под стражу народовольца Александра Ульянова. И это отнюдь не мистическое совпадение, а заранее просчитанный, особый цинизм. Культовая для бомбистов дата 1 марта стала таким же «активно отмечаемым праздником», как, к примеру, 20 апреля для современных нынешних «скинов». По приговору Ульянова отправляют на виселицу, и его младший брат эмоционально реагирует на казни своим крылатым: «МЫ ПОЙДЕМ ДРУГИМ ПУТЕМ!»

И ведь дошли-таки! Причем всего за каких-то три десятка лет, что по меркам истории - пшик, малый полувздох. Вот только Ульянов-младший в запальчивости немного слукавил. Этот конечный пункт прибытия оказался другим, однако лучшего метода «ускоренного политического переустройства», нежели метод политического террора, с тех Пор так никто и не придумал. Именно «ускоренного», потому что во все времена находятся те, кому хочется «не частями, а сразу».

Вот что, к примеру, писал молодой Ильич в 1905 году: ««…Японцы оказались сильнее русских отчасти и потому, что они умели во много раз лучше обращаться с взрывчатыми веществами. И эти, общепризнанные теперь во всем мире мастера военного дела, японцы, перешли также к ручной бомбе, которой они великолепно пользовались против Порт-Артура. Давайте же учиться у японцев!… Изготовление бомб возможно везде и повсюду. Оно производится теперь в России в гораздо более широких размерах, чем знает каждый из нас (а каждый член Социал-демократической организации, наверное, знает не один пример устройства мастерских). Оно производится в несравненно более широких размерах, чем знает полиция (а она знает, наверное, больше, чем революционеры в отдельных организациях). Никакая сила не сможет противостоять отрядам революционной армии, которые вооружаются бомбами, которые в одну прекрасную ночь произведут сразу несколько таких нападений… За работу же, товарищи!»[37]

И работа закипела! Согласно официальным полицейским отчетам, только в период с февраля 1905-го по май 1906 года на территории Российской империи в результате террористических покушений были убиты (либо ранены) 1273 человека. Вот вам и весь «другой путь»…

В августе 1880 года III отделение, созданное после восстания декабристов как средство борьбы с инакомыслием, было упразднено. По сути, заслужившее недобрую славу ведомство Бенкендорфа играло роль тайной полиции, шеф едва ли использовал по назначению белый платок, якобы подаренный ему Николаем I,[38] но с ликвидацией его ситуация вряд ли изменилась к лучшему. Волна революционного террора набирала силу, что требовало дальнейшего укрепления Полиции. Сыскные части, которые были сформированы в Москве, Варшаве, Киеве, Риге, Одессе, Баку, Ростове, Тифлисе, Севастополе и Лодзи, разрывались между бомбистами и классическими уголовниками, а в результате, не преуспевая ни в том ни в другом, были не в состоянии остановить разгул преступности.