«Очерк воровства и мошенничества в Петербурге», над которым работал Путилин, остался незавершенным, но даже наброски к нему, относящиеся к 60-м годам, представляются весьма интересными. «Я убедился, что столица наша кормит целое сословие тунеядцев-мошенников, у которых есть свои обычаи, свои законы, свой образ жизни и свой язык, - пишет он. - Среди них есть дворяне, чиновники, служащие, отставные солдаты, но большей частью это мещане, бывшие дворовые люди, отпущенные в крестьяне». Путилин приводит и примеры блатной музыки: «быть в лаванде - скрываться от полиции; голуби - белье (которое сушится на чердаках) - мазурик - мошенник из наших; скамейка - лошадь; сверкальцы - драгоценные камни; ел миноги - наказан плетьми; мешок - барышник; карман или выручка - квартальный надзиратель». Трактиры, гостиницы и публичные дома охотно принимали заведомых воров, оставаясь при этом не внакладе. Барышники сами ходили за ними по пятам и принимали награбленные вещи из рук в руки сбывая их на Толкучем рынке или на задах Щукина двора. В мещанской среде вор-карманник считался завидной партией, родители невесты с готовностью предоставляли ему квартиру для убежища.
А уж если дочери удавалось подцепить марвихера, считавшегося аристократом среди воровского мира и занимавшегося кражей бумажников у солидных господ, то радости родителей и вовсе не было конца. Квартирные воры делились на громил и домушников.
Отдельную касту составляли шнифера, специальностью которых был взлом магазинов, кладовых и лавок. Шнифера обычно работали при посредстве наводчиков, предпочитая только верное дело. Стекла, предварительно «смиренные» медом или патокой на сахарной бумаге, выдавливались легко, что называется, без шума и пыли. Проникая в магазин, они вскрывали кассу при помощи «трайножки», которая представляла собой небольшой стальной инструмент с «птичкой» на конце. «Птичка» о двух остриях в виде орлиного клюва позволяла разрезать любую кассу, как коробку сардин. Так же легко новое поколение шниферов будет потом открывать сейфы. Помощниками воров и грабителей нередко бывали лихачи, которые держались поблизости, а когда дело было удачно исполнено, тут же подавали пролетку и мчали во весь дух, придавая разбойникам дополнительную отвагу.
Наиболее организованными среди преступного мира Петербурга слыли конокрады. Их шайки обычно состояли из нескольких десятков человек, обязанности которых четко делились: одни крали лошадей, другие с помощью разных ухищрений меняли их масть, третьи - перепродавали, четвертые - прикрывали.
В 1876 году петербургский градоначальник Ф. Ф. Трепов [34] распорядился о введении в сыскной полиции алфавитной картотеки лиц, находившихся под судом.
К началу XX века петербургская полиция располагала 47 437 карточками на столичных преступников и 10 453 - на провинциальных. Заметный след в криминальной жизни Петербурга оставили женщины. Если по количеству проституток можно судить о социальной нищете и преступности, то в 1853 году на 534 721 жителя столицы приходилось 1378 женщин легкого поведения. В 1880-х годах их число увеличилось до 6000. Речь идет только о зарегистрированной проституции, тогда как количество тех, кто работал на панели, учету не поддается. По данным английского ученого Вильяма Бутса, на которого ссылается исследователь профессиональной преступности А. И. Гуров, лишь 2% уличных проституток толкнула на панель нищета, остальные руководствовались соблазном или добровольным выбором. Очевидно, российские проститутки в этом отношении ничем не отличались от английских. Среди них было немало всякого рода мошенниц, которые обирали своих клиентов, действуя заодно с преступниками. Приключения Соньки Золотой Ручки, наследившей во многих городах и весях, мы описывать не станем. Ее история подробно изложена в книге «Бандитский Петербург», к которой мы и адресуем всех, кого интересует судьба Соньки и её последовательниц.
Я дам вам парабеллум. И бомбу
Конец 70-х годов девятнадцатого столетия ознаменовался невиданным разгулом терроризма. В январе 1878 года Вера Засулич стреляет в Трепова, спустя несколько недель в Киеве убит жандармский офицер, а в Ростове - агент III отделения, в августе смертельно ранен шеф жандармов Мезенцев, в феврале 1879 года убит харьковский губернатор, в октябре ноябре одно за другим следуют три покушения на царя. Попытки полиции обнаружить террористов оказываются безуспешными. «На одном из докладов начальника III отделения Александр II ставит отчаянную отметку: «Да кто же они?» [35] «Они» - это революционеры, в чьих головах прочно засели идеи «Катехизиса революционеров», составленного Сергеем Нечаевым в 1869 году. «Наше дело - страшное, беспощадное разрушение, - гласил этот программный документ. - Усугублять всеми средствами беды и несчастья народа, чтобы исчерпать его терпение и толкнуть на восстание… Соединиться с диким разбойничьим миром - этим единственным революционером России».
История гласит, что на самом деле все началось с некстати разбуженного Герцена. Вместе со своим другом, в честь которого названа знаменитая своим домом № 6 московская улица (Огарева), он спросонья поклялся отомстить за казненных декабристов. С этой целью юный Герцен поступил в Московский университет, где через какое-то время организовал тайный кружок вольнодумцев.
Члены этого кружка были преимущественно теоретиками. Пожалуй, единственный террористический акт, который им удалось осуществить на практике, - распевание «пасквильных песен», завершившееся циничным разбитием бюста Николая Первого. После этого всю компанию арестовали и обвинили в «несостоявшемся, вследствие ареста, заговоре». В итоге Герцен получил шесть лет ссылок. Кочуя из Перми в Вятку, из Вятки во Владимир, он задался неподъемным вопросом: «Кто виноват?» - и избрал для себя в качестве орудия мести перо и чернильницу, коими, надо сказать, владел изрядно. Получив после смерти отца неплохое наследство, Герцен переселился в Европу и вплотную занялся опять-таки теорией революционной работы. Вскоре к нему присоединился старый приятель Огарев, вместе с которым в 1857 году они стали выпускать первую русскую революционную газету. В «Колокол» звонили за границей, однако по ушам било в России.
«Колокольную музыку» На родине интерпретировали по-разному. К тому же на смену молодым «теоретикам» пришли не менее юные «практики», отличавшиеся от первых непомерными честолюбием и максимализмом. Их не устраивало неспешное течение начавшихся в России либеральных реформ. Еще лет десять-двадцать назад они согласились бы «взять частями», но теперь, увы, им нужно было все и сразу. Одним из таких «практиков» стал вышеупомянутый студент Петр Нечаев. Немного побузив на родине в целях самопиара, он уехал в Европу, где выдал себя за человека, способного «решать вопросы по России» (здесь - вопросы революционного движения). Заручившись поддержкой, а главное, деньгами «теоретиков», вскоре он возвратился на родину и создал боевую организацию с громким названием «Народная расправа». Свое название организация оправдала на все сто - первой и единственной жертвой нечаевских террористов стал один из своих, решивших, что называется, завязать. Словом, такой же брат-студент, то бишь представитель народа. Спасаясь от преследований, Нечаев бежал обратно в Европу. Однако здесь и своих «социалистов» было с горочкой, а посему Нечаева арестовали и передали царским властям. Отбыв половину отмеренного ему двадцатилетие го срока, он скончался от болезни в одном из казематов Алексеевского равелина Петропавловки.
Кстати сказать, написанный Нечаевым в 1869 году «Катехизис революционера», с его знаменитыми «цель оправдывает средства» и «страшным, повсеместным и беспощадным разрушением», ужаснул Даже Герцена, ставшего к тому времени «духовным отцом» анархиста Кропоткина.
«Теоретики», включая харизматичных Маркса и Энгельса, решительно отвергли «нечаевщину», её методы и идеологию. Но было поздно: сначала декабристы разбудили Герцена, а затем он сам своим «Колоколом» вызвал к жизни доселе дремавших «бесов». Последних со всей беспощадностью описал внезапно прозревший Достоевский, который и сам по молодости баловался «идейками», едва не стоившими ему жизни.
