Таким образом, ведущие понятия в теории личности Флоренской – «идеал», «безграничное стремление к совершенству», «духовное развитие», добавившиеся к ним позднее «духовное Я» и «наличное Я», а также взятые из других, родственных по духу, теорий «вненаходимость» (Бахтин) и «доминанта на собеседнике» (Ухтомский) – представляют собою единую, непрерываемую линию развития самой концепции Т. А. Флоренской.
Первой ее работой, получившей большой резонанс в научных кругах, была публикация в одном из томов «Бессознательного», вышедших в Тбилиси в 1978 г. (Флоренская, 1978). Речь в статье шла о психологической интерпретации мифа об Эдипе. В отличие от психоаналитической интерпретации известной как «Эдипов комплекс», Тамара Александровна связала историю царя Эдипа с невольным (из-за незнания) нарушением нравственной заповеди, но сознательным прозрением и покаянием героя. Эта тема напряженной работы над своей совестью («духовным я») сохранялась и развивалась во всех последующих публикациях Флоренской с той только разницей, что в 1990-е годы она обрела возможность выражать мысль более определенно, чем в условиях идеологического однообразия советского периода. Впрочем, сама Флоренская говорила о том, что нужно уметь выражать верные мысли на любом языке, понятном аудитории, и сама умела это делать[10].
В своей последней по времени работе, опубликованной уже после смерти автора (Флоренская, 2001), рефреном, из главы в главу повторялось главное правило работы психолога и психотерапевта «не навреди!», а также приводились слова из молитвы Ефрема Сирина о даровании способности видеть свои грехи[11]. Эта поворотная в истории нравственной психологии точка связана с изменением вектора направленности внимания исследователя: от изучения, диагностики и т. п. личности другого человека – к желанию видеть свои нарушения нравственного закона. Работа психолога над собой дает возможность услышать голос своего «духовного я» – своей совести и как результат – обрести способность различить голос «духовного я» собеседника, чтобы поддержать этот голос во время психотерапевтического диалога.
Заметим, что Т. А. Флоренская не отрицала диагностические методики, но всегда говорила о том, что с их помощью можно касаться только периферии личности, но никак не ее глубинных оснований, так как психология занимается в основном проблемами «наличного Я». «Духовное Я» недоступно анализу, но вступая в диалог, всегда нужно сохранять память об этом высшем достоинстве любого человека. Она писала просто и понятно, иногда – от первого лица, но именно так мог начинаться диалог с читателем, а также диалог читателя со своей совестью: «Во мне живет и руководит мною мудрейший наставник, он говорит со мной голосом совести. Слушаясь его, и сам я могу стать не просто умным. Но мудрым в своих мыслях, чувствах и делах. Советы его могут оказаться выше моего разумения и даже идти вопреки ему, но жизнь покажет их истинность, опыт научит, что непослушание „второму Я“ вредит и мне, и окружающим меня людям; а когда я прислушиваюсь к нему, то поступаю правильно, и в душе моей воцаряется мир» (Флоренская, 2006, с. 40).
Анализируя детские сочинения о совести, Флоренская отмечает: «Совесть, как писали подростки, – это „лучшее Я“, „обязательно правильное11. Назовем это второе Я „духовным Я“, не пытаясь определить его. Это голос вечности в душе человека, его творческое начало и перспектива становления. Духовное Я неизмеримо превосходит наличные возможности человека. Даже будучи неосознанным, духовное Я действует в человеке, и совесть является одним из его проявлений» (там же, с. 41).
У Т. А. Флоренской есть ученики и «ученики учеников», работы которых показали большой практический потенциал данного подхода. Он оказался эффективным и в работе со сложными жизненными ситуациями (М. Ю. Колпакова, 1997, 2002), при организации обучения по медицинским специальностям (Т. Ю. Коренюгина, 2004), при коррекции логопедических проблем у детей (Е. С. Тихонова, 2009).
Такой широкий спектр применения (а он может быть значительно увеличен) связан с прогностичностью самого подхода, основанного на главном и существенном в природе человека. Дело науки ведь не в том, чтобы исчерпать проблему своими объяснениями, а в том, чтобы найти главное и определяющее для ее возможного решения. Главным и определяющим для нравственной психологии и для применения на практике ее результатов является неискаженный образ человека как существа, по самой природе своей наделенного высшим достоинством («духовным я», совестью, образом Божиим). Такое понимание очерчивает границы возможности применения объективных методов к исследованию, предъявляет требование к самому ученому познавать и стремиться соблюдать нравственный закон.
Идея пересмотреть с нравственных позиций сложившееся к настоящему времени психологическое знание, разные отрасли психологической науки также принадлежит Т. А. Флоренской. На занятиях семинара, организованного ею в середине 1990-х годов, она начинала эту работу, которая отчасти нашла свое отражение в книге «Диалоги о воспитании и здоровье» (Флоренская, 2001). Но работа завершена не была, а главное, ее результаты практически не опубликованы.
В настоящее время сама логика развития психологической науки требует серьезного и систематизированного обращения к нравственной теме[12]. И здесь приветствуются любые усилия.
Что касается нравственной психологии, то эти усилия должны быть направлены на анализ существующих методов исследования личности и общества с целью отбора из них методов, не нарушающих нравственные нормы (или не провоцирующих людей на нарушение, как, например, это происходит в методе «подсадной утки» или в знаменитых опытах «стэнфордского тюремного эксперимента» 1971 г., или в «безобидных», на первый взгляд, экспериментах Е. В. Субботского с дошкольниками, склоняемыми ко лжи и др.).
Современное состояние и перспективы развития нравственной психологии
Если представить себе новое направление психологической науки как строящееся здание (а этот образ является наиболее точным), то можно сказать, что у этого здания есть фундамент – и фундамент этот заложен давно. Каждая историческая эпоха, еще до возникновения психологии как науки, формировала свой слой, закладывала свой «камень» в этот фундамент.
Есть основания для строительства той области, которая называется «психология личности». Основания эти составлены не только трудами Т. А. Флоренской (на которых мы особенно подробно остановились в настоящей работе), но и множеством исследователей, как отечественных, так и западных.
Социальная психология, психология труда, юридическая психология выступили инициаторами широкого и планомерного обращения к нравственной проблематике (о чем достаточно подробно говорилось в начале данной статьи). Разработаны новые методы, получены результаты, убедительно свидетельствующие о связи нравственности и профессии, соблюдения нравственных норм и психологической регуляции экономической активности, характеристик образной сферы и нравственного состояния личности (Ермолаева, 2008; Журавлев, Купрейченко, 2006; Купрейченко, 2010; Воробьева, 2010; Гостев, 2008; Попов, Голубева. Устин, 2008). Требуют своего развития и продолжения работы, начатые А. В. Брушлинским, Л. В. Темновой и др. в области психологии мышления как области, центральной для нравственной психологии. Область, связанная с психологией мышления, – исследование различных социальных представлений о нравственной и юридической сферах жизни (Абульханова, Воловикова, Елисеев, 1991; Александров, Александрова, 2009; Воловикова, 2005; Дикевич, 1999; Елисеева, 2004; Стрижов, 2009; и др.), а также изучение приоритетов ценностей современной личности (Журавлева, 2006; Лебедева, Татарко, 2007; и др.).
Ведущее место должно принадлежать истории психологии, и особенно – исторической психологии. Современные методы исследования, накопленные в исторической психологии, позволяют реконструировать нравственный идеал забываемого и почти забытого прошлого. Ввиду ускорения процессов, происходящих в современном мире в нравственной сфере, «историей» могут послужить не только образы далекого прошлого, образы дореволюционной России, но и относительно недавние времена – доперестроечные и начала перестройки общественного сознания. Изменения в нравственных приоритетах периода 1990-2000-х годов происходили так быстро, что нам – современникам, и особенно молодежи, выросшей во время этих изменений, уже трудно представить, какие ценности и нормы были приняты в обществе раньше.
