– Да умею я! – вспылила она. – Думаешь, я дура? Но лучше так посчитаю. – Она беззвучно зашевелила губами. – Сто пятьдесят девять триллионов миль.

Совсем недавно я считал расстояние до Проксимы Центавра. Вспомнил, сколько миль в световом году, и прикинул на глазок: шесть на двадцать пять – сто пятьдесят… А где там десятичная запятая?

– Вроде бы верно.

Сто пятьдесят девять триллионов! Столько нулей… даже неуютно.

– Еще бы не верно! – отрезала она. – Я никогда не ошибаюсь.

– Господи! Прямо карманная энциклопедия!

Она потупилась:

– Не могу же я не быть гениальной, если такой родилась.

Чибис сама подставилась, и я уже хотел от души отыграться, но тут увидел, какой у нее несчастный вид.

Я вспомнил папины слова: «Некоторые уверяют, что лучше быть средним, чем лучшим. Такие люди с удовольствием обрежут крылья другим, потому что сами их лишены. Они презирают ум, поскольку сами им не обладают». Тьфу ты!

– Извини, Чибис, – тихо сказал я. – Я понимаю, есть вещи, которые от нас не зависят. Ты маленькая, я большой. Ты гениальная, а мне таким не стать…

Она успокоилась и приняла серьезный вид.

– Кажется, опять захотела порисоваться, – произнесла она, крутя пуговицу. – Или решила, что ты понимаешь меня – как папа.

– Польщен. Вряд ли я тебя понимал, но отныне буду стараться.

Она продолжала теребить свою пуговицу.

– Ты и сам довольно умный, Кип. Наверняка ведь догадываешься.

Я ухмыльнулся:

– Будь я умным, разве очутился бы здесь? Слушай, солнышко, давай все-таки проверим на логарифмической линейке твои выкладки. Мне правда интересно.

Двадцать семь световых лет – отсюда Солнца не увидишь. Ведь наша родная звезда совсем невелика.

Чибис вновь замялась:

– Кип, линейка не годится.

– Что? Да это лучшая линейка из тех, что можно купить за деньги…

– Кип, погоди! Это не линейка. Это кусок стола.

– Хм? – Я смутился. – Я и забыл. А коридор за дверью – длинный?

– Там только часть его, то, что ты видишь отсюда. Кип, мы бы сделали линейку настоящей, было бы время. Они тоже разбираются в логарифмах. Еще как разбираются!

Вот это меня и беспокоило – «было бы время».

– Чибис, а сколько времени мы сюда летели?

Двадцать семь световых лет! Пусть даже со скоростью света. Для меня-то, по Эйнштейну, они протекли незаметно – но не для Сентервилла. Папа мог уже умереть! Папа старше мамы, он мне, в общем-то, в дедушки годится. Еще двадцать семь лет обратно – да ему за сотню перевалит! Даже мама вряд ли доживет.

– Сколько времени? Да нисколько.

– Нет-нет. Я знаю, этого не почувствуешь. Ты ничуть не повзрослела, я все так же лежу обмороженный. И тем не менее путь занял по крайней мере двадцать семь лет.

– Кип, ты о чем?

– О релятивистских уравнениях, разумеется. Слыхала про теорию относительности?

– Ах, это! Конечно. Но здесь она неприменима. Такие полеты не занимают времени. Ну, минут пятнадцать на выход из атмосферы Плутона, потом примерно столько же на посадку здесь. А остальное – тьфу! Ноль.

– Но на световой скорости так не получится.

– Нет, Кип. – Она нахмурилась, потом ее лицо просветлело. – Сколько времени прошло с того момента, как ты поставил маяк, и до того, как нас спасли?

– Хм… – Это меня воскресило. Папа не умер! У мамы даже седые волосы не появятся. – Около часа.

– Чуть больше. Если бы корабль стоял наготове, было бы меньше… Тогда, наверное, в туннеле тебя нашли бы они, а не я. Сообщение добралось мгновенно. Полчаса готовили корабль. Мамми была в бешенстве. Никогда бы не подумала, что она на такое способна. Корабль-то должен быть постоянно готов к старту.

– И стартовать, как только ей понадобится?

– Совершенно верно. Мамми важная птица. Еще полчаса на маневры в атмосфере – и все. В реальном времени. Никаких фокусов с теорией относительности.

Я попытался привыкнуть к этой мысли. За час они покрывают двадцать семь световых лет – и еще получают нагоняй за потерянное время. Этак соседи по кладбищу дадут доктору Эйнштейну прозвище Пропеллер за вращение в гробу!

– Но как такое может быть?

– Кип, ты знаешь геометрию? Не евклидову, конечно, а настоящую.

– Мм… Баловался с открытыми и замкнутыми искривленными пространствами, прочел популярные книги доктора Белла. Но знатоком себя, пожалуй, не назову.

– Ну, по крайней мере, ты не станешь цепляться за идею, что прямая – кратчайший путь между точками. – Она сделала движение, будто обеими руками выжимала грейпфрут. – Потому что это не так. Кип, все соприкасается. Вселенную можно засунуть в ведро. Можно и в наперсток, если сложить ее так, чтобы совпадали конфигурации атомов.

Я увидел головокружительную картинку, на которой Вселенная умещалась в чайной чашке. Теснились, упаковываясь, протоны и электроны – и переставали быть теми зыбкими математическими призраками, которыми, говорят, являются даже атомы урана. Получалось что-то вроде «первичного атома», которым иные космогонисты объясняли расширение Вселенной. А может, она и то и другое – и упакованная, и расширяющаяся? Как парадокс «волны и частицы». Волна – это не частица, а частица – не волна, однако все на свете представляет собой и то и другое. Если вы в это верите, поверите во все, что угодно, а если нет, то и не пытайтесь. Даже в самих себя поверить не пробуйте, потому что и вы одновременно состоите из волн и частиц.

– Сколько измерений? – пролепетал я.

– А сколько дашь?

– Я? Ну, может, двадцать. К четырем основным по четыре дополнительных, чтобы по углам не жало.

– С двадцати все только начинается. Я не знаю, Кип; оказалось, и я в геометрии не сильна. Только думала, что сильна. Так что я их принялась трясти.

– Мамми?

– Да что ты, нет! Она тоже не знает геометрии. Необходимый минимум, чтобы провести корабль сквозь складки пространства.

– Только-то?

Мне нужно было остановиться на разрисовывании ногтей, зря я позволил папе соблазнить меня дальнейшим образованием. Этому несть конца – чем больше узнаешь, тем больше нужно узнавать.

– Чибис, ты ведь знала, для чего этот маяк?

– Я? – Она невинно потупилась. – Ну да.

– Ты знала, что мы полетим на Вегу.

– Ну… если бы маяк сработал. Если бы мы его вовремя включили.

– Так вот, главный вопрос. Почему молчала?

– Ну… – Чибис явно вознамерилась совсем оторвать пуговицу. – Я не знала, хорошо ли у тебя с математикой… мм… боялась, что ты начнешь задаваться – «старшим лучше знать» и все такое. Ведь ты бы мне не поверил?

– Я говорил Орвиллу, я говорил Уилбуру, а теперь я говорю тебе: эта штука никогда не сможет взлететь. Может, и не поверил бы, Чибис. Но в следующий раз, когда у тебя появится искушение промолчать «для моего же блага», вспомни, что я не цепляюсь за свое невежество. Знаю, что я не гений, но все же попробую шевелить мозгами – и, возможно, даже окажусь в чем-то полезным, если буду в курсе твоего замысла. Оставь в покое пуговицу.

Она поспешно выпустила ее.

– Да, Кип. Я запомню.

– Спасибо. Еще одно. Мне крепко досталось?

– Хм! Еще как!

– Ладно… У них есть эти… хм… корабли для складок, которые летают мгновенно. Почему же ты не попросила их подбросить меня до дому и запихнуть в больницу?

Она была в нерешительности.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хм… Прекрасно чувствую. Только мне, похоже, сделали блокаду позвоночника или что-то в этом роде.

– Что-то в этом роде, – согласилась она. – Есть ощущение, что выздоравливаешь?

– Черт побери, я просто здоров!

– Нет. Но ты выздоровеешь. – Она внимательно посмотрела на меня. – Сказать тебе как есть, Кип?

– Валяй!

– Если бы тебя доставили на Землю, в самую наилучшую больницу, ты был бы «безнадежным случаем». Понял? Ни рук, ни ног. А здесь ты совершенно поправишься. Никаких ампутаций, ни мизинчика.

К чему-то подобному Мамми меня уже подготовила. Я лишь спросил:

– Ты уверена?

– Уверена. И в том и в другом. Ты поправишься. – Вдруг ее лицо скривилось. – Ну и видок у тебя был! Мне теперь кошмары снятся.